Безнадёжная любовь

В дверном проеме появился Серега со стаканом в руке.

— На! Запей!

А утром Данька не мог проснуться. Повинуясь требовательному и уже довольно раздраженному голосу Сереги, он старательно выплывал из невидимых, но крепких объятий сна, барахтался, силился, но тот, все равно, легко и властно затягивал его обратно. Даже глаза не открывались, будто были намертво зашиты прочными нитками.

Данька почувствовал, как Серега не очень ласково тряхнул его за плечи, потом усадил, привалив спиной к диванной подушке, и еще раз тряхнул. Голова качнулась, упала на грудь, и тяжелые веки, не успевая за ее порывистыми движениями, по инерции распахнулись. Сквозь сонный туман вырисовался темный силуэт на фоне окна, где-то рядом сверкнул солнечный блик.

— Съешь это!

Данька послушно открыл рот. Серега что-то положил ему на язык (он не почувствовал вкуса), приставил к губам стакан, наклонил. Стекло звонко стукнуло о зубы, и маленький солнечный блик метнулся прямо Даньке в рот.

Только позже он догадался, что Серега опять давал ему таблетки.

— Дубина! — ругался тот, наблюдая, как Данька приходит в себя. — Сколько же ты вчера сожрал? Не на секунду нельзя оставить без присмотра! Так и тянет его концы отдать!

— Чего? — не понял Данька.

— Ничего! В школу пора!

И все вернулось в прежнее русло, потекло так, как и было ему положено. Подъем, завтрак, школа, возвращение из школы, кастрюля с супом на плите, а потом вечер, все как раньше, только теперь из школы Данька шел совсем в другую сторону и немного дальше, чем обычно. И квартира была совсем на другом этаже, и дом выше, с лифтом, и много новых, непривычных вещей (хотя бы тот же видеомагнитофон), и белый автомобиль, и Серега.

Однажды он пришел мрачнее тучи, злой и раздраженный, и Данька сразу замкнулся, насторожился. Сегодня он видел Лысого, правда, издалека, и тот тоже заметил его, и заулыбался, так заулыбался, так…

Дурное настроение совершенно не влияло на Серегину проницательность и, когда Данька случайно попал под его пронзительный взгляд, он, еще больше раздосадованный тем, что кому-то сейчас тоже может быть плохо, а значит, нет дела до его, Серегиных, страданий, недружелюбно спросил:

— Что с тобой?

— Ничего! — в тон ему ответил Данька.

Серега, несомненно желая что-то сказать, промолчал, отыскал в столе пачку, закурил, сел и только тогда повернулся к Даньке.

— Будешь?

Сначала Данька из чувства противоречия решил отказаться, а потом плюнул, вспомнив, что курение вроде бы разгоняет тоску, и согласился.

Вспыхнула спичка, шибанула в нос запахом горелой серы, подожгла кончик сигареты. Данька затянулся, вкус дыма был какой-то особенный, непривычный, и он вопросительно посмотрел на Серегу.

— Заметил? — удивился тот. — Не хотелось тебе говорить, — и вдруг, поняв, что перед ним всего лишь тринадцатилетний мальчишка, к тому же так необъяснимо милый его холодному сердцу, опомнился. — Ну, и болтун же я! Мать права.

Все его вопли и фразы навели Даньку на странные мысли, и он пораженно уставился на сигарету.

— Ты, кажется, догадался? — расстроено спросил Серега. — Ох, мой язык! — он серьезно заглянул Даньке в глаза. — Я не хочу, чтобы ты знал, что это, и еще раз пытался к этому вернуться.

Данька затянулся сильнее. Чувство запретного, никогда ранее не опробованного возбужденной дрожью отдалось внутри, на какое-то время затмив остальные переживания.

— А что это? — нахально спросил он.

— Неважно! — резко отрубил Серега. — Обойдешься без точных названий. — Он испытывал досаду на себя и на Даньку. — Я, конечно, не должен был тебе этого давать. В любом случае. Даже, если бы я так глупо не проговорился, и ты бы не догадался.

Здесь Даньке захотелось заметить, что именно он сначала догадался, а потом уже Серега проговорился, но сейчас тот был глух к желаниям требующей справедливости, самоуверенной души и говорил сам.

— Все равно, это ни черта не помогает. Я-то ведь знаю. Так что, не обольщайся, мальчик. Никакого толка, — Серега увидел перед собой пораженные Данькины глаза. — И не смотри так на меня. Бог мой! — он усмехнулся. — За кого ты меня принимаешь? Данечка! У тебя такая буйная фантазия. Что ты еще придумал?

Данька отчего-то испытал неловкость и чуть не покраснел, но все-таки спросил:

— А тогда, дома?

— И тогда. Представляешь! — Серегины глаза насмешливо блестели.

— А таблетки?

Серега едва не расхохотался.

— Ты что, никогда не слышал про снотворное? — он отбросил докуренную сигарету, уставился на Даньку. — Ну, ну, ну. Ты хочешь предъявить мне счет за то, что я напичкал тебя «травкой» и «колесами»? Валяй!

Серегины насмешливые, издевающиеся интонации заставляли Даньку чувствовать себя виноватым в том, что никак нельзя было назвать виной, в том, что он испугался, узнав, как, ничего не подозревая, наглотался наркотиков, в том, что теперь он противился этому.

— Знаешь, мне самому иногда хотелось попробовать, — будто оправдываясь, тихо произнес Данька.

— Тогда скажи мне: «Спасибо»! — Серега опять смеялся над ним, и тут Данька не выдержал.

— Да пошел ты! «Спасибо» ему понадобилось. Что ты все скалишься? Я-то думал ты… ты такой…

Разозленный Данька не мог подобрать слов. Он хотел сказать, что был благодарен и рад Сереге, что относился к нему, как к старшему брату, уважал за его насмешку, его силу, его невозмутимость, что готов был подражать ему, а он, он оказался всего лишь слегка сентиментальным наркоманом с претензиями на всезнание и вседозволенность, глупым мальчишкой-переростком, не представляющим, что делать с самим собой. Даньке никогда бы не удалось точно высказать все свои мысли, и он сбился, растерялся, только зло, глубоко дышал.

Серега, видя его замешательство, заботливо и печально улыбнулся.

— Не силься, мой мудрый маленький друг. Я и так все знаю. Но напрасно ты думаешь столь серьезно. Две сигареты в месяц — это еще ничего не значит. Так что, не пугайся. Ни за себя, ни за меня. А если тебя еще когда-нибудь к этому потянет, вспомни свой сегодняшний страх, — он назидательно поднял палец. — И последний вопрос. С тобой все в порядке?

— В порядке, — не очень-то благожелательно огрызнулся Данька и долго потом ни о чем другом не мог думать, ощущая непреодолимую тягу вновь попробовать странную сигарету, чтобы еще раз проверить ее невероятное, манящее запретностью и опасностью действие.

6

Через несколько дней вернулись родители. Данька встречал их на вокзале и только вместе с ними впервые после долгих дней отсутствия переступил порог квартиры. Тетя Валя заблаговременно навела порядок, не оставив никаких следов памятного кошмарного вечера. Жалко, что в душе у Даньки она не могла сделать такую же блистательную уборку, смыть грязные следы чужих рук и ног. Только время могло запорошить их пылью давности и забвения. А пока Данька старался как можно реже заходить в комнату к родителям.