Безумный корабль
Шрифт:
Капитан Финни презрительно фыркнул:
– Кеннит? Эта паршивая задница?… Неужто еще жив? Я-то думал, ему давным-давно кишки выпустили, да и поделом. Может, ты еще скажешь, будто он по-прежнему носится с этой дурацкой идеей насчет того, чтобы пиратским королем заделаться, а?
Вот тут Брэшену в первый раз показалось, что негодование синкура Фалдена было ненаигранным. Тучный коммерсант выпрямился, даже став выше ростом, и набрал полную грудь воздуха – так, что его пестрый наряд раздулся подобно парусу на ветру.
– Попридержи язык, – сказал он, – когда рассуждаешь о человеке, почти что помолвленном с моей дочерью. Лично я отношусь к капитану Кенниту с величайшим уважением. Я горжусь тем, что он удостоил меня исключительного права продавать добытое в славных сражениях. И я не потерплю, чтобы о нем говорили в таком уничижительном тоне!
Финни покосился на Брэшена и ответил:
– Ну, тогда лучше я вообще ничего не буду про него говорить. Просто потому, что
Синкур Фалден выслушал его, не перебивая, но лишь упрямо скрестил на груди руки.
– Нет, мой дорогой друг, все совсем не так, как ты себе представляешь. О нет, я еще не пал так низко, чтобы спорить с покупателем, тем более со столь уважаемым, просто позволь заметить тебе, что ты явно не видишь всей полноты картины. Кеннит принес всем нам величайшее благо! Рабы, которых он освободил, влились в наши ряды. В городах появились грамотные ремесленники, ученые и артисты… не говоря уже о женщинах, способных к деторождению. Ведь кто раньше бежал в эти места? Насильники и убийцы, ворье и головорезы всех мастей! А те немногие честные люди, коих загоняла сюда злая судьба, чаще всего поступали как ты или я: придумывали способ выжить посреди хаоса и беззакония, не скатившись до животного состояния. Кеннит же умудрился все изменить! Он наполняет наши селения работящим народом, который просит только одного: возможности заново начать свободную жизнь. Мы больше не будем скопищем проходимцев, только и ждущих случая вцепиться в глотки друг другу. С Кеннитом мы станем нацией, не хуже всякой другой! Да, мы навлекли на себя гнев сатрапа. Ну и что с того? Есть ли среди нас хоть кто-нибудь настолько слепой или тупой, чтобы продолжать хранить верность убаюканному дурманом мальчишке, идущему на поводу у своих женщин и иных таких же советников?… Если кто и считал его по-прежнему своим государем, то его последние действия уже всем без исключения открыли глаза. Теперь мы хорошо понимаем, что нам надо думать не о прежней родине, а о новой!
Судя по выражению лица Финни, крыть ему было нечем, но и просто так согласиться он не мог.
– Да не говорю я про твоего Кеннита ничего плохого, – буркнул он наконец. – Но на кой шут нам король? Как будто без него не управимся…
Тут и Брэшен припомнил обрывок давней и полузабытой сплетни, когда-то и где-то услышанной:
– Кеннит… Это не тот, что если уж захватит корабль, то всех на нем вырезает?
– Не всегда! – тут же возразил Фалден. – Команды полностью истребляются только на невольничьих кораблях. А еще я слышал, будто он оставил в живых кое-кого с этого живого корабля… хотя «Проказница» тоже рабов перевозила. А уж как сам корабль радовался, что его наконец-то от этой жути освободили! Теперь он, говорят, на капитана Кеннита надышаться не может…
– Живой корабль, используемый как работорговый, а после захвата отвергающий привязанность к своей семье? – Брэшен недоверчиво помотал головой, сделав вид, будто слова барыги очень его позабавили. И обратился к своему капитану: – Я, может, и не настолько здорово секу в живых кораблях, но уж в это ни за что не поверю!
