Безумно горячий

Он разогнал Надин еще сильнее, проносясь по изгибам в ожидании тех пары секунд, что выведут их из поля зрения, когда они достигнут полосы обгона и смогут совершить разворот. Скорости было достаточно, чтобы до нее дошло: краем глаза он заметил, как она быстро нагнулась вниз.

Он снова взглянул в зеркало заднего вида, и, когда оно очистилась, полностью очистилось, он приготовился и начал сбрасывать передачи. Когда под колесами Порше начала скользить белая полоса, он осуществил маневр как долбаный Дюк из Хаззарда. Надин развернулась, шины завизжали, тормоза загорелись. Кид вырубил свет, включил первую передачу, прижал машину к самому краю отвесной стены ущелья и остановился там, переводя дыхание и всматриваясь в темное и узкое дорожное плечо.

Черт. Пульс дико подскочил. Пот выступил на лице и подмышками. Сердце оказалось в горле, но он не терял ни секунды. Достал Моссберг и положил дробовик на раму открытого окна. Первая машина просвистела мимо; вторая последовала через шесть ударов сердца. Два Мерседеса, что вполне соответствовало вкусам Ропера.

Он отпустил сцепление и вывел Надин на дорогу. Преодолев очередной поворот, он включил свет и дал по газам. Через четверть мили он понял, что его уловка не сработала. Или, выражаясь корректнее, сработала только наполовину.

Пара фар виднелась в зеркале заднего вида, но только одна. Разделяй и властвуй – вот, что проделали парни Ропера. Они сработали быстро, значит, у них есть рации. Когда первый водитель не догнал Порше, они, очевидно, решили послать второго обратно в ущелье.

Три коротких бах-бах-бах и предсмертные судороги бокового зеркала Надин стерли последние сомнения в голове Кида насчет их преследователей. Кусочки стекла отвалились, когда зеркало окончательно исчезло, оставляя каркас, висевший сбоку.

– О черт, о черт, о черт, – услышал он ругань Никки. Теперь она сидела в позе, близкой к эмбриональной, поджав ноги под себя и прижавшись плечами к коленям.

Ропер всегда играл ради крови. Остальные слизняки из его команды были не лучше, но одна машина, полная головорезов с пушками, была все же приятнее, чем две. От них Кид мог уйти.

Он снова перевел Надин на пятую и преодолел дорожный изгиб – и едва не впилился в задницу гребаного минивэна на своей полосе. С другой стороны приближался огромный кемпер. Оба еле тащились. Он ударил по тормозам, сильно, потому ударил второй раз, потом в третий, ударял до тех пор, пока чуть ли не танцевал на них чечетку.

«Откуда, черт возьми, – подумал он, – мог взяться минивэн?». Еще сорок секунд назад, когда они въезжали в ущелье, дорожное движение сводилось к нулю. Потом он вспомнил подъездную дорогу, ведущую к одинокой лачуге, перед полосой обгона. Должно быть, минивэн выехал оттуда, попав на шоссе в самый неподходящий момент.

Кемпер выбрал время также неудачно. Он медленно громыхал вперед, блокируя путь к отступлению. Никки МакКинни по-прежнему сидела съежившись. В голове мелькнуло, что нужно было бы предупредить ее об аварийной посадке, но времени не оставалось. Правда состояла в том, что она никогда не узнает, что ее убило. С Мерседесом, дышащим Надин в выхлопную трубу, они уничтожат минивэн и самих себя примерно через две гребаных секунды.

Все произошло очень быстро. Он вцепился в руль, поиграл тормозами, выругался и взмолился одновременно. За мгновение до столкновения, кемпер прокатился мимо минивэна, освободив узкий дорожный просвет, и Кид рванулся вперед. Места было так мало, что задний габарит кемпера прошел в каких-то шести дюймах от окна Порше. Разбившиеся остатки левого бокового зеркала Надин остались в прошлом.

На паре колес, оторвавшись другой стороной от земли на два фута, они проскользнули по узкому пространству дороги, нависавшей над пропастью. Потом Кид смог вернуть Порше на шоссе перед минивэном. Мерседес проследовал за ними тем же путем и, подняв столбы пыли, пристроился за Надин.

