«Без меня баталии не давать»

Эта передышка нужна была и русским. Начало баталии застало их основные силы в лагере у села Семёнова. Их требовалось срочно вывести и выстроить в боевую линию для встречи шведов.

Во время смотра полков и артиллерии царь Пётр сказал Шереметеву:

— Борис Петрович, у шведов, сказывают, тридцать четыре полка, у нас — сорок семь. И ежели все мы их выведем, то неприятель, увидя наш перевес, не пойдёт ли на убег?

— Бог его ведает, ваше величество.

— Вели, пожалуйста, в ордер баталии не выводить и оставить в ретраншементе полки Лефортовский, Гренадерский, Ренцелев, Троицкий, Ростовский и Апраксина. Окромя этого, вели сделать убавку в полках, выходящих в ордер. В первую линию становятся первые батальоны, во вторую — вторые. И довольно. Иначе как бы Карлус не задал стрекача.

Едва приказ этот объявили в полках, как к царю явились делегаты от обиженных частей.

— Ваше величество, за что наказали нас, к баталии не пускают?

— Мы столько ждали, штыки наточили, а нас в ретраншемент. За что?

Царь был тронут этим порывом и счёл нужным объяснить всем обиженным:

— Неприятель стоит близ лесу и уже в великом страхе. Ежели вывести все полки, то не дай Бог и уйдёт, того ради и учинили мы убавку, дабы через своё умаление привлечь неприятеля к баталии. А вам что? Разве худо будет своими очами зреть генеральную баталию? Сие лишь генералам позволяется да вот вам, — пошутил Пётр.

Русские выстроились в линию перед ретраншементом, имея между полками сильную артиллерию, а на флангах кавалерию — на правом Боура, на левом кавалерию Меншикова, только что успешно завершившего в Яковецком лесу ликвидацию группы Шлиппенбаха и Рооса.

Именно сюда, на левый фланг, в течение всего боя царь и пытался отозвать Меншикова, рвавшегося вопреки плану и диспозиции с ходу разгромить и разогнать шведов. Теперь, разгромив кавалерию Шлиппенбаха и пленив самого генерала, светлейший немного успокоился.

Когда же царь увидел, что русская линия всё же длиннее шведской, он тут же приказал отвести с правого фланга от Боура в тыл шесть драгунских полков.

— Зачем? — удивился Шереметев. — Мы ж и так убавку сделали.

— А затем, Борис Петрович, дабы не отпугнуть шведов от баталии, понеже, увидя наше над ними преимущество, уклониться могут.

— Но солдаты дерутся лучше, если видят, что их больше над неприятелем. — Фельдмаршал взглянул на Репнина, словно призывая его в сторонники.

— Да, ваше величество, — подтвердил Репнин. — Надёжнее иметь баталию с превосходным числом, нежели с равным.

— Нет, — покачал Пётр головой. — Больше побеждает разум и искусство, нежели множество.

Так генералы и не убедили царя, он приказал отвести драгунские полки ближе к казакам Скоропадского с повелением: «В баталию без личного указу не вступать».

Петром двигала здесь не только боязнь упустить врага, но и желание проверить самым высоким и жестоким экзаменом выпестованную им армию, её командиров и, наконец, самого себя, свой созревший и расцветший военный талант и мастерство.

Он любил делать всё добротно, надёжно. Как проверить эти качества у армии? Только в бою. В бою равном и открытом.

К девяти часам построение закончилось, и Пётр, выехав перед пехотными полками, снял шляпу и заговорил зычно и взволнованно:

— Солдаты России, настал час, который всего отечества состояние положил в ваши руки. И не помышляйте, что идёте в бой за Петра, но за государство, Петру вручённое, за род свой, за народ всероссийский. За отечество принять смерть весьма похвально, а страх смерти в бою — вещь всякой хулы достойная. О Петре же ведайте, что ему житие своё недорого, только бы жила Россия и российское благочестие, слава и благосостояние.

Закончив речь, Пётр надел шляпу и, обернувшись, сказал фельдмаршалу:

— Господин фельдмаршал, вручаю тебе мою армию, изволь командовать и ожидать приближения неприятеля на сем месте.

И, тронув коня, помчался к первой дивизии, которой должен был командовать в этом сражении.

А шведы уже двинулись. И уже по батареям, расположенным меж пехотными полками, неслось протяжное: «Картечью-у-у зарряжа-ай!» Артиллерии предстояло начать, пехоте — продолжить, кавалерии — оканчивать.

Шведы были подпущены столь близко, что ясно стали различимы лица солдат, блеск наострённых штыков.

— У вас что? Порох отсырел? — зашипела пехота, сама дрожавшая от нетерпения.

И вот грохнул пушечный залп, и сразу за ним донёсся со стороны шведов мощный звук, по утверждению очевидцев, «якобы огромные здания рушились». Это падали целыми рядами сражённые картечью шведы. Вслед за пушками залпами ударила из ружей пехота.

Однако шведов не остановил этот смертоносный огонь. Ныне должно сбыться их требование: «Смерти или хлеба». Иного они уже не хотели. Они яростно шли в штыковую, и остриё первого удара было направлено на первый батальон Новгородского полка, который был переодет в серую форму новобранцев.

Здесь Карл велел создать двойной перевес, надеясь именно в этом месте прорвать линию русских и отрезать их левое крыло.

И хотя Новгородский полк состоял из самых опытных бойцов, первый батальон был вскоре смят и рассеян. Нависла угроза прорыва шведов.

Царь сам подскакал ко второму батальону, соскочил с коня, схватил в руки ружьё со штыком, поднял его над головой.

— Ребята, не дадим шведу пройти. За мной!

И бросился вперёд, увлекая весь батальон. Пётр был длинноног и быстр не только в ходьбе, но и в беге, однако и он краем глаза заметил, как обходили его справа-слева новгородцы, и было ему оттого радостно на сердце: «Бегут все! Атакуют дружно, и нет страха на лицах их, но одна жажда мщения».

Разгром первого батальона недёшево дался шведам, кажется, последние силы были затрачены на это. И когда налетел на них свежий второй батальон, возглавляемый длинным Преображенским полковником, то начал колоть, рубить с таким ожесточением и натиском, что шведы попятились. Вначале медленно, но далее всё скорей да скорей.

А справа и слева охватывали шведов конница Меншикова и Боура, и эти объятия ничего хорошего не сулили.

Карл бросил по центру лучшие свои гвардейские полки: Упландский, Кольмарский, Иончепингский, Ниландский, тем самым поставив на карту всё.

И когда он увидел, как русская артиллерия буквально выкосила их картечью, он от отчаянья стал колотить руками по носилкам и даже биться об них головой.

— Где наша артиллерия? — кричал он, брызгая слюной. — Почему молчат наши пушки?

Словно не ему вчера докладывал Гилленкрок о почти полном отсутствии пороха, а он отвечал ему, что шведам достаточно припасли пороха русские. Верно, припасли.

Внезапно прилетевшее ядро ударило в носилки короля и разнесло их в щепы, убив при этом нескольких человек, в том числе Адлерфельда — королевского летописца. Сам Карл потерял сознание.