Безумие и его бог (сборник)

Пол в башне тоже оказался подметенным. Репортеры упоминали о семиугольном каменном постаменте, перевернутых готических стульях и любопытных гипсовых идолах, однако почему-то умалчивали о металлической шкатулке и изуродованном человеческом скелете. Но более всего (исключая пятна от огня, обугленные кусочки материи и неприятный запах) Блейка взволновала одна деталь, объяснявшая звон стекла: все стрельчатые окна башни были выбиты, а в двух из них щели жалюзи кто-то наспех заделал разодранной атласной обивкой скамей и конским волосом из подушек. Кроме того, на полу валялось еще довольно много кусков атласа и пучков конского волоса, будто кого-то внезапно прервали, когда этот кто-то добивался в башне полной темноты, как это бывало в те времена, когда окна специально плотно зашторивали.

Желтоватые пятна и обугленные куски материи находились и на лестнице, ведущей в безоконное помещение под шпилем. Один репортер поднялся наверх, отстранил выдвижной люк и посветил электрическим фонариком в черное, источающее необычное зловоние пространство, однако не увидел ничего, кроме темноты, бесформенной кучи хлама и разломанного инвентаря. Вывод: разумеется, шарлатанство. Кто-то решил посмеяться над суеверными итальянцами, или, быть может, какой-нибудь фанатик (для их же, по его мнению, блага) пытался раздуть страхи горожан. Или, не исключено, местные друзья-приятели, помоложе и поумней, затеяли хорошо продуманную мистификацию с целью привлечь публичное внимание. Последний забавный эпизод произошел уже в полиции, когда для подтверждения истинности рассказанного на место происшествия решили послать офицера. Трое, один за другим, по уважительным причинам уклонились, четвертый крайне неохотно пошел, но очень быстро вернулся, не добавив к сообщенному репортерами никаких подробностей.

Судя по дневнику, с этого момента Блейк начал быстро погружаться в пучину ужаса, мрачных предчувствий и нервного расстройства. Упрекая себя в бездействии, он судорожно размышлял о возможных последствиях новой аварии электросети. Точно установлено, что во время гроз, крайне взволнованный, он трижды звонил в электрическую компанию и просил принять все возможные меры, чтобы не допустить перебоя в подаче тока. Иногда попадаются записи, выражающие озабоченность Блейка ситуацией с репортерами: почему, обследуя санктуарий в башне, они не нашли ни металлической шкатулки с камнем, ни странным образом изуродованного скелета? Напрашивалось предположение: их оттуда забрали; но кто, зачем и куда, оставалось только гадать. Однако самыми страшными были мысли о собственной участи: он чувствовал дьявольскую связь между своим разумом и скрывающимся в отдаленном шпиле ужасом — чудовищным порождением ночи, так неосмотрительно вызванным им из первозданных черных сфер. Похоже, какая-то сила постоянно старалась овладеть его волей — посетители Блейка в те дни прекрасно помнят, как он отрешенно сидел за столом, пристально глядя в западное окно на ощетинившийся крышами холм в мареве городских дымов. В дневнике монотонно повторяются упоминания о кошмарных ночных видениях и сообщается об усилении во сне дьявольской связи: например, проснувшись однажды ночью, он обнаружил себя полностью одетым, механически спускающимся с Колледж-хилл в западном направлении. Снова и снова он настаивает, что существо, сокрытое в церковном шпиле, знает, где его, Блейка, найти.

В последних числах июля с Блейком случился нервный срыв. Он пренебрегал верхней одеждой, заказывал еду по телефону и больше не покидал дома. Посетителям, обратившим внимание на веревку у кровати, Блейк объяснил, что ходит во сне и поэтому каждую ночь вынужден связывать себе лодыжки, рассчитывая остаться на месте или, по крайней мере, проснуться, развязывая узлы.

В дневнике он описывает ужасное переживание, послужившее причиной коллапса. Тридцатого вечером, отходя ко сну, он вдруг неожиданно нашел себя пробирающимся в черном пространстве. Виднелись лишь короткие горизонтальные щелочки голубоватого света, чувствовалось резкое зловоние и слышались мягкие, вкрадчивые звуки там, наверху. В темноте он постоянно обо что-то спотыкался, и всякий раз сверху доносился своеобразный ответ: глухая возня, смешанная с осторожным трением дерева о дерево.

И вот его неуверенные руки нащупали пустой каменный постамент, а потом, сжимая перекладины прикрепленной к стене лестницы, он медленно поднимался навстречу потоку горячего, иссушающего воздуха, пропитанного концентрированным зловонием. Перед глазами плыла калейдоскопическая череда образов, один за другим, они неизменно рассеивались в бескрайней бездне ночи, где кружились еще более черные солнца и миры. Он вспомнил легенды о Первичном Хаосе, в центре которого неуклюже парит Владыка Всего Сущего, слепой юродивый бог Азатот, окруженный пляшущими, хлопающими крыльями ордами аморфных, безмозглых вассалов и убаюкиваемый тихим монотонным пением демонической флейты, зажатой в неописуемых лапах.

Раздавшийся во внешнем мире сильный взрыв вывел Блейка из гипнотического забытья, и он внезапно ощутил кошмар своего положения. Непонятно, что это было, — возможно, запоздалый залп фейерверка — летом на Федерал-хилл подобное не редкость: таким образом жители чествуют небесных заступников или святых своих родных итальянских деревень. Так или иначе, Блейк дико закричал, спрыгнул со ступеньки и принялся почти в полной тьме пробираться через разные препятствия.

