Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Самое первое и самое потрясающее впечатление от знакомства с делами сотрудников лаборатории, с протоколами допросов других свидетелей и обвиняемых — перед нами не бессознательные роботы, не тупые убийцы, не бездушные рычаги, винтики и валики некоего механического транспортера смерти. Это были живые, мыслящие и чувствующие люди, часто вполне образованные или, как их теперь называют, вполне интеллигентные личности, далеко не одиозные, каждый со своими достоинствами и слабостями.

Конечно, не всякий читатель примет безоговорочно на веру то, что написано в протоколах допросов, памятуя о методах и приемах выколачивания «нужных» показаний, фальсификации процессуальных документов. Оттого автор не настаивает на безоговорочной правоте каждого написанного в книге слова, а лишь стремится обосновать свое видение событий, опираясь на материалы уголовного дела.

Автору пришлось изучить в архивах немало уголовных, реабилитационных дел. Даже сегодня далеко не каждое из них признано несостоятельным. Многие обвиняемые и осужденные тех лет так и не получили оправдания, не получили реабилитации. Иначе говоря, остались виновными

в совершении преступлений. Конечно, право признать человека преступником предоставлено в наши дни только суду. Это закреплено и в нашей Конституции и в уголовно-процессуальном законодательстве. Правда, исключения все же существуют. Например, в случае смерти лица, совершившего преступление. Но в прежние времена правом признавать человека преступником и назначать ему уголовное наказание наделялось и «особое совещание». Заметим, тоже законодательно. И опять же далеко не все репрессированные «особыми совещаниями» получили реабилитацию. Можно, конечно, оспаривать законность и справедливость ряда пунктов обвинительного заключения по делу начальника спецлаборатории Могилевского. Однако решение «особого совещания» при МГБ СССР от 14 февраля 1953 года до сих пор не отменено. Больше того, специальным Указом Президиума Верховного Совета СССР — высшего органа власти страны — от 1 июня 1956 года (уровень-то какой!) отказ в применении к Могилевскому амнистии мотивировался тем, что «после осуждения Могилевского было установлено производство им опытов по испытанию смертоносных ядов на живых людях». Здесь-то уж расследование вели не ежовцы и не бериевцы. Да и время было совсем другое, и отношение к бывшим «врагам народа» изменилось — началась массовая реабилитация жертв политических репрессий. А вот реабилитировать Могилевского все же не сочли возможным. Хотя и не все были согласны с такой позицией. Среди них академик Академии медицинских наук СССР Н. Н. Блохин, который по этому поводу писал: «В мае 1964 г. мне, как президенту АМН СССР, пришло письмо от Г. М. Могилевского, в котором он отмечал, что принципы предложенных им в 40-х годах методик терапии ипритных поражений могут быть применены и для терапии злокачественных новообразований. Автор письма просил запросить его докторскую диссертацию, изъятую при аресте в 1951 г. Мне удалось выполнить просьбу моего корреспондента, и я предложил ему приехать в Москву. Встретившись, мы обсудили план исследований и договорились о следующей встрече весной 1965 г. Она, однако, не состоялась — Г. М. Могилевский скончался в декабре 1964 г. Отмеченная Г. М. Могилевским аналогия в характере действия на организм ипритного поражения и злокачественных новообразований имеет и другую сторону: молекулы — аналоги иприта — легли в основу целой группы препаратов противоопухолевого действия. Остается сожалеть, что диссертация Г. М. Могилевского из-за ее секретности оставалась неизвестной для специалистов и идеи, высказанные им, не получили должного развития в свое время».

