Безрукавка и пес

– Бр-р! Холодина! – непроизвольно вырвалось у него, и он тут же осекся, едва не брякнув: «На улице и то теплее!»

– А вы присядьте к котацу, – мгновенно отозвалась мачеха – видно, это задело ее. Но что ни говори, а в доме было действительно холодно, и он последовал совету – устроился у жаровни, стоявшей рядом с телевизором в маленькой комнате; но едва попытался вытянуть ноги, как что-то живое и теплое прильнуло к нему, и в голове мелькнула бредовая мысль, что котацу, прикрытое деревянной крышкой, – огромная мышеловка. Он даже невольно вздрогнул. Тут же раздался какой-то скребущий звук, постепенно затихший в углу, – точно огромный краб прочертил клешней по татами – и мачехин голос:

– Ну-ну, Тиби-тян, успокойся!

Привстав, он всмотрелся в полумрак: затаившись в углу, белый терьер злобно буравил его глазами.

– Тиби-тян, перестань! Ты что, забыл? Этот дядя к нам уже приезжал. Поздоровайся с ним, скорее! Фу, какой нехороший мальчик!

Мачеха подняла собачонку и усадила рядом с котацу. Разумеется, он помнил, что у мачехи есть собака. В тот приезд пес произвел на него просто неизгладимое впечатление – настолько они с мачехой дополняли друг друга. Но сегодня он отчего-то совершенно забыл о его существовании – либо потому, что вообще был равнодушен к собакам, либо из-за этого странного чувства, что все здесь не так, как прежде…

– Ну конечно, пес был и в прошлый раз, – пробормотал он. И отчетливо вспомнил подробности. Пес у мачехи уже восемнадцать лет. От старости у него началась флектена, и шерсть на морде пришлось частично выстричь. Он даже припомнил, как спросил тогда, содрогнувшись от омерзения:

– Неужели в самом деле восемнадцать?

– Да, – кивнула мачеха, целуя собачку в носик. – Совсем старичок.

…Старичок?! – изумился он. Восемнадцать лет для собаки – что-то невероятное. Просто оборотень, а не собака.

Возможно, мачеха несколько преувеличила. Но было видно, что расспросы о собачьем возрасте ей неприятны. Ему вдруг тоже стало не по себе. Подумать только, восемнадцать лет… Восемнадцать лет назад началась война… Значит, расспрашивая о собачьей жизни, можно узнать прошлое самой хозяйки? Человеческие тайны воплотились в собаку и разгуливают по дому, усмехнулся он, и хотя собаки не вызывали у него ни любви, ни ненависти, на этого терьера он просто смотреть не мог. Однако вовсе не обращать внимания на пса неудобно, мачеха может обидеться. И он решил, что постарается держаться от терьера подальше. Так было в прошлый раз. И вот незадача! – сегодня начисто упустил это из виду.

…Может, привыкаю к мачехе? – задумался он. – Или просто пес сидел под футоном [3] и не показывался на глаза? Вот я и забыл про него… В любом случае, надо с ним подружиться. Я просто обязан это сделать – ради того, чтобы у отца с мачехой все было хорошо.

Он решительно позвал:

– Иди-ка сюда! – Откинул футон и протянул к терьеру, сидевшему у мачехи на коленях, руки.

– Осторожнее, – проворковала та, словно мать над младенцем.

3

Футон – тюфяк, матрас, толстое одеяло.

– Не волнуйтесь, – раздражаясь, ответил он, все еще сидя

с протянутыми руками.

Приняв пса, он ощутил ладонями сопротивление дрожащего тела и лап.

– Я всегда любила животных, – сказала мачеха. – А с него прямо пылинки сдуваю. Вот он столько и живет.

Пес затих. Он погладил его по голове. Под кожей прощупывался крепкий череп. Интересно, о чем это пес сейчас думает?…

– Его подкинули. Бросили во внутреннем дворике храма. Уж до того был худ, едва на ногах держался. Мальчишки, наверное, его мучили: на шее веревка и вид такой больной-больной… Я проходила мимо, вот и увидела его.

Пес сидел смирно, умильно склонив голову набок – точь-в-точь человек, внимающий рассказу про самого себя.

– Взяла я его на руки, а он мордочку тянет и смотрит,

смотрит…

Прямо сказка про Урасима Таро [4] , усмехнулся он.

Нельзя сказать, что мачеха не умела рассказывать – просто она, стесняясь своего деревенского выговора, изо всех сил старалась подражать столичной манере, и получалось чересчур театрально.

Он почесал собаке за ухом, и неожиданно пальцы наткнулись на странное уплотнение на затылке – не то кость, не то нарост. Что это? – удивился он. Наверное, от возраста… Мышцы теряют эластичность, и образуются желваки. Надо спросить у отца. Все-таки ветеринар…

4

Урасима Таро – персонаж японского фольклора.

А мачеха все говорила и говорила. Это было бесконечное путаное повествование о том, как она, принеся щенка домой, выходила его:

– Положила я на кухне в мисочку рисовой каши, а он проглотил все э один присест, тут же улегся, глаза так и слипаются…

Он взглянул на отца. Тот тоже сидел, сонно полуприкрыв веки, только изредка вскидывался и таращил невидящие глаза, но тут же снова начинал клевать носом. Отец был поразительно похож на старого пса. Он даже вздрогнул и заглянул мачехе в лицо, но та, тоже отчаянно борясь со сном, продолжала рассказ про собачье детство…

День клонился к закату, на стареньких сёдзи лежал слабый отсвет заходящего солнца, и голова отца, сгорбившегося подле котацу, клонилась все ниже и ниже; почти коснувшись лбом фу тона, отец просыпался и пытался выпрямиться. Даже в сумерки» было видно, какая у него обвисшая, морщинистая шея, и, копы он вскидывал подбородок, кожа болталась, как птичий зоб Шея разительно отличалась от розового блестящего лица, так поразившего его сегодня утром, при свете солнца. С неожидан ной отчетливостью проглянула старческая немощь.

– Эй, отец! Ты что, уснул? – заметила наконец мачеха и пронзительно спросила: – Поспишь до ужина? Тогда ступай в соседнюю комнату, там постель расстелена. Здесь будешь спать? Ну ладно…

Она достала из стенного шкафа подушку и стеганое кимоно и подала их отцу, уже прилегшему прямо на татами.

… Как тяжелобольной, подумал он и вспомнил отца в ту пору, когда тот только поселился у них в Токио. Он с утра до ночи пропадал за домом, где был крошечный садик, то прибивая, то отдирая доски на заборе и воротах, и в конце концов окончательно доламывал их. Жена хмурилась: «Не нужно утруждать себя лишними хлопотами», – а отец даже футон доставал и убирал сам, и теперь его круглое усталое лицо, выглядывавшее из воротника стеганого кимоно, казалось чужим и непривычным.

– Он что, всегда так?

– А? – растерянно переспросила мачеха. – Ах вот вы о чем…

Да, он любит подремать. И утром, и вечером, и днем… Улягутся вместе с Тиби-тян и спят. Они большие друзья.

Пес уже прокрался к котацу и сладко сопел, свернувшись у отцовских ног – только кончик носа высовывался из-под полы кимоно.

– Каждый вечер как в постель, так мы с отцом спорим, кому спать с Тиби-тян. А тот посидит между нами, как раз посередке, а потом уляжется – сначала к отцу, а среди ночи ко мне переберется.