Без права на ошибку. Дочь олигарха

— Найди другой способ наказания, чтобы ей в конечном итоге тоже понравилось, но она вынесла из этого урок, — пытается спустить ситуацию на тормозах. — Хотя нет, она будет потом чаще косячить.

— Я ее жизнь скоро до основания разрушу, — упираясь локтями в колени, кладу подбородок на сложенные кулаки.

— Построишь новую, — не чувствуется в голосе друга уверенности. Он ведь понимает, что скоро от ее жизни останется лишь пепел.

— Сложно, когда любишь, причинять человеку боль, пусть и ненамеренно, — Юна и так кроме меня и брата никому не верит, а тут ее ждет пздц какое разочарование. И с этим тоже придется жить…

— Тогда лучше отпустить. Дать ей встать на ноги, опериться. Ты устанешь быть удобным, устанешь ломать себя. Твоя жертва напрасна. Жертвуя собой, не сделаешь всех счастливыми. Юна должна принимать тебя любым, со всеми твоими психами и вывертами, или это не любовь. Потеряешь себя, хреново будет обоим.

— Лех, с ней не получается быть собой. Она в своей короткой жизни переела жести. Отец-ублюдок издевался, он ее транквилизаторами колол, чтобы она послушной была, — срываюсь, потому что не могу принять, что кто-то над ней измывался. Я накажу. Жестоко накажу, но не верну ей потерянного детства. — Я сейчас неспособен на тихие разговоры, а она во мне увидит отца, если я выпущу своих демонов.

— Ну и сдерживать их долго ты не сможешь, Стас. Ломать себя будешь? Нахрена? Не вывезешь. Разрушишь то, что пытаешься сохранить сейчас. Она сильнее, чем кажется. Если не уверен, отпусти, — бьет по плечу, поднимается и уходит. Продолжать бессмысленно, он сказал, я услышал.

Отпустить…

Мысль болью врезается в сердце, но я понимаю, что Лешка прав. Мы слишком разные. Как бы отец с ней ни поступал, она осталась принцессой, а я грубый мужик, чья жизнь затоплена кровью, потом, человеческими страданиями и смертями. Сломаю… не получится быть ванильным 24 на 7.

Посмотрит своими красивыми глазками, как на отца, убьет без выстрела. Я живу со своими демонами, сроднился с ними, но я не монстр…

Глава 38

Юна

Вечер смазанным пятном откладывается в памяти. Ребята готовятся ранним утром на рыбалку. Они встанут? На часах почти два ночи, а они веселятся, пьют у костра, в котором продолжают поддерживать огонь. Мне должно быть все равно, я ведь никуда не собираюсь идти, но зацикливаюсь на совершенно неважных для меня вещах, чтобы не сходить с ума.

Я ушла рано. Вечеринка с шашлыками прошла мимо меня. Не притронулась ни к овощам, приготовленным на гриле, ни к мясу, ни к закускам. Не сделала ни одного глотка пива, хотя Леха открыл для меня баночку и лично передал в руки.

После звонка Олеси никак не получалось успокоиться. Мне нужны были объяснения. Пусть у меня не было нормальных отношений, но я знаю, что все недопонимания нужно обсуждать, и я готова была начать неприятный для меня разговор. Готовилась, прокручивала в голове возможные варианты развития событий, но ни в одном из них не было игнора.

Стас не был таким холодным и отстраненным даже в первую нашу встречу, хотя тогда он меня до жути пугал. Он сидел рядом на поваленном бревне, но я не чувствовала его. Совсем не чувствовала. Не было привычного внимания, заботы, его энергетики. Он был закрыт ото всех, но именно мне его холодность причиняла боль. Стараясь поддерживать беседу, Юматов подкладывал в мою тарелку сочные кусочки мяса и говорил: «Ешь». Все! Рядом со мной сидел незнакомец! Будто не было этих сказочных дней, наполненных счастьем, страстью, негой.

Словно чувствуя холод между нами, парни вели себя скованно. Устав от напряжения, пожелала ребятам спокойной ночи, поднялась в нашу комнату, до последнего надеясь, что Стас придет, и мы поговорим. Чтобы занять себя хоть чем-то, приняла душ, перестелила постель, сложила наши вещи, хотя они лежали в шкафу ровными стопками.

Пыталась уснуть. Ворочалась, поднималась с постели и шла к окну, наблюдала за Стасом. Прислонившись к стволу дерева, он сидел с закрытыми глазами, но я чувствовала, что не спит. О ком ты думаешь? О ней? После ее звонка ты сам не свой. Ревность ядом разъедала сердце, отравляла душу. Сморгнув непрошеные слезы, решила спуститься вниз, выпить чай, где-то был успокаивающий отвар с мелиссой.

Чашка чая на столе. Я одна в темной кухне за столом. Сердце сдавило и не отпускает. Слезы текут по щекам, падая на стол. Так страшно услышать правду, но оставаться в подвешенном состоянии нестерпимо тяжело.

— Не спится? — не услышала, как в кухню вошел Лешка. Они вообще ходят бесшумно, словно ниндзя. Прислонившись к столешнице у раковины, он задумчиво смотрел на меня. Кроме подсветки холодильника пространство никак не освещалось, но я все равно украдкой утерла слезы, чтобы он их не заметил.

— Чаю захотелось, — голос сиплый, будто только со сна.

— Поэтому ты его не пьешь? — проходит к столу, придвигает стул и садится напротив.

— Жду, когда остынет, — не смотрю на Лешку, не хочу, чтобы видел мои мокрые щеки. Нужно подняться и идти в комнату, но меня приклеило к стулу.

— Ты его сильно подставила, Юна, — слова, произнесенные тихим голосом, врезаются в мой мозг.

— Что? Как?.. — неужели из-за звонка Мише? Ревностью себя изводила, а все дело в том…

Начинаю паниковать. Получается, Стас узнал. И не только Стас…

— Что теперь будет? Он сильно злится? — мне страшно услышать ответ. По напряженной позе Лешки понимаю, что все плохо. Он сжимает сложенные на столе руки в кулак. Раздумывает какое-то время над ответом.

— Если бы на твоем месте была другая, она бы пожалела о том, что сделала, — решает ответить на второй вопрос. — Нельзя предавать доверие мужчины, Юна. Проблемы на работе решаемы. Такими спецами, как Юматов, не разбрасываются. Они в дефиците, — я благодарна Лешке, что он отвечает на мои вопросы. Внутри я немного успокаиваюсь. — Скорее всего, его отправят на несколько месяцев в командировку, чтобы все улеглось. Влепят выговор, лишат звания… — обыденным тоном, а у меня внутри умирают частицы души. Из-за моей несдержанности может пострадать любимый мужчина. Расставание на несколько месяцев сейчас не кажется таким страшным, как понижение в звании. Каждая звездочка дается потом и кровью, а я так легко…

— Можно что-нибудь сделать? — всхлипнув. Чувство вины и раскаяния не дает нормально вздохнуть. Лешка молчит, долго молчит. Смотрит, будто взвешивает слова.

— Принять Стаса таким, какой он есть, — давит жестким тоном. Мне хочется возмутиться, но я прикусываю язык, Лешка продолжает говорить: — Заметила, после твоей подставы, он не стал даже разговаривать с тобой, чтобы не сорваться? — конечно, заметила, но не поняла, с чем связана его отстраненность. А он злится, оказывается. Эгоистично жалела себя все это время, а теперь мне стыдно. — Он боится, что ты увидишь в нем своего отца.