Бездна (Миф о Юрии Андропове)

«Начнем с атташе по культуре,— решил Рафт.— Договориться о встрече… желательно — немедленной встрече. На ней я изложу суть проблемы, ничего не скрывая».

Он стал набирать номер американского посольства, вызов сорвался на третьей цифре, пошли короткие гудки. Рафт повторил набор — та же картина: после третьей цифры в телефонной трубке щелкнуло, возник шипящий тон, и на нем начались короткие гудки. Так повторялось еще несколько раз.

Рафт стал набирать номер Артура Вагорски — то же самое: после третьей цифры начинались короткие гудки.

Жозеф последовательно пытался набирать номера всех, кому собирался звонить, уже понимая, что делать это бесполезно.

«Так, может быть…— схватился американский журналист за предположение, как утопающий хватается за соломинку,— может быть, у меня просто сломался телефон?»

И, взяв карту-проспект отеля «Националь», Рафт, найдя нужную страницу, стал набирать номер дежурного администратора. Вызов сорвался на второй цифре — возник бьющий в барабанную перепонку зуммер высокого тона.

«Спущусь вниз, узнаю, в чем дело там. В конце концов, есть главный администратор».

Но голос, возникший внутри его, как бы помимо воли Рафта сказал: «Этого нельзя делать».

«Да, этого нельзя делать,— уже осмысленно повторил про себя Жозеф Рафт.— Опасно. Только можно навредить. Так… Сейчас сообразим. Вот что!… Немедленно поеду без всякого звонка в посольство. Поймаю такси — и поеду. Впрочем… Немедленно — отменяется. Надо успокоиться, взять себя в руки. Вот что, самое время позавтракать. И позавтракать плотно. А уже потом…»

Американский журналист, сдерживая себя, не торопясь отправился в кафе на своем этаже.

…Жозеф уже расправился с остатками весьма вкусного блюда под названием «котлета по-киевски», намереваясь еще съесть жареного карася в сметане — он уже облюбовал себе небольшую рыбку, аппетитно потрескивающую на жаровне,— когда увидел недавнего знакомца, английского музыканта; позавчера они беседовали здесь, надо признаться, как два профана, особенно он, Жозеф, о русской музыке. Музыкант нес в руках по приземистой рюмке, судя по цвету, с коньяком, налитым на две трети, следуя прямехонько к американцу и широко улыбаясь.

— Доброе утро, мой друг, доброе утро! — Житель туманного Альбиона сиял радостью и благодушием. Только дышал часто, похоже, спешил куда-то.— Рад вас видеть. Прекрасно, что обнаружилась знакомая душа. Вы разрешите присесть рядом с вами?

— Пожалуйста.

Англичанин тяжело сел на стул напротив Жозефа. За столиком они были одни. В этот еще ранний час — без четверти девять — в кафе посетителей оказалось совсем мало. От музыканта остро попахивало потом.

— И может быть, вы не откажетесь выпить со мной глоток коньяку? Чудный коньяк, «Арарат», армянский, марочный, лучший в этой стране.— Он говорил возбужденно, спеша, захлебываясь.— Есть замечательная причина. Можете поздравить меня!

— Да что произошло? — спросил заинтригованный американский журналист.

— Вчера с огромным успехом прошел мой первый концерт. Рахманинов, Второй концерт для фортепиано с оркестром! Мое соло! — Голос музыканта дрожал от волнения.— С перерывом через десять лет!… Почти десять без двух месяцев… Боже мой!…

— Я вас не совсем понимаю,— сказал Жозеф Рафт, испытав внезапную тревогу.— Что же произошло десять лет назад?

— Произошло! Произошло… Хотите услышать печальную новеллу? Маленькую исповедь? Вам будет интересно. Тем более вы — журналист, писатель.

— Да, конечно. Я вас слушаю.

— Но сначала давайте выпьем. Простите за нескромность — за мой вчерашний успех.

— Я вас поздравляю… Чарльз…

— Беккер.

— Я вас поздравляю, господин Беккер, с успехом у русской публики.

— Благодарю! И давайте отведаем этот нектар.

Подняв рюмки и посмотрев в глаза друг другу, они сделали по глотку армянского коньяка «Арарат». Напиток действительно был великолепен.

— Ну, а история вкратце такова…— Во время рассказа английский музыкант Чарльз Беккер не отрываясь смотрел перед собой, упершись взглядом в стол и иногда похрустывая пальцами, наверно, от нахлынувших ностальгических воспоминаний.— Десять лет назад мне посчастливилось попасть на гастроли в Советский Союз. Впервые! Двенадцать концертов: четыре здесь, в Москве, и по четыре в Ленинграде и Киеве. Тогда я был еще относительно молод, строен, как вы, нравился женщинам. Гастроли начинались в Москве, в Концертном зале Консерватории. И, мой друг, какой же был успех уже на первом концерте! Как вчера… Второй концерт, третий… Опять успех, триумф! Предстоял четвертый концерт в советской столице. А жил я здесь, в «Национале»… И сейчас постарался устроиться здесь… Боже! Как жгут эти воспоминания!… Дело в том, что с первого же дня, вернее с первой ночи, у меня начался бурный, я бы сказал, испепеляющий роман с очаровательным, волшебным существом. Потом, когда все осталось позади, для себя я назвал все происшедшее «русским романом». Если бы я был писателем! Сюжет для Шекспира, Диккенса! Ее звали Настей. Фантастическая Настя, я знал только ее имя, больше ничего. Она работала в ночном баре, кажется, на четвертом этаже. Я в первый же вечер увидел ее за стойкой, освещенную матовым нереальным светом, заговорил с ней, коснулся руки — и искра, пожар, извержение вулкана! В эту же ночь она уже была у меня в постели. Мы оба потеряли голову, сошли с ума от восторга! Так продолжалось в последующие дни и ночи. Когда Настя не работала, мы ехали с ней куда-то за город, в холодной электричке. Зима, глубокий снег, луна над соснами, старая дача, жарко топится печь, русская водка, широкая жесткая кровать, и мы одни, больше никого… Неужели все это было?… А за два дня до четвертого концерта в Москве Настя пропала, исчезла…