Собственное расследование провел, судя по выступлению на страницах печати, и «Мемориал». Члены совета его научно-информационного центра Никита Петров и Татьяна Касаткина пишут: «Судьба доктора медицинских наук, профессора Г. М. Могилевского поистине уникальна. Вовсе не тем, что этот проработавший в системе госбезопасности более 10 лет полковник медицинской службы сам стал жертвой бериевщины — таких примеров немало. Удивительно то, что участь, постигшая Могилевского, никак не вписывается в историю преследования сотрудников „органов“: ведь все они были осуждены после смерти Сталина, как правило, по вариациям статьи 58 УК РСФСР — измена родине, вредительство, шпионаж. Могилевский был арестован в декабре 1951 г. и незадолго до смерти Сталина приговорен Особым совещанием МГБ СССР к 10 годам по статьям 193–17-а, 179 Уголовного кодекса (злоупотребление служебным положением, незаконное хранение ядовитых веществ). Срок заключения отбыл полностью, вышел на свободу в декабре 1961 г. Казалось бы, все позади. Он приезжает в Москву, без помех восстанавливает прописку по прежнему месту жительства, поднимает вопрос о реабилитации, для чего начинает собирать необходимые документы, — и тут, уже спустя несколько месяцев после возвращения из тюрьмы, происходит странное: без каких-либо объяснений, дав несколько дней на сборы, его высылают из Москвы. До самой своей смерти в декабре 1964 г. он работал руководителем биохимической лаборатории научно-исследовательского института в Махачкале. Факты позволяют утверждать, что Г. М. Могилевский стал одной из жертв развязанной Сталиным и министром ГБ СССР Игнатьевым очередной чистки. Тогда, во второй половине 1951 г., в МГБ вскрывались всевозможные „заговоры“ якобы с участием международных спецслужб и „мирового сионизма“. Первоначально, как рассказывал Могилевский, его обвинили в шпионаже в пользу Японии. Следствие по его делу было передано Рюмину и его подручным, славившимся своей жестокостью (о чем известно хотя бы по „делу врачей“). Тем не менее обвинение в шпионаже лопнуло. По-видимому, в силу полной абсурдности. Несмотря на это, Могилевский освобожден не был: такое было не в правилах „органов“, и он был осужден по другим статьям».

Служители «Мемориала» совершенно верно указывают, что изложенные в сенсационной публикации «Московских новостей» показания о якобы совершавшихся в лаборатории убийствах с помощью отравляющих веществ ее бывший начальник дал в августе 1953 года, незадолго до ареста ближайшего соратника Берии — министра госконтроля СССР В. Н. Меркулова, который с 1938 по 1943 год был первым замнаркома внутренних дел СССР, а в 1941 год и с 1943-го по 1946-й наркомом — министром ГБ СССР. Во всех показаниях Могилевского среди лиц, дававших указания о «ликвидациях», Меркулов действительно фигурирует. Состоятельным является и предположение авторов исследования «Мемориала» о том, что эти признания наряду

с прочими использовались для ареста и предъявления обвинения Меркулову. Правда, они тут же предаются сомнениям: «Но насколько они (слова Могилевского. — Авт.)соответствовали истине?»

Само существование в системе НКВД-МГБ лабораторий, в которых проводились испытания отравляющих веществ на заключенных, сомнений не вызывает. Но ни в 1953, ни в 1962 годах (когда Могилевский напомнил о себе, занявшись реабилитацией) власти не были заинтересованы расследовать подобные преступления. Отсюда и парадоксальная ситуация — человек, вроде бы открыто признавшийся в убийствах, продолжал отбывать срок в общем-то за малозначительное должностное преступление. И где? В знаменитой Владимирской тюрьме, где сидели самые опасные преступники и, кстати, многие осужденные бериевцы.

Весьма вероятно, что показания Могилевского, сослужив службу в деле ареста Меркулова и, вероятно, других видных работников МГБ (Эйтингон, Судоплатов), так и застряли в многотомном деле Берии. Было немало сомнений относительно того, писать эту книгу или не писать. Уж больно жуткие события составляют ее сюжет. Будь затронутая проблема лишь чисто советской или российской, может, и не стоило бы поднимать ее, предавать гласности тайные злодейства, совершавшиеся с благословения наших вождей и правителей, дабы не попасть в очередной раз под категорию «охаивателей» всего прошлого. Но оказалось, деяния некоторых даже кичащихся гуманистической направленностью своего общества стран ничуть не уступают происходившему при Советах. А если так, то проблема выходит за рамки одного, отдельно взятого государства. И у них и у нас во все времена находились правители, готовые истреблять неугодных, несговорчивых, протестующих, критикующих… И там и тут отыскивались желающие исполнять роли палачей, тайных или профессиональных убийц не иноземных захватчиков-поработителей, а своих же соотечественников. К тому же не захотелось ограничиваться деятельностью только одной лишь спецлаборатории НКВД, возникло намерение несколько шире затронуть всю тему государственного терроризма. То есть организованного уничтожения людей без суда и следствия по указке повелителей страны.

