Безумные короли. Личная травма и судьба народов

Английская победа при Азенкуре оставила французов и без руководства, и разделёнными на группировки. Здоровье короля оставалось ненадёжным. Герцог Бургундский преследовал свои собственные цели. Наследник короля, герцог Гиенский, который казался перспективным политиком, внезапно умер, и за ним в могилу последовал его брат, Иоанн, герцог Туренский, оставив дофином третьего брата, четырнадцатилетнего Карла. Его мать, королева Изабелла, отдалившаяся от мужа, пришла к соглашению с герцогом Бургундским. Временно английская угроза сплотила французских принцев. Дофин и герцог Бургундский согласились встретиться в Монтро-Фо-Йонн 10 сентября 1419 г.; но когда герцог Бургундский взошёл на мост, где должна была состояться встреча, на него напали и убили. Почти все думали, что его нарочно сразили, чтобы избавить дофина (которого считали замешанным в деле) и арманьяков от опасного соперника, а также в отместку за прошлое убийство Людовика Орлеанского.

Однако убийство герцога Бургундского не очень помогло его противникам. Конечно, очень довольны были англичане, которые продвигались вперёд и недавно захватили в Нормандии город Жизор. Сама королева написала английскому королю, осуждая убийство герцога Бургундского и выражая своё расположение. Незадачливый король, опять в ссоре с сыном, уполномочил нового бургундского герцога, Филиппа, который был женат на его дочери Мишель и которого он назначил наместником королевства, сместив таким образом дофина, начать с Генрихом V переговоры о мире.

В безнадёжно раздробленной стране англичане с триумфом одержали верх. Договор был согласован и утверждён в соборе в Труа 21 мая 1420 г., по нему Генрих назначался регентом французского короля до конца его жизни и наследовал ему в качестве короля после смерти. Договор был скреплён женитьбой Генриха V на Екатерине, дочери Карла, которая состоялась тут же 2 июня; их дети должны были быть королями и Англии и Франции, кем вскоре и стал несчастный Генрих VI. В соответствии с договором французский король лишил наследства своего собственного сына, который «вёл себя недостойно», чтобы наследовать престол.

Оказалось слишком мало времени для того, чтобы увидеть, насколько возможно было осуществление договора в Труа. И невозможно сделать выводы о состоянии психики Карла, хотя внешне он переживал один из наиболее явных периодов просветления, играя с английским королём в теннис и сопровождая его в военных вылазках и на охоте. Затем, весной 1422 г., Генрих заболел и 31 августа умер, оставив наследником десятимесячного сына Генриха VI. Сам Карл VI заболел лихорадкой в июле 1421 г., но, так как его кормили огромным количеством фруктов, примерно от 200 до 300 апельсинов (так богатых витамином C) и гранатами, он выздоровел. Осенью 1422 г. он снова заболел четырёхдневной малярией и умер 21 октября. На похоронной церемонии в Сен-Дени герольдмейстер возвестил: «Да дарует Господь долгую жизнь Генриху, Божьей милостью королю Франции и Англии, нашему повелителю». Но наследство Генриха VI и психическое, и территориальное, привело его в итоге к роковому концу.

Вряд ли могут быть сомнения, что шизофрения, которой так долго болел король Франции, была важной составляющей, может быть, основной, в том раздоре, раздробленности и неумелом правлении, которыми отличались тридцать лет его царствования. Понадобилось много поколений, прежде чем коварные последствия помешательства Карла стёрлись. И, вероятно, ещё большей иронией судьбы является то, что когда Франция возвращала свою силу при двух наследниках Карла VI, его сыне Карле VII и его внуке Людовике XI, Англия при Генрихе VI стала жертвой междоусобных распрей, которые английский король не смог пресечь и продолжению которых способствовала его собственная психическая болезнь.

Но что касается Карла VII и Людовика XI, существовала ли там генетическая наследственность? Хотя юристы без труда доказали, что отец Карла не имел права лишать его наследства, ему досталось разделённое и оккупированное королевство, и сразу же он не проявил особой способности или последовательности в попытках справиться с этими проблемами. И всё же благодаря некоторым умелым политическим действиям и взрыву патриотического сознания, связанному со странной загадочной фигурой Жанны д'Арк, наполовину мистической, наполовину патриотической и, вероятно, трансвестита, при помощи того, что герцог Бургундский предал своих английских союзников, английская власть во Франции медленно разрушалась, позволив Карлу VII восстановить свой авторитет и воссоздать свою администрацию.