Он моментально понял, где находится, и, не раздумывая, ринулся вниз по узкой винтовой лестнице, спотыкаясь и ушибаясь на каждом повороте. Пришпоренный ужасом, промчался по гигантскому, затянутому паутиной нефу, призрачные своды которого крылись в зловещем царстве теней, с немалым трудом миновал абсолютно темный захламленный подвал и выбрался на свежий воздух. Узрев наконец уличные фонари, Блейк устремился вниз по ирреальному холму с хаотично громоздящимися фронтонами, пронесся через мрачный безмолвный город с высокими черными башнями и, взлетев по обрывистому восточному склону, оказался у старинной двери своего дома.

Очнувшись наутро, он обнаружил, что лежит на полу в собственном кабинете, полностью одетый, покрытый грязью и паутиной. На теле ни единого живого места. Взглянув в зеркало, заметил сильно опаленные волосы. От одежды у плечей исходил странный, резкий, неприятный запах. Именно в этот момент нервы его не выдержали. С тех пор, совершенно измученный, он безвылазно сидел в своем неизменном халате у западного окна, делая бредовые записи в дневнике и содрогаясь при виде грозовых туч.

Восьмого августа перед самой полночью разразилась страшная гроза. Над городом всюду сверкали молнии, были зафиксированы даже две шаровых. Лил проливной дождь, нескончаемые раскаты грома лишали сна тысячи горожан. В страхе за судьбу электрического света Блейк совершенно обезумел. Около часа ночи он пытался дозвониться в компанию, однако в интересах безопасности телефонные линии в это время были отключены. Все происходящее Блейк записывал в дневник. Размашистые, нервные, часто не поддающиеся расшифровке иероглифы наглядно свидетельствуют об отчаянии и прогрессирующем безумии автора, а также о том, что нацарапаны они в темноте.

Чтобы лучше видеть из окна, ему пришлось погасить в доме свет. Большую часть времени он, похоже, провел за столом, тревожно вглядываясь в дождь и пытаясь различить за поблескивающими крышами простирающегося на несколько миль нижнего города скопление огней на Федерал-хилл. Очевидно, время от времени он вслепую делал очередную запись, поскольку две страницы дневника беспорядочно исписаны отдельными фразами типа: «Свет не должен погаснуть», «Оно знает, где я», «Ядолжен его уничтожить», «Оно зовет меня, но, быть может, на этот раз не причинит мне вреда».

Затем во всем городе погас свет. Согласно документам электростанции, это произошло в два пятнадцать, однако в дневнике Блейка точного времени не приводится — имеется лишь запись: «Свет погас. Господи, помилуй!» На Федерал-хилл авария вызвала настоящий переполох: на площадь и аллеи у дьявольской церкви высыпали кучки взволнованных людей: одни держали электрические фонарики, другие укрывали зонтами лампады и свечи, третьи вздымали распятия и разнообразные амулеты, распространенные в Южной Италии. Промокшие люди молились на каждый всполох, а если молнии иногда затихали или на время совсем прекращались, испуганно чертили правой рукой загадочные знаки. Усиливающийся ветер задул большинство свечей, вокруг угрожающе потемнело. Кто-то вызвал отца Мерлуццо из церкви Святого Духа, и тот поспешил на погрузившуюся во мрак площадь, чтобы как-нибудь помочь спасительным словом. Не вызывает сомнений, что из черной башни действительно доносился странный беспокойный шум.

О случившемся в два тридцать пять мы располагаем свидетельствами молодого интеллигентного священника, патрульного полицейского Уильяма Монохэна (в высшей степени надежного офицера, совершавшего обход и задержавшегося на площади, чтобы проследить за порядком в толпе) и большинства из семидесяти восьми человек, собравшихся у насыпи храма (особенно интересны показания стоявших на площади, откуда виден восточный фасад). Но никакие свидетельства, разумеется, не доказывают сверхъестественности данного события. Возможны различные объяснения. Кто может строго описать сложные химические процессы, происходившие в громадном, старинном, давно заброшенном здании, где в застоявшемся воздухе к тому же находилось множество самых разнообразных вещей? Ядовитые испарения, самовоспламенение, порожденная процессами гниения повышенная плотность газов — возможен любой из бесчисленных феноменов. Кроме того, никак нельзя исключать вероятности сознательного шарлатанства. Рассказать о случившемся, в сущности, очень просто; объективно все длилось не более трех минут. Известный своей пунктуальностью отец Мерлуццо постоянно посматривал на часы.

Все началось с ощутимого усиления глухой возни в черной башне. Странный вредоносный запах, которым слегка потянуло от церкви незадолго до этого, сконцентрировался в навязчивое зловоние.

Затем послышался треск ломающихся досок, и на землю у хмурящегося на восток фасада рухнуло что-то громоздкое и тяжелое. Свечи не горели, и башню было не видно, однако еще на лету люди узнали потемневшие от дыма жалюзи восточного башенного окна.

В следующее мгновение на дрожащих от страха людей с невидимой высоты обрушилась удушающая, тошнотворная волна совсем уже нестерпимой вони, чуть было не повергшая наземь тех, кто стоял на площади. В ту же секунду воздух задрожал, завибрировал, будто от машущих крыльев, и, срывая шляпы, ломая намокшие зонты, на восток пронесся сильнейший за всю ночь шквал. Ничего, разумеется, нельзя было разглядеть, и все же некоторые смотревшие вверх, кажется, различили на фоне чернильного неба огромный сгусток интенсивной тьмы, похожий на облако черного дыма, который со скоростью метеора промчался на восток.