Безумно холодный

— Но… — он пожал плечами, но она не совсем поняла, что он хотел этим сказать. Вероятно, ей не стоило заглядывать за пояс его брюк, вообще не стоило даже думать об этом в ближайшее время, даже если его спина и вызывала в ней чистейший художественный восторг, а его анфас вынуждал ее думать лишь о сексе.

Он был великолепен, не только его лицо с аристократическим носом и острыми скулами, и губы, которые она хотела целовать снова и снова, но и грудь, покрытая мягкими темными волосами, и живот со знаменитыми шестью кубиками мышц. От одного взгляда на него, у нее пересыхало во рту.

Она хотела прикоснуться к нему, уткнуться носом в его шею, ласкать языком его кожу — проникнуть в него, быть ближе к нему — но она была в полнейшей растерянности, понятия не имея, как претворить эти мечты в жизнь и какой опасностью этой может обернуться.

Он снова взял ее руки в свои, такие темные и больше, по сравнению с ее ладошками, с венами, проступающими на обратной стороне и сбегающими дальше к локтю.

О, как же ей хотелось поцеловать его — всего его.

— Дело не в сексе, — сказал он, огорошив ее своей откровенностью. — То, что происходит между мной и тобой.

— Разве нет? — Она даже не знала, расстраиваться или нет.

— Нет. — Он покачал головой и взглянул на нее из-под пряди шелковистых черных волос, упавших на глаза. — Дело в доверии.

— В доверии, — повторил она, так до конца и не понимая, к чему он ведет.

— Секс я могу найти где угодно…

Да. Она кивнула. Этому она верила легко. Вероятно, девушки и женщины выстраивались в очередь к его спальне, беря номерки — о, черт.

— Но с тобой я бы хотел чего-то другого.

Ух. Похоже, это было частью спича а-ля «я бы хотел быть твоим другом».

Он отвел взгляд, но она могла поклясться, что заметила легкий румянец на его щеках.

— Я без проблем стащу для тебя брюки. — Он снова пристально посмотрел на нее, пригвоздив ее к кушетке взглядом. А вот обнажение определенно не была частью того спича. — Но я не хочу, чтобы ты бросалась в это сломя голову.

Слишком поздно. У нее перехватило дыхание. Он стащит свои штаны, и одной мысли об этом было достаточно, чтобы завести ее. Она почувствовала, что стала влажной, и это ощущение парализовало ее. Это случалось и раньше, но никогда вот так. О, он так сильно опоздал. Она уже бросилась в это сломя голову.

Улыбка вернулась на его лицо, блеснувшим изгибом белых зубов и сухой уверенностью в себе.

— Я-то уже давно потонул, — признался он. Его улыбка стала еще шире, и она стала гадать, сможет ли когда-нибудь снова дышать нормально? — Мне достаточно просто посмотреть на тебя, что понять — мне конец, принцесса, но с этим я справлюсь. Сегодня здесь не произойдет ничего, чего ты не захочешь, и речь не о том, что ты «может, захочешь». Я серьезно, ничего, чего бы ты на самом деле не хотела, здесь не произойдет.

В его словах был смысл, но она сомневалась, что может существовать какое-то «может быть» относительно того, что он вынуждал ее хотеть — ничто не могло поразить ее сильнее. Она никогда не считала себя ни особо сексуальной, ни особо чувственной, но с ним… она практически чувствовала его запах и вкус даже на расстоянии, его теплоту и мужественность, которые творили безумные, совершенно безумные вещи с ее воображением. Одна ее половина горела огнем, другая медленно закипала, и, если он не поцелует ее в ближайшее время, она может умереть от своего безумного желания.

— Я не знаю, что произойдет, не знаешь этого и ты…

Нет. Она покачала головой. Нет, она не знала. На этот счет он был абсолютно прав.

— … но даже если… если я буду внутри тебя, — на этих словах румянец вернулся на его щеки, — и ты скажешь: хватит, уходи — все закончится. Сразу же. Я тебе обещаю.

Внутри нее? Мягкая, насыщенная волна жары взорвалась под ее кожей, омыв все тело. Он действительно это сказал?

Мальчики о таком не говорят. Они тискают, и лапают, и жалуются, не получая того, что хотят, или напускают на себя обиженный вид, что еще хуже.

— Я девственница, — выпалила она по каким-то непонятным причинам, которые она могла бы объяснить с тем же успехом, что и теорию холодного синтеза — о сути которой она и понятия не имела.

— У меня такое ощущение, что я тоже, — признался он. Медленная ухмылка скользнула по его губам. Потом он наклонился и снова поцеловал ее. — Я не причиню тебе боли. Я знаю, как быть осторожным.

Да, он знал. К тому времени, как он отнес ее на кровать, она была настолько готова для него, желая ощутить его вкус во рту, его жар внутри.

Она по-прежнему нуждалась в нем. Причина была неизменна. Он был Хокинсом, а она нуждалась в нем с перового взгляда.

А теперь она шагнула вперед и сделала это, на самом деле сделала. Какая бы связь не разорвалась тринадцать лет назад, сейчас она не только возникла снова, но и усилилась. Потому что она знала, чего стоит потерять его.

Так если любовь была ответом на все жизненные проблемы, почему она чувствовала себя такой обреченной?

— Ты снова слишком усиленно думаешь, — пробормотал он в подушку, даже не потрудившись открыть глаза. — Я слышу, как в твоем мозгу шевелятся шестеренки.

— Не слышишь, — возразила она.

— Слышу. Именно это меня и разбудило. — Он перевернулся на спину и потянулся.

Она медленно сглотнула. Боже, он такой красивый.

— Думаю, нам нужно поговорить.

— Хочешь сделать это в душе? — спросил он, зевая.

— Нет. Нет, я… ну, я думаю, нам стоит одеться.

— Нет, — твердо сказал он, открыв глаза и пригвоздив ее взглядом к месту. — Мы не будем одеваться и разговаривать. Если ты хочешь поговорить, мы либо сделаем это в душе — голые, либо прямо здесь — голые.

— Ты не можешь вот так устанавливать правила для разговора, — раздраженно ответила она. Она не хотела разговаривать голой. Она была такой уязвимой, а он… когда он голый, от него одни неприятности.

— Правило номер один: мы делаем это голыми. Правило номер два: никто не покидает постели, пока разговор не закончен.

— О, да ради Бога. Я пытаюсь быть серьезной. — Она бросила на него раздраженный взгляд, но отвести его не смогла.

Он следил за ней, следил словно ястреб.