Бежавшие влюбленные

Затем она прошла мимо его клетки к двери темницы.

– Погоди!
– вскричал он.
– Ты оставишь меня здесь?

– Налегке доберешься дальше!
– ответила она и отперла дверь темницы.

– Потаскуха!!! Отопри клетку!!!

Она ласково засмеялась и послала ему воздушный поцелуй.

– Я тебе нужен!
– завопил он.
– Нужен, чтобы одолеть стражников, украсть лошадей, еду, одежду. Если уйдешь без меня, я буду орать что есть мочи, перебужу весь замок, и тюремщик со стражниками схватят тебя, прежде чем ты доберешься до первой стены!

Она смерила его задумчивым взглядом. Затем с улыбкой вернулась к его клетке.

– Я тебя просто поддразнивала, - объяснила она и отперла его клетку.

– Я намерен поверить тебе, - пробурчал он.
– Лахудра!

Они вместе открыли тяжелую дверь темницы. Бесшумно, быстро, едва дыша, они прошлепали босыми ногами вверх по каменным ступенькам тесной винтовой лестницы в оружейный зал.

Там в ожидании стоял сомкнутый строй стражников!

Нет, это им лишь почудилось! Перед ними стояли лишь железные доспехи, и щели забрал были так же лишены жизни, как пустые глазницы ухмыляющегося черепа внизу.

Они поднялись еще по одной лестнице и по-паучьи засеменили по темному, как котел смолы, коридору, который с каждым их шагом становился словно все уже, а потолок нависал все ниже, ниже, и они были вынуждены нагибаться все больше и больше, а потом стены настолько сомкнулись, что они уже не могли идти рядом, а вскоре вовсе поползли на животе в вонючем воздухе и непроницаемом мраке.

Казалось, миновал час, прежде чем они ощутили прохладу в воздухе и вскоре выползли в не менее темное место, где, однако, смогли встать на ноги. По-видимому, они оказались в каком-то туннеле. Они слепо побежали вперед и обнаружили, что находятся в подобии лабиринта. То и дело они стукались о каменные стены, а затем услышали журчание и поняли, что находятся в системе стоков или чего-то вроде. И вскоре они уже зашлепали по вонючей жиже, погружаясь в нее по щиколотки, затем она дошла им до колен и вскоре, ввергая их в панику, начала лизать им голые ягодицы.

Они словно целую вечность брели наобум, слыша писк крыс, видя среди тьмы их красные глаза, но вот пятнышко света далеко впереди вырвало у них хриплые возгласы торжества, и они побежали к нему очертя голову, разбрызгивая жижу, скользя, падая, снова поднимаясь на ноги в отчаянном устремлении к благословенному путеводному свету. Жижа теперь доходила только до их колен, а затем только до лодыжек - и вот они уже бегут по сухому полу, а пятно света становится все ярче, все больше... Наконец, испытывая боль во всем теле, чувствуя, что их легкие объяты пламенем, они выскочили из туннеля в...

В темницу. Ту самую темницу, из которой спаслись. Вот клетки, распахнутая дверь, болтающийся на цепях скелет и благодушный их тюремщик с увесистой дубинкой в руках улыбается им щербатой улыбкой.

– Уловка!
– простонал трубадур, падая на колени.

– Верно, малый, - кивнул тюремщик.
– Веселая уловка, чтобы скоротать время и отвлечь ваши мысли от всех ваших неприятностей.

– Сатанинская уловка!
– закричала она.
– Уловка, чтобы пробудить в нас надежду и тут же разбить ее! Гнусная уловка злорадного демона!

– Ну-ну-ну, - попенял ей тюремщик.
– А теперь назад в ваши уютные гнездышки, да поторопитесь, не то мне придется переломать пару рук или ног вот этой...
– И он многозначительно помахал дубинкой. Забрав кольцо с ключами из ее рук, он снова запер их в клетках.

