Безумные дамочки
Шрифт:
Здесь он заметил стоявших рядом Симону и Роберта.
— Так-так. Доктор и малышка. Боже, что за сочетание!
— Привет, Джек, — сказала Симона и снова решила, что у него слишком тонкие губы. Он, наверное, проделывает с Анитой такие садистские штучки, о которых она даже и не слышала.
— Неприятно уходить сейчас, — сказал Роберт.
— Ты уходишь со славной девчушкой, — ответил Джек.
— А ты откуда знаешь? — спросила Симона.
— Анита рассказывала о программисте.
— Каком программисте? — спросил Роберт.
— Неважно, — ответила Симона и с ненавистью посмотрела на Аниту. — Пойдем.
У Аниты язык, как помело, и она ни черта не понимает в мужчинах. Симона, например, и представить себе не могла, что Анита нашла в Джеке Бейли,
— Что такое особенное он делает? — спрашивала Симона, но Анита молчала.
Симона, однако, заметила, что после ночи с Джеком у Аниты всегда были синячки на руках.
— Откуда эта пакость? — спрашивала Симона. — Он тебя щиплет?
Анита сначала отрицала это, а потом просто замкнулась, что еще больше разожгло любопытство Симоны. Может, у него есть щипчики, и он терзает нежное тело Аниты, но зачем это делать, какое в этом удовольствие, Симона понять не могла. Лично ее Джек Бейли в постели совершенно не интересовал, даже если член у него огромный, как она подозревала. Когда они жили с Анитой, то обычно Анита уходила на квартиру к Джеку. Если бы они занимались любовью на зеленой кушетке Аниты, Симона подсмотрела бы в замочную скважину, чтобы получить полное представление обо всем, и она очень, очень жалела, что не может попросить Аниту устроить ей бесплатный спектакль. Дело в том, что сексуальная жизнь других людей притягивала ее. Может, именно поэтому она так долго таскалась к фотографу: оба они были вуайеристами, хотя по сравнению с ним Симона была несмышленышем. Когда полицейские допрашивали ее в связи с убийством (все было, как в кино), она сказала, что масса девушек могла пришибить его, но полиция ошибается, если считает виновной ее. Дело в том, объясняла Симона детективу, что им следует сосредоточиться на девушках, лишенных вуайеристских наклонностей. У них больше причин всадить пулю в голову мистеру Большому Глазу, потому что они могли прийти в ярость, когда их заставляли мастурбировать при полном свете прожекторов, а ей это казалось ужасно забавным. Первый детектив странно глянул при этом на второго, а потом они, очень вежливо поблагодарив, ушли, исчезли из ее жизни. Она и понятия не имела, насколько вежливы нью-йоркские полицейские.
— Где вы живете? — спросила Симона у Роберта Фингерхуда.
Они ехали по южной окраине Парка в его спортивной машине.
— Почти приехали. Через минуту увидите.
Это, должно быть, в районе Тридцатых. Двадцать пятая? Или Двадцать шестая? Кругом было так темно, что нельзя рассмотреть номера улиц. Не хотела бы она жить в таких условиях. Здесь так темно, так тихо, так не похоже на водоворот Пятьдесят седьмой улицы, где никогда не бывает темно и тихо, где масса чудесных магазинов, ресторанов и где есть удивительный «Русский чайный дом», у хозяина которого был профиль, как на медали. У Симоны появилась тайная мечта переехать туда и вечно жить среди запахов блинов, черной икры и водки, чтобы ее до конца дней окружали мужчины с медальным профилем.
— Приехали, — сказал Роберт, когда они вышли из лифта в скромном здании. — Джек Бейли живет подо мной.
Симона задумалась, а жил ли здесь Роберт прошлым летом, когда Джек Бейли волочился за Анитой и ставил ей щипцами синяки. Если жил, то мог слышать кое-что интересное через окно спальни Джека.
— Вы, правда, доктор? — спросила она, когда он открывал дверь квартиры 5-Е. — Джек назвал вас доктором.
— Пока я не доктор, — ответил мистер Фингерхуд, — но стану им, как только закончу диссертацию.
— Когда же это будет?
— Очень скоро, — сказал он, зажигая свет.