Фигуры заправил этой системы — Сталина, Берии, Меркулова, Абакумова — проходят на страницах книги в сопровождении послушных исполнителей их воли — террористов Судоплатова, Эйтингона, Могилевского… И пусть это повествование рассматривается как своего рода протест против произвола, в какую бы тогу он ни рядился. Если удалось заставить читателя лишний раз задуматься над сутью поднятых вопросов, тогда поставленная цель достигнута. Мыслящий категориями совести человек на злодейство не способен. А раз так, то есть еще надежда, что нашим потомкам никогда больше не придется испытывать чувство вины перед своими современниками за сотворенное при попустительстве многомиллионного народа неправедное зло.

Автор посчитал целесообразным изложить свою собственную версию не в форме чисто документального, а документально-художественного произведения. Это позволило выразить собственное восприятие обстановки происходившего, характеров действующих лиц, их психологию. И вместе с тем оставить каждому читателю право на свое видение событий.

Глава 1

Последние дни Лаврентия Берию не покидало мрачное настроение. Его пребывание на посту заместителя наркома внутренних дел Советского Союза под началом Николая Ивановича Ежова явно затянулось.

Он ненавидел и откровенно презирал своего непосредственного начальника — этого маленького, как карлик, педантичного, глупого, но тем не менее восхваляемого повсюду человека.

Шел 1938 год. Народ огромной страны словно оцепенел в «ежовых рукавицах» наивно-улыбчивого наркома, каждый день начищавшего до блеска свои сапоги и благоговейно произносившего имя Сталина.

Лаврентий Павлович тоже любил вождя, но по-своему. Заискивал перед ним и льстил, как и все прочие, но в отличие от них, иногда мог отпустить снисходительную шутку, а дома или на даче позволял себе называть его Кобой и мог даже поразвлечь рассказом о какой-нибудь очередной дамочке, к которым Лаврентий Павлович имел заметную слабость. Вождь любил сальные шутки и заразительно смеялся.

Уже не первый раз Берия начинал с Кобой этот разговор про Ежова. Шутка ли, только за 1937-й и первую половину 1938-го под репрессии попали миллионы людей. Разумеется, Берия правильно понимает и вполне разделяет тезис Сталина, что классовая борьба обостряется, что врагов трудового народа становится все больше, но зачем простых-то, безвестных работяг или крестьян уничтожать за какое-нибудь оброненное случайно слово по отношению к власти? Да еще сказанное подчас в сильном подпитии или сгоряча. Разве это враги? Если так продолжать, так ведь скоро и работать будет некому.

Сталин молча хмурился, но не перебивал. В последнее время он самолично проставлял крестики во многих расстрельных списках работников из высшего эшелона власти, но то, что так непомерно много люди Ежова выстригают простого люда, он не догадывался. Лаврентий хитрый интриган и карьерист, но он прав. Потому что роптали уже и члены Политбюро, даже такие преданные генсеку люди, как Ворошилов. Напиваясь, Клим бессвязно бормотал: «Много, много стрижем, Коба. Николая надо унять…»

Ну а Николай Иванович продолжал стараться изо всех сил. Еще бы ему не стараться, безграмотному мужику, всенародно обласканному властью. 16 июня 1937 года Президиум ВЦИК — высший орган исполнительной власти страны — принял решение о переименовании города Сулимова Орджоникидзевского края в город Ежово-Черкесск. Хоть не весть какой городишко, но сам факт многого стоит. А через день очередная приятная весть: «всесоюзный староста» Калинин и его секретарь Горкин подписали указ о награждении генерального комиссара государственной безопасности Наркомата внутренних дел высшей наградой Родины — орденом Ленина.

Поделиться с друзьями: