Безнадёжная любовь

Никита демонстративно в одиночку двигал мебель в комнате. Аня без конца порывалась пойти и помочь сыну, но Саша упрямо удерживала ее.

— Не мешай. Дай ему пары спустить. Пусть устанет, — поучительным тоном вещала Саша. — Надо будет — сам позовет.

Аня слушала и не соглашалась. Ни за что не позовет.

За мудрыми Сашиными замечаниями они не сразу уловили наступившую резкую перемену. Из комнаты, где, выбиваясь из сил, трудился Никита, не доносилось ни звука.

— Все! — констатировала Саша. — Готов!

Аня осуждающе посмотрела на дочь и торопливо распахнула дверь.

Никита, абсолютно живой и здоровый, сидел на полу меж непривычно передвинутых вещей и перебирал какие-то бумаги. На звук открывшейся двери он повернулся и, показывая стопочки листов, объяснил:

— Из шкафа выпало. Тут бабушкины письма, документы, квитанции.

В его руках трепетал пожелтевший бумажный клочок.

Аня без труда разобрала поблекшие строчки, написанные ее рукой. «Я виновата, что когда-то…» Она не смогла прочитать дальше, в глазах помутилось. Как хорошо, что Никита отвернулся и не заметил ее внезапную бледность.

Откуда? Откуда у бабы Симы эта записка? Почему она лежит в ее бумагах? Почему хранится столько лет? И откуда все-таки она могла здесь взяться, она, оставленная в совершенно другом месте, предназначенная для совершенно других глаз?

Аня не представляла, что исписанный листок бумаги сможет так взволновать ее. Ей всегда казалось, она давно успокоилась, давно остыла, давно избавилась от тревог, связанных с далекими воспоминаниями. Она не помнила ею же написанных слов, но она помнила их значенье, их смысл. Почему сквозь время и события они появились вновь, разлетелись в быстром росчерке, возвращая в прошлое? Как оказалась здесь эта записка? Неужели он приходил сюда после ее отъезда? Приходил и нашел только бабу Симу. Она же никогда не говорила про это!

Никита, почти не обратив на записку внимания, покрутил ее в руке, разглядел на другой стороне бумажки написанный карандашом бабушкиным почерком полустершийся номер телефона и разъясняющий комментарий «РЭУ, слесарь».

— Что мы с ними будем делать? — посмотрел он на разбросанные по полу листочки.

— Отложи! Я потом посмотрю.

Никита собрал бумажки в стопочку, выровнял, ударяя по коленке разлохматившимися краями. Потом Аня так и связала их прежней, еще бабой Симой приспособленной белой ленточкой и убрала подальше, не разобрав, не просмотрев.

4

За год Никита сильно изменился. Аня с волнением подмечала его новые привычки, вдруг появляющиеся неожиданно, ниоткуда. Он не мог их перенять, они возникали внезапно, сами собой, долгие годы тщательно сохраняемые той неизведанной частью памяти, которая непременно живет в каждом человеке, век за веком отсчитывая свое существование в нескончаемой череде поколений. Он стал сдержанней и скрытней, голос выровнялся, зазвучал необычайной, поразительной теплотой и нежностью. Никита даже сам порой стеснялся его манящей певучести и бархатности. Он думал: у парня должен быть резкий, твердый голос, он еще не понимал всей ценности подарка, уготованного ему природой, но слишком, слишком скоро научился одинаково ровно и прекрасно произносить нежности и гадости, поражая удивительным тембром и мягкостью. Когда ему что-то не нравилось, Никита как-то по-особому морщился, презрительно и мрачно, а губы его неприятно вздрагивали на мгновенье, обозначая безжалостную усмешку. Конечно, он не всегда был такой, и Аня по-прежнему легко угадывала упрямо скрываемые им настроения. Его короткого взгляда оказывалось ей достаточно, чтобы понять или ощутить владеющие им чувства.

Никита уже учился в одиннадцатом, когда неожиданно, без предварительных предупреждений и намеков, привел домой Инну. Обычно он предпочитал не знакомить мать со своими девчонками. Инна только в первые минуты выглядела смущенной и робкой, то слишком смелея, то неприметно затихая, потом освоилась, стала собой и не понравилась Ане.