Квартира! Ну, квартира была… У Симоны перехватило дух и не хватало слов. Декорация, джунгли, театральная сцена, где через минуту утонешь во впечатлениях…
— О чем ваша диссертация? — спросила она, не уверенная в том, где же находится. В квартире 5-Е или в тропической деревне. На стенах висели шкуры ягуаров, на полу — ковер из какого-то загадочного животного, высокие
пышные растения, которые, казалось, трепетали в тихой мексиканской ночи.— Мне не удастся сейчас выразить свои мысли точно, — ответил Роберт, — но я прочитаю вам ее название, так что общее представление будет. «Оптимальное соотношение исходного ритма сердцебиения и ритма сексуального контакта для достижения оргазма».
— До меня никогда не дойдет, — сказала Симона.
Роберт глянул на нее так, будто она сморозила глупость.
— Никогда? — с жалкой улыбкой спросил он.
Здесь были даже гамак из натуральной пеньки и чучело совы, сидевшей на деревянном суку прямо над гамаком.
— Нет, никогда, — ответила она.
За завесой темных глаз Роберта скрывались какие-то быстрые расчеты, в них мелькали отражения самых причудливых мыслей, схемы, планы, заговоры, пиротехнические исчисления, и Симоне оставалось надеяться только на то, что его предложения не вступят в резкое противоречие с природой, потому что она всего лишь маленькая извращенка, уставшая от всей этой жизни. Потом заметила хлыст. Полумрак делал его едва различимым. Другая на ее месте могла бы принять его за зонтик или стоящую змею, но Симона столько пережила за свои двадцать четыре года, что не ошибалась в таких вещах. Ее недавний оптимизм развеялся в вихре зловещих предчувствий. Ого-го, подумала она, оглядев комнату в поисках собрания сочинений писателя, которого никогда не читала. Пока Роберт возился на кухне, Симона раскачивалась в гамаке. Роберт вернулся с бутылкой шампанского и двумя сверкающими бокалами.
— У меня ощущение, будто я в джунглях или среди декораций спектакля по пьесе Теннесси Уильямса, — сказала Симона. — Потрясающе. Мне нравится.
Роберт поставил бутылку и бокалы на что-то заменяющее столик. Симона на сей раз не сумела угадать, что это за предмет, а спросить просто боялась. Одно она может сказать точно: у предмета необычное естественное происхождение. И зачем спешить узнать, что это? Затем Роберт склонился над ней и поцеловал, задвинув язык в рот так глубоко, что желудок взбунтовался.
Симона ненавидела поцелуи.
— Я… я… — Ей удалось выдавить из себя несколько недовольных вскриков в промежутках между его жадными поцелуями. — Я… Я, правда… Мне не…
Когда он отпустил ее, она сказала:
— Ты обещаешь не целовать меня, если я сниму с себя все?
— Конечно. Может, ты разденешься в спальне? Шампанское мы можем выпить и там.
Симоне идея понравилась, потому что она сделала бы все, лишь бы ее не целовали. Когда мужчина целовал, ей казалось, будто лицо погружается в тарелку с червями, скользкими, извивающимися червями. Она прошла в спальню, не зная, что ее ожидает. Спальня! Боже мой! Почти все пространство занимала кровать, а проход у стены был такой узкий, что полный человек не протиснулся бы. В изголовье несколько встроенных полок, на которых стояли радио, две книги, несколько журналов, коробка с салфетками, банка пива и что-то, напоминающее электробритву. Симона расстегнула змейку на платье и выскользнула из него.
— Так быстро, — сказал Роберт, снимая трусы. — Ты не носишь белья?
— На кой ляд?
У него член вскочил сразу, и Роберт быстренько начал вставлять его. Но он не шел.
— Что-то мешает, — сказал он наконец. — Что там у тебя?
Симона так задыхалась, что понадобилось несколько секунд, пока она вспомнила о тампоне.
— Минуту. Я сейчас.
Она пошла в ванную (вообразите себе туалетную бумагу, висящую на лосином роге!) и вынула тампон. Потом прополоскала рот зубным эликсиром Роберта и неожиданно вспомнила, что оставила Чу-Чу в квартире Аниты. Симона знала, что она рассеянная, но раньше никогда не оставляла сразу и сумку, и собаку, и ей оставалось только думать, что в Роберте Фингерхуде было что-то особенное, какой-то магнетизм, вынудивший ее забыть сразу о двух вещах. Бедный Чу-Чу. Ему сейчас очень одиноко. Ей стало так стыдно, что она выплюнула эликсир и пообещала себе забрать Чу-Чу ранним утром, еще до работы, а то и возьмет его с собой на работу. Бедный забытый пес.