Безумные дамочки

Анита побрела за сумкой.

— Он прекрасно себя вел. На ночь я дала ему теплого молока, и он тихо сидел всю ночь. Как у тебя дела с Робертом?

— Великолепно. Необыкновенно. Он удивительный человек. А у тебя с Джеком? Он остался?

— Да. Еще спит.

— Как ты думаешь, у вас продолжится?

— Не знаю, — призналась Анита. — С Джеком всегда так. Он очень непостоянен. И эта неопределенность мучит меня. А вы с Робертом еще встретитесь? Он что-нибудь сказал?

— Я не буду с ним снова встречаться, я буду жить с ним! Представляешь себе? Он пригласил меня жить с ним!

— Ты считаешь, что это хорошее предложение? — резко очнувшись от сна, спросила Анита и задумалась, имел ли отношение к успеху Симоны размер ее груди.

— Хорошее предложение? — Симона с тупым раздражением уставилась на свою бывшую соседку. — Ты шутишь? Шарики за ролики заехали? Мне что, это ежедневно предлагают? Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Я подумала о твоей квартире. Знаешь, надо бы сдать ее.

Раздражение Симоны начало прорываться наружу, и Анита знала, что та сейчас думает: как ты можешь быть такой тупой в этот момент, такой практичной и приземленной, как можно стоять в своей кукольной пижамке и нести всякую чушь насчет квартиры и аренды, когда я сейчас счастлива до изнеможения?! Но именно поэтому Анита и заговорила о скучных вещах, они отвлекут внимание Симоны и скроют ее настоящие чувства: болезненную, невыносимую зависть при виде неожиданного счастья подруги.

— Я имела в виду, — сказала Анита, — что, может, лучше подождать, пока он не предложит пожениться. А если ты переедешь, он может никогда не сделать предложения.

— Роберт без ума от меня, — гордо ответила Симона. — Я это ясно вижу. Я его очаровала.

— Но я говорю о браке.

— Ты только о нем и говоришь. На свете есть и другие вещи.

— Например? Трахаться на раковине?

— Не надо напоминать мне о прошлом. Все изменилось, все теперь будет по-другому. Я наконец-то встретила НОРМАЛЬНОГО мужчину. Представляешь? После стольких лет скитаний по Нью-Йорку.

— Рада слышать. А теперь ты скажешь, что даже достигла оргазма.

При этих словах Симона сжала губы и нахмурила брови.

— Ты — настоящая скотина. Ты это знаешь?

Она повернулась и быстро пошла к лифту с сумкой в руке. Симона не обернулась и не попрощалась, не поблагодарила Аниту ни за вечеринку, ни за то, что присмотрела за псом. Анита не понимала грубых людей, они оставались для нее загадкой. Возможно, это было следствие профессиональной подготовки стюардессы, которая должна быть вежливой и заботливой даже в самых трудных обстоятельствах. Наверное, ей не следовало упоминать об оргазме, но в прошлом Симона не обращала на это внимания. Она сама (когда они еще только начинали дружить) рассказала Аните о своей проблеме, да и потом часто повторяла это, описывая в красках разные приключения. Так чего же сейчас обиделась, никак не могла взять в толк Анита. Она была шокирована, грубые люди ее шокировали, угнетали, а если, как утверждают специалисты, депрессия — это подавленная форма гнева, то сейчас Анита была в ярости из-за того, что с ней так пренебрежительно обращается та, которую считала своей подругой.

Господи, спаси нас от друзей, думала она, потому что не очень-то верила в женскую дружбу, считала ее промежуточной стадией, не очень искренним жестом, заменой взаимоотношений между мужем и женой. Женщины, даже самые благородные, всегда стремятся Подставить друг друга. Ни одна из них не желает от всего сердца счастья другой, во всяком случае, за свой счет, женщины не настолько великодушны. Анита, уж точно, не такая. Спокойной ночи, Чет, спокойной ночи, Дэвид. Она услышала песню «Воскресенье никогда не повторится» (он не вернется), а это означало, что Джек проснулся и включил свою любимую радиостанцию. Анита была однажды на концерте этой группы и очень жалела об этом. Она тогда распсиховалась. Анита их не понимала. А с чего это она вырядилась тогда в дикое платье, нацепила сморщенную шляпку? Но стихи были хорошие. Не только воскресенье не повторится, ни один день недели не повторится, все дни недели путались при Джеке. Одна из причин, почему она так увлеклась им, была в том, что они оба были заняты одним сумасшедшим делом, поэтому прекрасно понимали этот особый образ жизни: сдвиги во времени, жуткая усталость после полета, вынужденные посадки и, хотя не говорили об этом, — старомодная романтика полета. Анита считала, что они напоминают актеров, которые могут понять и простить некоторые отклонения в поведении, которые непосвященным пришлось бы долго объяснять.

А Джеку, кажется, было начхать на эту связь между ними, потому что если бы это было не так, он бы не бросил ее в октябре. Ведь (напомнила себе Анита) многие пилоты женились на стюардессах, многие бортинженеры женились на кассиршах. Авиакомпании пронизаны семейными узами. Она старалась думать именно об этом, когда начинала терять веру (а это случалось часто) в возможность постоянной связи с Джеком Бейли. Ты думаешь, что снова увидишь его? — резко спросила Симона. У Аниты начинало сосать в желудке от этого простого, но жизненно важного вопроса. Бездной отчаяния была способность не отвечать на него даже самой себе, особенно самой себе.

Когда Анита вернулась в спальню, Джек уже нацепил на себя пилотскую фуражку и лежал в постели, накрывшись простыней, которую поднимала могучая утренняя эрекция.

— Этот отель в Америке или в Европе? — спросил он.

— В Европе, дорогой. А почему это, — спросила она, указывая на бугор под простыней, — всегда случается по утрам?

— Не знаю, но видела бы ты военно-морские казармы в семь утра. Уверяю тебя, это зрелище.

— Охотно верю.

Аните не нравилось заниматься любовью по утрам, она совсем ничего не чувствовала. Утро предназначалось для другого: разговоров, кофе, воспоминаний о вчерашнем, планов на день — и секс как-то не вписывался в картину спокойного, упорядоченного и очень продуктивного времени дня. Секс для Аниты был чем-то внешним, он не составлял части ее жизни, а потому сливался со свиданиями, мини-юбками, официальными ужинами в ресторанах, а если дело было в Нью-Йорке, то с бродвейским спектаклем или премьерой зарубежного фильма. Секс связан с укладкой волос днем и медовой маской, чтобы разгладить кожу на лице, а в это время можно сделать маникюр и педикюр. Эти ритуалы готовили к сексу. Неотвратимая рутина. Шампунь, ароматная пудра, капелька духов, а в финале — яркая губная помада. Влажная и чистая. Вот какова подготовка к любви. И разве может быть иначе? И теперь, увидев эрекцию у Джека Бейли, Анита не только не возбудилась, но даже испытала чувство отвращения.

За ночь у Джека появилась легкая щетина. Ему надо побриться, вычистить зубы, принять душ. Ей тоже нужны ванна, зубная щетка, дезодорант, надо убрать в гостиной, освежиться апельсиновым соком и чашкой йогурта, потом — чашечка кофе и сигарета. Анита любила пить шампанское по утрам. Это не то что крепкие напитки, пузырящаяся влага освежала и очищала. Она с чистой совестью пила его за завтраком. Конечно, если в этот день предстоял полет, то ничего подобного не могло быть. Это строго запрещалось правилами, и хотя она знала стюардесс, которые нарушали их, ей и в голову не пришло бы так рисковать. Анита считала, что все правила разумны и хорошо обоснованы. Они защищают пассажиров и стюардесс. Пассажиры вручают свои судьбы надежным и вежливым стюардессам, они платят за это, когда покупают билет, а может ли быть надежным и вежливым человек, если он нагрузился на работе?

Однако когда изложила эти неотразимо логичные мысли одной девушке, известной тем, что она тайком выпивала, та расхохоталась в ответ:

«Я не понимаю, как человек может быть надежным и вежливым на этой паршивой работе, если он трезв?»

Ее звали Лайза. Это была высокая цветущая австрийская девушка с гортанным смехом. Ее легко можно было вообразить катающейся на лыжах, щеки у нее просто пылали. Лайза всегда держала в шкафчике мятный спрей и освежала рот, когда надо было нести поднос ненавистным пассажирам. Но однажды судьба посмеялась над ней. То ли кончился спрей, то ли у детей очень чувствительное обоняние, но, когда она однажды, летя в Мюнхен, склонилась над шестилетним мальчиком, чтобы дать ему завтрак, он радостно заорал:

«От тебя пахнет, как от папы, когда он пьет коктейли!»

Несколько пассажиров обернулись, одни нахмурились, другие улыбнулись, затем все продолжили есть, но мать ребенка подозрительно смотрела на виноватую Лайзу (та призналась Аните, что выпила виски с содовой) и увидела, что обвинение сына не лишено оснований. И потом она прислала резкое письмо президенту авиакомпании, назвав имя нарушительницы. Лайзу вызвали на ковер и уволили за пьянство и наглость. Она была пьяна, когда ее допрашивали, и буквально через несколько минут после начала решительно предложила комиссии засунуть все эти бумаги себе в задницу. Анита несколько раз получала от нее открытки из городка близ Лос-Анджелеса, где та снимала квартиру с бассейном и готовилась к кинопробам с молодым режиссером, с которым познакомилась во время полета в Лондон.

«Лучше я буду шлюхой, чем стюардессой, — писала Лайза в последней открытке, — жаль только, что настоящие профи могут здесь умереть от голода из-за бешеной конкуренции со стороны любительниц. Встретимся в кинотеатрах».

— В каждой компании всегда есть парочка таких, — заметил Джек Аните, когда все узнали об инциденте.

— Каких? — спросила она. — Пьяниц?

— Нет. Проституток.

— О чем ты?

— А как ты думаешь? Чем занималась наша австрийская подруга во время полетов в Европу? Играла в карты с экипажем?