Но всё же, хотя во многих отношениях правление Карла VII было успешным, некоторые сложности его личности указывают, что, возможно, он унаследовал от отца некоторую психическую слабость. Французский комментатор Этьен Паскье, писавший в 1621 г., допускал, что он мог быть сумасшедшим. Его биограф XIX в., Френ де Бокур, говорит, что он представлял собой «многих людей в одном человеке». «Маленькие, с тяжёлыми веками, мышиные глазки, длинный нос картошкой, толстые чувственные губы и нездоровый цвет лица, — так описывает Малькольм Вейл его портрет в Лувре, — не позволяют рассматривать оригинал в ряду более тонких типов королевской физиогномики». Похоже, характер его частично отражает этот портрет, ибо он был неприятен, непоследователен, легкомыслен, безответствен, подозрителен, обидчив и похотлив. Говорили, что по размаху похотливость его была на грани приапизма. Его двор пользовался дурной репутацией. Летописец Шатлен намекал, что любовница Карла, Агнесса Сорель, сама была способна на всё, «что может привести к бесстыдству и разнузданности в вопросах костюма», — обвинение, на котором подробно остановился Жювеналь дез Урсен в 1445 г., когда он заметил: «Видны женские соски и груди и громадные шлейфы с мехом, и корсеты, и многое другое».

Но действительно наводит на мысль о психике, не совсем устойчивой, его маниакальная боязнь. Как английский король Яков I, он боялся, что его попытаются убить, — страх, вероятно, не беспричинный в том предательском и безжалостном дворе, при котором он воспитывался. Он так и не смог забыть зверское убийство герцога Бургундского на мосту в Монтро, которое, наверное, сам и подстроил. Карл сам панически боялся мостов. «Он не осмеливался вступать на помост или идти по деревянному мосту, — замечает Шатлен, — если тот не был прочный». В октябре 1422 г. помост действительно провалился, когда он проводил суд в Ла-Рошели; впоследствии он учредил особую мессу в Сент-Шапель в Бурже в ознаменование события «когда Господь спас нас от опасности, которой мы подверглись в Ла-Рошели, когда мы провалились с верхнего этажа на нижний». Кое-кто из его свиты, включая лорда Про, умер, а король сильно ушибся.

Если Карл VII и унаследовал расстройство нервной системы, в общем он казался здоровым, за исключением невротической антрофобии, до последнего десятилетия его царствования. Но в конце 1450-х гг. он болел, ноги его распухли и болели, они сочились гноем, рот и челюсть были поражены септической инфекцией, ранами, нарывами, возможно, остеомиелитом, вероятно, это были вторичные симптомы венерической болезни, возможно, даже сифилиса.

Карл VII был лишён наследства своим отцом в январе 1421 г. Его собственные отношения с сыном и наследником Людовиком XI были крайне натянуты. На самом деле, кажется, что редкие королевские семьи были более несчастны, чем французские монархи Валуа. Есть некоторые указания, что, возможно, Людовик XI унаследовал некоторые нервные расстройства. Несмотря на то что он был выдающимся королём, и на успехи (вслед за своим отцом) в восстановлении авторитета короны, Людовик XI был невротиком, жертвой маний. Частично, возможно, это была реакция на напоминающую Кремль атмосферу королевского двора, но частично, вероятно, вызывалось генетическими причинами. Людовик был умный, проницательный и властный человек, но он был крайне подозрителен, исключительно вероломен и очень суеверен. У него было мало физических достоинств, у него была кожная болезнь, из-за которой он боялся, не прокажённый ли он. Намекают, что у него была предрасположенность к эпилепсии. «Он был, — как считает французский историк Шарль Пти-Дютайи, —

невропат, его нервное расстройство находило выражение в пустой болтовне, в которой он никого не щадил и которая часто дорого ему обходилась, или, иначе, в жажде движения, из-за которой он отправлялся в длинные охотничьи экспедиции, очень изнурительные для его окружающих, а иногда она заставляла его предпринимать поездки по стране с высокой скоростью. Он был раздражителен, подозрителен, хотел распоряжаться всем и вмешивался даже в самые пустяковые дела».

Как и его отец, Людовик был «много людей в одном человеке», ибо он был сплав противоречий, непринуждённый и всё же отчуждённый, жестокий и всё же способный на дружбу, пугливый и всё же смелый. Причуды его характера, его склонность к обману, которые завоевали ему титул вселенского паука, его нежелание одеваться как король и наслаждаться побрякушками королевских прав и привилегий, его капризы предполагают, что, возможно, у него был слабый невроз, который мог быть унаследован от отца и деда. Не стоит придавать слишком большое значение этому аргументу, но по крайней мере возможно, что гены Карла VI могут объяснить некоторые личные странности его сына и внука.

VI. Испанское безумие

В мрачном и угрюмом дворце Тодесильяс мерцали факелы на стенах комнаты, где на обвешанной гобеленами кровати в Страстную Пятницу 1555 г. лежала старая умирающая женщина. Это была Хуана, королева Кастилии, которая пробыла там в заключении как умалишённая сорок шесть лет. Примерно через тринадцать лет после её смерти её молодой правнук Дон Карлос метался и корчился, когда он тоже умирал в замке, куда был заключён по приказу его отца, Филиппа II, из-за его психической болезни. Случилось так, что замок Аревало, где он содержался, был также местом, где и бабушка королевы Хуаны, вторая жена короля Кастилии Хуана II, гораздо раньше провела долгие годы вдовства как слабоумная помешанная. Казалось, в таких эпизодах символически коренились нервные и психические расстройства, которые в большей или меньшей степени в дальнейшем преследовали столь многих членов испанской королевской фамилии в последующие века.