— Исчезла? — впервые перебил «музыканта» Жозеф Рафт.

— Да, исчезла. Она не появлялась за стойкой бара два дня. Никто из тех, кто работал с ней, ничего мне объяснить не могли. «Наверно, заболела» — вот и все, что они говорили. Я отправился на ту самую старую дачу… Я разыскал ее. Кажется, станция называется Фирсановка. Дача оказалась заколоченной, нежилой. Только на снегу, который занес тропинку, я увидел много следов… Наверно, там были и наши с Настей следы. Я предпринял следующий шаг: обратился за разъяснениями к администрации отеля. Мне сказали: Настя… Назвали ее полное имя, фамилию… Не могу сейчас вспомнить фамилию. Все-таки десять лет тому… Словом, мне сказали: она уволена за аморальное поведение. Что это значит, не объяснили. Не захотели объяснить: «Извините, господин Беккер, подобные проблемы с жильцами отеля не обсуждаем». Я не успокоился, я решил найти Настю. Мне тогда показалось, что дальше жить без нее я не смогу,— Возникла пауза. Английский музыкант хрустнул пальцами.— Как мы слепы и наивны, когда влюбляемся вот таким образом. «Все проходит…» Кажется, так сказали древние мудрецы? Словом, в задуманном плане я сделал первые шаги: решил обратиться за помощью и советом в наше посольство, были у меня в ту пору хорошие знакомые среди английских дипломатов, по телефону договорился о встрече. И меня предупредили: прекратите бессмысленные поиски вашей проститутки…

— Кто предупредил? — перебил Рафт; он старался говорить спокойно.— Каким образом?

— Позвонили по телефону и вполне вежливо предупредили. Я не внял, счел телефонный звонок мелкой провокацией. Не внял, мой друг! Продолжал свое частное расследование, вовлекая в него соотечественников, работавших тогда в Москве. И — грянул гром: были прерваны мои гастроли в Союзе — ни Ленинграда, ни Киева я не увидел, буквально в течение суток я был выдворен из страны, можно сказать, выпихнут. Уже в аэропорту, минут за десять до посадки в самолет, отлетающий в Лондон, мне дали недвусмысленно понять, что гастроли в Советском Союзе для меня аннулируются навсегда. Понадобилось десять лет, чтобы запрет был снят. Но это еще не все. Непонятным, непостижимым образом у меня начались неприятности в Англии: я стал получать отказы в сотрудничестве с оркестром, с которым уже была предварительная договоренность, отменялись гастроли, в прессе появились мерзкие рецензии и статьи, в которых я объявлялся бездарем, неучем, дилетантом, не имеющим своего музыкального мышления, намекалось на мои какие-то физические отклонения и прочее. Короче говоря, они достали меня и на родине, отравили жизнь, музыкальную карьеру, которая начиналась блестяще. Они достанут кого угодно, если это им надо, и сделают с ним что захотят…

— Кто — они? — перебил Рафт, стараясь поймать взгляд неожиданного утреннего собеседника.

Взгляд ускользал — Чарльз Беккер упорно смотрел в стол.

— Я не знаю, кто они,— сказал «англичанин» с напором.— Но у меня такое ощущение, что они не только здесь, в России, они — всюду! Не удивлюсь, если встречусь с ними на том свете — или в раю, или в аду.

«Вы встретитесь в аду»,— хотел сказать Жозеф Рафт и с колоссальным усилием сдержался.

Дело был сделано. Господин Беккер взглянул на часы.

— О! — воскликнул он с явным облегчением.— Однако мы заболтались. У меня в десять часов репетиция, надо подготовиться,— Коньяк «Арарат» был допит одним глотком.— Думаю, мы еще не раз встретимся и поболтаем.

«Английский музыкант» Чарльз Беккер заспешил к выходу, налетая на стулья.

Оставшись один, Рафт некоторое время сидел в неподвижности. Есть уже не хотелось, и от карася, зажаренного в сметане, он отказался. Жозеф, поднявшись со стула и подойдя к стойке раздачи, попросил подать ему чашечку черного кофе, сваренного в раскаленном сером песке, по-турецки, вернулся с ней к своему столику и медленно, не торопясь выпил кофе, перемежая его маленькими глотками армянского коньяка.