– Совсем мы мокрые, а? Совсем мокрые, и голые, и от холода посинелые? сочувственно осведомился тюремщик.
– Подбодритесь! На заре тут будет жарко.
– И многозначительным жестом, предварительно лукаво им подмигнув, он открыл шкаф и, вынув пару прутьев для клеймения, положил на скамью. Да-да, и жара, и огня будет вдоволь, - ухмыльнулся он и достал из шкафа два длинных острых лезвия, похожих на гигантские ножички для срезки заусениц.

– И жара, и огня, и кое-чего еще, - добавил он, укладывая жуткие ножи рядом с прутьями. Затем он закрыл шкаф, прищурившись, оглядел страшные пыточные орудия и сказал: - Пожалуй, хватит. То есть на Первый День хватит.
– Потом нарочно потряс кольцо с ключами, так что их лязганье разнеслось по всей темнице, и направился к двери со словами: - Уж на этот раз я ключей не забуду, как ленивый рохля. Доброй ночи, госпожа моя, доброй ночи, благородный юноша, а вернее сказать, с добрым утречком. Заря ведь займется, и часа не пройдет.

Дверь гулко захлопнулась.

Лицо герцога омрачила скорбь.

– Ты говоришь, мертвы? И она, и он?

– Да, обои, ваша светлость, - ответил тюремщик.
– Сами себя прикончили. Я было отвернулся, а они руки меж прутьев просунули да и ухватили ножики, которые я по приказанию вашей светлости положил у них на виду. Да помилует Господь их душеньки.

Герцог перекрестился, отослав тюремщика, и обернулся к прелату с аккуратной тонзурой.

– Вы слышали, монсеньор? Мучимые раскаянием, в ужасе перед своим грехом они наложили на себя руки.

– И как самоубийцы, - торжественно возгласил прелат, - прямо отправились в Адское пламя, дабы там терпеть кару, бесконечно более суровую, чем казнь, на которую могли бы обречь их вы.

– Истинно, истинно! Бедные, ввергнутые в вечное пламя души, - сказал герцог.
– А ведь, как вам известно, я не собирался причинять им ни малейшего телесного вреда.

– Ну, разумеется, нет. Такая жестокость повредила бы доброй славе, которая повсюду сопутствует вам.

– Эти жуткие описания якобы уготованных им кар, которыми по моему приказу потчевал их тюремщик, эти скелеты и все прочее имели лишь одну цель: в течение ночи исполнить их сердца ужасом и смирением. О, как я раскаиваюсь...

– В безобидных россказнях и костях?

– Не столько в них, монсеньор, сколько в своей излишне доверчивой натуре, которая толкнула эти юные создания на тропу соблазна. Не моя ли вина? Не моя ли рука привела их к развращенности, обличению и смерти?

Прелат сказал категоричным голосом:

– Нет! Бесхитростная доброта вашей светлости не может считаться причиной чужих грехов.

– Вы так милосердны!

– Вы ведь не могли ни предвидеть смерть вашей юной супруги, ни тем более желать этой смерти.

– О нет, нет!

– Вы ведь никак не могли пожелать того, чтобы еще раз стать вдовцом!

– Оборони меня Бог.

– И в очередной раз жить в печальном одиночестве.

– О злополучный день!

– Ни один человек во всей стране не обвинит вас.

– Молю Небо, чтобы это было так.

– Сердца ваших друзей, ваши верные придворные, бедняки крестьяне, знатнейшие вельможи, его величество, сама Церковь - все скорбят с вами в этот тяжкий час.

– Благодарю вас, святой отец.

– Однако если мне будет позволено коснуться вашего положения овдовевшего супруга, чья рука внезапно стала свободной для нового брака, посмею напомнить вашей светлости о том, что теперь перед вами открылась возможность породниться через брак с семейством столь высоким, что мне нет нужды его называть...

– В подобное время, - сказал герцог, - не должно помышлять о браке. Но когда мое горе поутихнет, тогда мы сможем поговорить об августейшей особе, вами упомянутой, чья сестра, если не ошибаюсь, как раз достигла пятнадцати лет, а потому вполне созрела для вступления в брак. Вам, монсеньор, я поручаю все приготовления к брачной церемонии, которая, нет нужды напоминать об этом, может состояться лишь после того, что принято называть положенным сроком.