Безумная кепка Мономаха
Шрифт:
Дверь в апартаменты бизнесмена тоже выглядела не особо богато — обычная деревянная створка, выкрашенная в противный горчично-коричневый цвет. Сбоку белел звонок. И никаких «глазков» или домофона с камерой Кстати, в подъезде отсутствовала консьержка, войти в дом беспрепятственно мог любой желающий.
Еще больше удивившись, я нажала на серую от грязи пупочку и услышала, как внутри квартиры загудело набатом: «Бам, бам, бам, бам».
Подобный звук мог поднять и мертвого, но никто не спешил на зов набата с вопросом: «Кто там?»
Продолжая звонить, я машинально осмотрела дверь и пришла в уныние. Ровный слой
Внезапно раздался громкий стук, соседняя дверь на площадке распахнулась, на пороге появилась тетка непонятного возраста, закутанная В темно-синий байковый халат.
— Совсем ума нет? — накинулась она на меня. — Хрена трезвонишь? Поздно уже, спать пора!
Только прилегла — блям, блям, блям по ушам. Какого черта?
— Я не хотела вас потревожить. Извините, пожалуйста, звоню в квартиру к Ведерниковым.
— И чего? — обозлилась еще сильней соседка. — Они, когда их бабка оглохла, прямо колокол поставили, полдома вздрагивало. Уходи, нет Ведерниковых!
— А когда приедут?
Тетка хмыкнула:
— Кто?
— Ну, Ведерниковы. Они отдыхать улетели? — решила я прикинуться дурочкой. — На юг подались?
— На тот свет отправились, — неожиданно весело ответил «синий халат». — А ты кто такая?
Я вздрогнула и не нашла ничего лучшего, как ляпнуть:
— Из газеты «Болтун», мне ведено было сделать интервью с родственниками Константина Ведерникова.
На лице соседки появилось откровенное любопытство.
— А ну, иди сюда! — велела она и втащила меня в грязную, захламленную прихожую. — Стой спокойно, дверь запру. Прямо на улице живем, заходи кому не лень, гадь в подъезде, воруй лампочки. Эх, нищета горькая! Во что центр превратился!
Глядя, как тетка старательно крутит многочисленные замки, я не выдержала и сказала:
— Квартира, подобная вашей, стоит приличных денег. Можно продать ее, а на вырученные средства приобрести симпатичную новостройку, подальше от центра.
— Чтобы я уехала в глушь? — возмутилась тетка. — И потом, как ее продашь?
Из моей груди вырвался вздох. Недавно Сережка рассказал анекдот о мужике, который пришел к врачу с жалобой на аллергию.
— Где вы работаете? — поинтересовался доктор.
— В театре, — гордо ответил больной.
— Режиссером или актером?
— Нет, нет, — пояснил аллергик, — я стою за кулисами, а когда по ходу действия в пьесе возникает пожар, опрокидываю ведро с водой в бочку, наполненную специальным составом, и моментально начинает валить дым. Очень натурально смотрится, зрители в восторге. Одна беда, меня замучил кашель.
— Голубчик, — ласково сказал врач, — придется сменить службу, клубы едкого воздуха вызывают в вашем организме патологическую реакцию. Лучше идите работать дворником, на свежий воздух.
— Чтобы я бросил искусство? — возмутился пациент. — Да никогда!
Похоже, соседка Ведерниковых родная сестра тому «служителю Мельпомены».
— Значит, хотели о Ведерниковых покалякать, — повернулась ко мне тетка. — С чего им такая честь?
Вроде Любка не Пугачевой была, Олег не Киркоровым, а уж о Костьке лучше помолчу.
— Простите, как вас зовут? — улыбнулась я.
— Верона, —
представилась баба и добавила:— Это мать меня так обозвала, в честь города, где Ромео с Джульеттой жили. Только люди просто Веркой кличут. Смешно, да?
— Не очень, — ответила я. — У меня вот в паспорте стоит Евлампия, а откликаюсь на Лампу.
Верона прыснула, потом закрыла рот рукой.
— Ох, простите.
— Ничего, я привыкла. Где мы можем поговорить? Вы хорошо знали Ведерниковых?
Верона кивнула.
— А то! Всю жизнь рядом. Пьяницы горькие, никаких сил с ними бок о бок находиться не было.
Иди сюда.
Продолжая говорить, Верона привела меня на удивительно грязную кухню странной восьмиугольной формы.
— Какой необычный дизайн у помещения, — удивилась я.
Верона усмехнулась.
— Мои дед и бабка вместе со стариками Ведерниковыми в одной квартире проживали, комнат немерено, в кухне можно бал устраивать. Мне бабушка рассказывала, что сначала ничего жили, Дружно, потом ругаться начали. К Ведерниковым из села теща приперла вместе с незамужней дочерью, Клавой, и та к моему деду приставать начала.
А мужику много не надо… В общем, застукала их бабушка в чулане и отмутузила Клавку. Та, не будь дурой, нажаловалась маменьке, наврала, что мой дедушка ее изнасиловал, и началась настоящая война. Их теща пообещала деда в тюрьму посадить, а бабушка пригрозила: «Если моего мужа тронут, от твоих детей костей не останется, всех отравлю, насыплю яду в кастрюли».
…Результатом довольно длительной, полномасштабной битвы стало решение о превращении коммуналки в две самостоятельные квартиры. Соседи никаким оформлением бумаг не озаботились, перед самой Отечественной войной они просто бодро построили стену, предварительно тщательно разделив пространство. Вот почему кухня получилась такой идиотской — ее выкроили из прежней ванной и туалета, а санузлы для каждой семьи пробили в другом месте. В общем, намучились по полной программе, но добились своего.
Верона, естественно, не помнила ни великой битвы, ни эпохального ремонта, она родилась уже в отдельной квартире. Но с самого раннего детства девочка слышала от мамы:
— Наши соседи совершенные сволочи, не общайся с ними никогда.
Если маме Вероны требовалась щепотка отсутствующей дома соли, то женщина бежала на первый этаж, к Милочке Крюковой, или торопилась в магазин. В соседнюю дверь она не звонила никогда! Несмотря на то что из действующих лиц великой битвы за дедушку в живых осталась лишь глухая и полуслепая бабка Ведерниковых (кажется, та самая теща), молодое поколение, в принципе не имевшее друг к другу претензий, не здоровалось при встречах на лестницах.
— И с какой стати их было уважать? — возмущалась сейчас Верона. — Олег водку жрал и нигде не работал, числился в каком-то месте, но я его каждый день бухим у магазина видела. Люба, его жена, в прачке работала — тут за углом раньше пункт приема белья имелся, так она там частенько прямо на тюках спать заваливалась. Рабочую смену отстоит и хлобысть в чужие пододеяльнички.
Ведерниковыми в нашем подъезде все брезговали, он пройдет — наблюет, она прошмыгнет — вонища останется. Бабка их, еще когда на улицу выходила, вечно в подъезде окурки швыряла — дымила почище паровоза, одну папиросу выплюнет, тут же вторую засмолит.