Новые выстрелы отдавались звоном от багажника. Соревнование превратилось в гонки на выживание. Впереди лежало полмили совершенно прямой дороги, единственный подобный отрезок на всем чертовом шоссе. Если там пусто, Кид вытащит Надин отсюда.

– Держитесь, – предупредил он, когда они преодолели небольшой подъем. Один взгляд сверху дал понять, что дорожных затруднений не предвидится. Он не колебался. Со щелчком ярко-красного переключателя на приборной панели открылась десятифунтовая бутыль закиси азота, попавшего в карбюратор Надин – и они исчезли вдали, унесенные взрывной ракетной силой.

«Как хорошо ее видеть», – подумал Уилсон. Хорошо наконец увидеть Реган. Столько времени прошло. Возможно, даже слишком много. Он не мог припомнить точно.

– Ты сегодня ужинал? – спросила она, разглаживая и без того идеально гладкие простыни на кровати в одной из комнат над гаражом, в которой ему предстояло провести ночь. Большинство помещений использовались под офисы, но парочка была переоборудована для приема ночных гостей. Все они имели наружные окна, выходившие на улицу, и внутренние окна, из которых был виден гараж. Интерьер был роскошный, очень современный, особенно в кабинетах, наполненных разным высокотехнологичным оборудованием, которому позавидовала бы и научная лаборатория Университета. Спальни, более дружелюбно настроенные по отношению к визитерам, могли похвастаться книжными полками темного дерева, кожаными креслами, неярким освещением и отельными, хорошо оборудованными ванными комнатами. Эффективность казалась одной из доминирующих тем на Стил Стрит, второй были машины. Они встречались повсюду: во всем здании были целые этажи, заполненные автомобилями.

– Да. – Ужин он помнил. – Мы с мальчиком остановились, перекусить бурито. – Ему нравились бурито, тушеные в зеленом чили, а парень знал отличное место, где их подают – «Мама Гваделупе».

Они с мальчиком – чье имя он не совсем помнил, но будь он проклят, если переспросит – припарковались на одном из нижних этажей, прибыв на Стил Стрит, 738, которая оказалась скорее переулком, чем улицей. Хотя точной цифры этажа он не помнил, черт возьми.

Там была куча машин, большинство из которых были разорваны пополам или на мелкие кусочки. Моторные блоки, подвешенные за цепи на платформах, свисали вниз. Одна стена полностью состояла из шин. Там была и та машина, которую ему сперва дал Дилан, он называл ее Бэтти. Вот это он помнил. Автомобиль был очень красивым, но Уилсон решил, что дни его вождения остались позади. Он стал чертовски забывчивым, чтобы доверить себе руль.

И еще он устал. Он плохо спал, большинство ночей они с Хокинсом мучились на раскладушках на складе, хотя парочку он с комфортом провел в гостевых спальнях Стил Стрит.

А за пределами Лафайетт его ослушался Порше. Сперва едва не убив, инцидент к тому же напугал до смерти и его и, вероятно, водителя, ехавшего по встречной полосе, чудом избежавшего лобового столкновения. Когда он, все еще не в себе, наконец прибыл в Лафайетт, сразу же отдал ключи Хокинсу.

Забывчивый, усталый, невнимательный – вождение было делом рискованным для старика, страдающего, как он опасался, регулярными провалами в памяти. Он ходил к врачу, хотя Реган об этом ни слова не сказал. Никакого диагноза, кроме как старость, с ненавистью вцепившуюся в него, поставлено не было, но Уилсон все сильнее ощущал это. Особенно в последнее время.

«Где Хокинс? – гадал он. – И где Дилан?».

Он не помнил где они, как не помнил и имени мальчишки, и это волновало его также сильно, как и общая забывчивость. Так много вещей просто выплывало за пределы его памяти. Потом информация возвращалась, и ему оставалось лишь гадать, как что-то столь очевидное могло от него ускользнуть. Но имя мальчика к таким вещам не относилось, как и вопросы о местонахождении Хокинса и Дилана и времени их возвращения.

– Хорошо бы ты позвонил, – сказала Реган, оставляя кровать в покое и взбивая подушки. – Мы с Никки сильно волновались.