Безальтернативная история

— Эх, яблочко, да под берёзою!

Я будёновку ношу краснозвёздную.

А в штанах ещё есть что-то нужное,

Скорей, девка, подходи да незамужняя!

Один из моряков отобрал у деревенского мальчишки китайский «Тетрис» и теперь сидел под деревом и азартно играл. Вокруг него столпились матросы, помогающие советами. Стёпка-Дима помнил, что такое безобразие у мемористов называется футуром — вещью из будущего, которая случайно попадает в прошлое. А ещё бывает обратное — реликты, вещи из прошлого, активно использующиеся в будущем. Помнится, одна туристка возмущалась, почему молодёжь перестроечного периода отплясывала на дискотеках под граммофон. Но страшнее всего наклады, когда целое явление целиком переносится из одного времени в другое. Однажды, когда Дима играл в петровской эпохе, Пётр Первый отправился завоёвывать Египет: произошла наклада, мемориум «спутал» Петра Первого с Александром Македонским. Мемористы тогда еле-еле выправили такую сложную ситуацию.

Сегодня Стёпка-Дима заметил ещё один футур — моряки готовили говядину на гриле. Хорошо хоть не в микроволновке! Опять посыплются жалобы от мемтуристов, снова кто-то из меминженеров будет разгребать. Эти неестественности любого выведут из себя. Ладно, сейчас морячки поют «Яблочко» вроде как натурально, будучи на отдыхе. Но когда ни с того ни с сего его братва начинает петь «Интернационал» или «Марсельезу» под свистящими пулями, это жутко бесит. Одно дело, когда герои в кинокартине исторической поют — это естественно, особенно, если фильм музыкальный. Но когда кинематографические штучки начинают тащить в мемориум — это уже форменное безобразие. Да ещё если всё это разбавляется «ненавязчивой» рекламой вроде дурацкого щита с последней моделью «Бессервагена».

Вдруг раздался топот копыт. Перед отдыхающими матросами появился конный отряд. Стёпка вспомнил, что опять забыл выставить охранение. Но, слава богу, это были свои. Два десятка всадников, все, как на подбор, чернявые, с пейсами, в кожанках и с красными звёздами на кожаных кепках. Пьяные матросы недружелюбно смотрели на прибывших.

Всадник на вороном коне подъехал к Стёпке, угадав в нём командира, и потребовал от Чеботаря немедленного ответа:

— Кто такие? Откуда? Сколько вас?

— Сам-то ты кто такой? — нахмурился Стёпка.

Матросы подобрались, угрожающе заклацали затворы. Всадник не смутился. Спешившись, он вынул мандат и предъявил его Чеботарю.

— Комиссар особой еврейской карательно-расстрельной конной эскадрильи (Стёпка перевёл дух и мысленно проклял свою работу) товарищ Лихтер. Ты грамотный? Вот и читай, там всё написано.

Стёпка, быстро пробежав глазами по мандату, понял, что товарищи прибыли серьёзные, и ответно представился. Потом, не удержавшись, спросил ехидно:

— А за вами, случайно, пулемётная фаланга не движется?

Вообще-то Чеботарь хотел отпустить другую шутку. Прочитав в мандате, что товарища Лихтера зовут Абрам (боже, покарай мемсценаристов!), Стёпка хотел поинтересоваться, есть ли у комиссара жена Сара, но не решился.

— Неосторожно, гражданин матрос! — сдвинул чёрные брови Лихтер в ответ на Стёпкину реплику. — Очень неосторожно!

При таких словах «конная эскадрилья» как по команде вынула маузеры. Стёпкины молодцы тоже встрепенулись. Комиссар вынул из внутреннего кармана лист бумаги и протянул его Чеботарю. Стёпка прочёл следующее:

«Телеграмма N666. Всем комиссарам особых еврейских экзекуционных подразделений Красной Армии следует немедленно организовать массовые казни великоросской и малоросской сволочи для приближения Мировой Революции. Расстреливать, сжигать и четвертовать архибеспощадно! Не жалеть ни стариков, ни женщин, ни детей. Особое внимание обратить на семьи учителей, врачей и инженеров, которые следует искоренять полностью вплоть до младенцев обоих полов. Вшивые интеллигентишки — это дерьмо нации на службе буржуев. Также самым безжалостным образом следует уничтожать православных священников и их родных до пятого колена, и как можно больше. Председатель Совета Народных Комиссаров товарищ Ленин-Бланк»

Сценаристы уже в который раз перестарались: еврейские особые сотни, Ленин по фамилии Бланк, дьявольский номер телеграммы… Перепились в реале, что ли, или в ряды сценаристов пробрались фанатичные антисемиты-сатанисты. Рассерженный Чеботарь поднял глаза к небу и крикнул:

— Эй, там! Полегче!

Это не ускользнуло от внимательного взгляда тёмных глаз товарища Лихтера:

— Молишься, матрос? Непорядок, товарищ! Пережиток! А как же классовая сознательность?

Вспомнив важное, комиссар оглянулся и посмотрел на золотые купола деревенской церкви:

— Кстати, о боге: что вы с церковью собираетесь сделать?

— Как обычно, — ответил Стёпка. — Склад там будет сельхозпродукции.

— Неверно рассуждаешь, товарищ! Не усёк текущего момента. Так вот, церковь будет переоборудована под синагогу.

— С чего ради? — удивился сбитый с толку командир. — Мы ведь от бога отказались!

— Мы отказались от православия. Разницу чуешь? У нас теперь будет другая религия, настоящая, народно-революционная. Так товарищ Ленин-Бланк приказал.

— Так ведь мы атеизм проповедуем…

— Атеизм, — улыбнулся Лихтер, — это замаскированный иудаизм. А Мировая революция — это установление законной власти сионистов и масонов. Что тут непонятного?

Дима Закоркин вдруг вспомнил, что читал обо всём об этом в реале в какой-то националистической газетёнке: про то, что Ленин на самом деле еврей Бланк, что революция — это приход к власти сионистов и прочую чепуху. Странно, с чего вдруг меминженеры начали переделывать мемориум под националистов? Понятно, что Ленин — упырь, садист и убийца, но чтобы он при этом был отъявленным сионистом, явный перебор!..

Стёпка-Дима осторожно вынул из кармана бушлата совромер и исподтишка навёл его на товарища Лихтера. Комиссар оказался прошляком. В его «конной эскадрилье» большинство бойцов тоже полупрозрачные. Сценарий в мемориуме — вещь гибкая. Диме — опытному актёру — часто приходилось на ходу подстраиваться под новые условия. Но как подыграть этому сионисту Лихтеру, Закоркин не знал. Комиссар, видя замешательство Стёпки, помог:

— Ну что стоишь, матросская душа? — ободряюще улыбнулся он. — Собирай деревню — казнить будем.

— Кого казнить?

— Всех, разумеется! Всю деревню под пулемёты. А дома сожжём.

— За что казнить-то? — возмутился Чеботарь при полном молчании братвы.

— Как за что? — удивился Лихтер. — За то, что эти селяне — великорусская сволочь, которую требуется истреблять. Телеграмму читал?

Степан уже не мог изображать из себя сознательного матроса революции:

— Подожди, товарищ! Я понимаю, когда мы вешаем и порем отдельно взятых стариков. Но всю деревню — это уже лишку!