Без права на ошибку

Начал стрелять из принесенной с собой трехлинейки, расстрелял обойму. А второй-то нет. Достал пистолет.

Взрывать или нет? Наш пулемет вдруг замолчал, и тут же, без паузы, раздался первый взрыв.

Баммц!

Огромный ствол пушки вздулся, появились трещины. Всё, «Дора» накрылась. Медным тазом. Теперь только в переплавку. И вслед за этим, когда уже пыль вроде начала садиться – второй взрыв. Под лафетом и вокруг, породив сразу большое количество летающих предметов.

А немцы и не думали отступать. Поливали нас свинцом и поливали, вроде даже с той же плотностью огня. Будто они с собой взяли вагон боеприпасов. И тут у нас случилось пополнение. Наверное, Лобанову стало скучно в той стрелковой ячейке, где я его оставил, и он приполз к нам. Как уцелел – не знаю. Оказалось, решил доложить, что боезапас к концу подходит. Тут у самих совсем немного осталось…

– Так, боец. – Вострецов отсыпал патронов Лобанову, и тот бережно сложил их в подсумок. – Давай, вон на ту позицию, – показал он рукой. – Сейчас, у их пулеметчика лента кончится, перезаряжать будут, и ты вперед, по команде. Вперед!

Лобанов быстро вскарабкался наверх, оттолкнулся ногой, так что мне обсыпало лицо глиной, и рыбкой нырнул за бруствер. И тут же ухнул. Я сначала подумал, от падения, но через миг понял, что ошибся – красноармеец так и остался лежать, подгребая ногой с пробуксовкой.

– Ох, твою ж дивизию… – прошипел комроты. – Угораздило… Давайте назад затаскивать…

Лобанов в помощи не нуждался. Пуля попала ему в шею, перебив позвонки, и теперь его голова моталась во все стороны, как у сломанной куклы. Боец, который оказался знатоком татарского, деловито потрошил подсумок, доставая назад патроны.

От нас и до самой «Доры» никого из наших не осталось. По крайней мере, никто не стрелял. А вот недалеко от лафета довольно дружно кто-то отстреливался. Скорее всего, после взрыва перебрались. Какое-никакое, а прикрытие. Получше, чем у нас, где всё как на соплях держится, да так, что и голову не высунуть.

– Вот что, Вострецов, – сказал я лейтенанту, когда стрельба чуть утихла. – Давай-ка туда перебираться. У немцев пулемет уже плюется, сейчас ствол менять будут. У нас секунд тридцать, чтобы добраться вон до того холмика. Видишь?

– Вижу, товарищ полковник!

– Ждем.

И только стихла пальба, мы кузнечиками выскочили из нашего окопчика, все вчетвером – я, Вострецов, знаток татарского и пытавшийся изобразить невидимку в присутствии начальства совсем молодой пацан, с крупным кадыком на тощей цыплячьей шее.

Добежали мы до того, что я назвал холмиком, все, но двое из нас – Вострецов и тот татарин – оказались ранены. Боец – в левое плечо, лейтенант – в бедро. Видать, какую-то вену перебило, потому что из раны густо текла темная кровь. Так, если артерия – ближе к сердцу перетягивать. А вена? Дальше, значит. По ней же к сердцу течет. Перетянул ногу возле колена, вроде чуть поменьше стало кровить. Да, не санинструктор я, в основном нахватался на «прошлой» войне. Да и на этой тоже. Забинтовал рану как мог и осмотрелся. Укрытие у нас – так себе. Вчетвером еле помещаемся, чтобы задницы наружу не торчали. Надо ползти дальше. И тащить комроты придется мне – один безрукий, второго ветром носит. И только я – богатырь. Илья Муромец местного разлива.

Бойцов я погнал вперед. В большой коллектив и целиться легче, да и доберутся быстрее. А там, может, и поможет кто. Первых метров десять я пер живчиком, только трава шелестела. А потом силы начали немного кончаться. Даже не знаю почему. Тут вдобавок ко всему рядом раздался взрыв мины. Предупреждать надо! Нет, свист я слышал, но подумал, что это не ко мне. Оглушило меня неслабо. Перед глазами все поплыло, в ушах зашумело. Да так, что и взрывов уже не было слышно.

А я все тащил и тащил Вострецова. Он что-то стонал, но я не слушал. У меня тут, как спортсмены говорят, включилось второе дыхание. Вот было оно почему-то таким же сиплым и удушливым, как и до этого. Только и видел впереди темный силуэт лафета. Ну и здоровенного кабана лейтенанта чувствовал всеми мышцами. А ведь он мне до сих пор довольно худосочным казался.

И только когда я прополз, по моим меркам, километра три, кто-то освободил меня от тяжелой ноши. И из меня будто пробку вытащили – тошнит, голова болит, трясется всё, как с жестокого похмелья, перед глазами мушки летают, и вокруг темнеть начало.

Очнулся я от того, что какой-то гад лупит меня по щекам и вопит на ухо противнючим голосом: «Товарищ полковник!»

– Я, – говорю, – товарищ полковник. Чего надо? – а язык почему-то слушается не очень, как каши напихали в рот, и я пытаюсь разгрести ее.

– Очнулся! – огласил окрестности радостный вопль.

– Хватит кричать. Доклад! – ага, навык командного голоса возвращается потихоньку.

– Сержант Дорофеев! Товарищ полковник, за время… – тут он замялся, размышляя, как обозвать мое состояние.

– Отключки моей. Продолжайте.

– Силами бойцов батальона охраны нападение отбито! В настоящее время силами бойцов второго отделения первой роты уточняются потери личного состава! Доклад закончил.

– Да не кричи ты, и так хреново, – поморщился я. – Где лейтенант Вострецов?

– Ожидает очереди на эвакуацию в медсанбат, – уже спокойнее продолжил Дорофеев.

– Лейтенант Ахметшин?

– Не знаю, товарищ полковник, – он виновато, совсем не по-уставному пожал плечами.

– Вот что, сержант, помоги-ка мне подняться.

– Вы контужены, вам лежать…

– Сержант, ты что, приказы выполнять разучился?

Кое-как поднялся. Как же мне хреново! Штормит… Я попытался шагнуть, но тут ноги предательски запутались, и я чуть не рухнул на землю. Спасибо Дорофееву, подхватил, придержал. И тут меня натурально вывернуло. Уж не знаю, что там летело, но не кончалось, густо приправленное желчью, горькой и вяжущей рот.

– Вот, возьмите, – сержант протянул мне флягу, и я прополоскал рот – раз, другой, но без облегчения, противная горечь будто приклеилась к языку.

– Спасибо, Дорофеев, – сказал я. – Ты вот что… Давай, занимайся здесь, а мне бойца выдели, я тут… осмотрюсь пока.

Красноармеец, не представившийся никак, приобнял меня за талию, и я пошел, пытаясь больше не падать. Ох ты ж… Убитые… и еще… В стрелковых ячейках, на земле, сраженные пулями и осколками… Сколько их тут? Но это потом, сейчас я знаю, куда в первую очередь идти.

Пост взрывника был налажен наспех, мы собирались сегодня оборудовать его по уму, чтобы человеку с динамкой ничего не грозило. Не успели. И сейчас я и спешил к этой простой яме в земле, боясь подойти. До последнего шага у меня оставалась надежда, что Ильяз лежит раненый, пусть тяжело, но всё же живой.

Ближе к краю, наполовину высунувшись, лежал постовой, который заступил на смену в полночь и должен был смениться утром. Помню, на разводе Вострецов ругал его за пуговицу, державшуюся на честном слове. Вон она, держится еще, висит в петельке. И чего он наружу полез? Вот он, твой пост, сиди, жди команду. Нет же… С перепугу, может? Застрелили его почти в упор, три пули через грудь.