Инна не считала себя писаной красавицей, но, сразу видно, она не жалела об этом и не расстраивалась по таким пустякам, она принимала себя, как есть. И пусть иногда бывала она излишне резкой, нескладной, чрезмерно шумной, но зато веселой, общительной, раскованной, импульсивной, классной. С первого взгляда казалось, что она крутила Никитой, как хотела. Аня тоже так подумала. Инна вечно что-то предлагала ему, куда-то его волокла, куда-то звала, а он принимал ее выходки с молчаливой покорностью и послушно следовал за ней. Только позже Аня начала замечать, как эти два не по годам опытных и мудрых актера играли сами с собой и друг с другом, не забывая производить впечатление на окружающую их публику.

Никита вел себя непривычно невозмутимо. Он легко прощал Инке мелкие капризы и обиды, хотя, может, только старался легко прощать. А ей казалось, он слишком равнодушен, слишком спокоен. А он не должен быть спокоен, когда рядом с ним есть она, невероятная девчонка Инка! Он должен мучиться, сгорать от любви, маяться, ревновать, он должен сходить от нее с ума. Что за снисходительные, бесчувственные взгляды? Разве можно на нее так смотреть: не восхищенно, не преданно? И она дразнила его, придумывала невероятные истории, как бы между прочим, упоминала об интересующихся ею мальчиках из класса. А он все так же невозмутимо слушал ее и прощал, прощал разыгрываемую неверность, обманную откровенность вымышленных романов.

Увлеченная страстным сражением за беспредельное поклонение, стараясь непременно добиться ярких и хорошо видимых результатов своей власти над ним, она не замечала, как сильно он ее любит. Она не слышала, как все в нем молчаливо кричало о том, ей казалось его покорность и всепрощение рождены равнодушием. Она хотела играть им и не понимала, что давно уже делает это.

— Ты знаешь, мне больше нравятся мужчины, которые меня старше, — невинно заметила Инна, будто разговаривала со своей подружкой. — Причем, намного старше.

Никита усмехнулся. Он был на два месяца младше Инны и сейчас проклинал себя за это.

— Ну, что ты молчишь? — возмутилась Инна: неприятно дрогнули губы — и это все?

— А что говорить? — Никита постарался сохранить обычную ровность голоса. — Найди себе какого-нибудь старичка, если нравится.

Сначала Инна с удовольствием послушала его умопомрачительный голос, потом осмыслила произнесенную фразу.

— А что? — и не думая обижаться, воскликнула она. — У меня есть один на примете. Кстати, совсем не старый. Ему всего сорок семь. Мужчина в самом расцвете. Обалдеть! Ты бы только видел!

Никита удивленно уставился на подружку.

Сорок семь? Это же тридцать лет разницы!

— Кстати, ты на него немного похож, — довольно добавила Инна. — Нет, ты бы только видел! Мы с ним познакомились в баре. Ты знаешь, под аркой. У меня даже дух захватило!

Кажется, у нее действительно захватило дух, иначе бы она остановилась, стоило только заглянуть в устремленные на нее, полные мучительного страдания глаза.

— А ты, правда, на него похож.

Никита отвернулся. Он не мог больше ее слушать. Он сжал зубы так, что желваки вздулись на скулах, губы побледнели, а пальцы больно впились в ладонь. И вдруг он почувствовал легкое прикосновение. Инна погладила его плечо.

— Знаешь, мне холодно, — прошептала тихо и покорно. — Ветер сегодня.

Он мгновенно забыл весь предыдущий разговор, желая обнять и согреть не только ее саму, но и дрогнувший, нежный голос. Она ласковой, коварной кошкой прильнула к нему. Нет, нет, вовсе не коварной кошкой! Смешной, озябшей девчонкой, невыразимо счастливой в объятиях любимого парня. Она испытывала удовольствие оттого, что, кажется, заставила его ревновать. Она не знала, как долго потом, оставшись один, он будет мучиться ее глупыми, легкомысленными словами. Он не покажет ей этого. И только его мать заметит, как страдает ее взрослеющий и такой невозмутимый сын.