– Но это истинная правда! – Фалден уже не знал, на кого из двоих ему смотреть. – А впрочем, – добавил он не без некоторого высокомерия, – не буду вас более ни в чем убеждать. Отсюда ведь день с небольшим ходу до Делипая. Не верите мне – можете убедиться собственными глазами. «Проказница» вот уже почти месяц стоит там, ее чинят. Переговорите с рабами… бывшими рабами, вызволенными Кеннитом из ее трюмов. Сам я, правда, с носовым изваянием не беседовал, но те, у кого хватало смелости к ней обратиться, утверждают, что она с любовью отзывается о своем новом капитане!
Сердце Брэшена гулко колотилось о ребра. Ему не хватало воздуха. Нет! Услышанное не могло быть правдой! Не имело права! Все, что
было ему известно и о живых кораблях вообще, и в частности о «Проказнице», в один голос свидетельствовало, что такого произойти попросту не могло. И между тем… каждое замечание синкура Фалдена подтверждало – все именно так и произошло.Он кое-как вынудил себя передернуть плечами, потом кашлянул, справляясь с засевшим в горле комком.
– Если кэп велит, так и сходим в Делипай, – выговорил он наконец. Снова, нарочито неторопливо, передвинул циндиновую жвачку и устроил ее так, чтобы она мешала ему говорить. – Я-то что? Я таких решений не принимаю… – И переложил дубинку из руки в руку, выдав зубастую улыбку: – Я кое-чем другим занят…
– Между прочим, – доверительно обратился к Финни дариец, – если ты вправду надумаешь заглянуть в Делипай, я предоставил бы тебе гораздо более полный выбор товаров! – Радушная улыбка снова заиграла у него на лице, из непримиримого спорщика он вновь превратился в зазывалу: – Там я держу свои главные склады. Благодаря последним плаваниям Кеннита они буквально ломятся от добрых товаров… правда, собственно с живого корабля там почти ничего нет. Там ведь перевозили рабов, а их выпустили на свободу. А что касается корабля, Кеннит решил сохранить в целости убранство кают и вообще всячески позаботиться о судне. Нынешнее состояние здоровья, правда, пока еще не позволяет ему принимать посетителей, но я слышал, что капитанская каюта весьма роскошна: полированное дерево, начищенная медь…
Капитан Финни ответил неопределенным мычанием. Брэшен, стоявший очень смирно, однако же заметил, как в глазах его начальника разгорелся огонек интереса. Еще бы! Ему предоставлялся случай поглазеть на живой корабль, попавший в руки пиратов. А может, даже и поговорить с носовым изваянием. Чуть позже капитан подумал о том, что подобное доказательство захвата удачнинского корабля делает портрет «Проказницы» – по-видимому, единственный трофей с ее борта – и впрямь величайшей редкостью, а значит, и ценностью. А раз так, он, возможно, все-таки купит ее. Приобретение раритетов – очень хорошее помещение денег!
Финни прокашлялся.
– Ладно… Отложи-ка картину. Пожалуй, у меня найдется в трюме щель между тюками, куда она как раз влезет… Может, в Делипае я ее туда и засуну. После того как увижу живой корабль и смогу своими глазами убедиться, что ты не чьи-то побасенки пересказываешь… Итак, вернемся к нашим делам! Найдутся у тебя еще тканые шпалеры вроде тех, что ты мне в прошлом году сторговал?…
Повсюду стучали молотки и вжикали по дереву пилы. На палубах и трапах корабля витали запахи опилок и свежего лака. В трюмах «Проказницы», не так давно заполненных скопищами рабов, теперь трудились плотники и корабельных дел мастера. Уинтроу обошел работника, покрывавшего лаком только что отремонтированную каютную дверь. Потом увернулся от подмастерья, тащившего тяжелые бруски пчелиного воска. «Проказницу» приводили в порядок просто-таки с завораживающей быстротой! Ее трюмы были не просто вычищены и выскоблены от грязи, их еще и окуривали особо подобранными ароматическими травами. Скоро о бурных событиях будут напоминать только кровавые разводы на палубах… Диводрево пытались отмачивать, скрести, драить песком – все тщетно. Оно не поддавалось.
Оно помнило…
Соркор присутствовал, кажется, в нескольких местах одновременно. Он стремительным шагом носился по кораблю туда и сюда, успевая присматривать за каждым. Его зычный голос был слышен издалека, и люди бегом бросались исполнять малейший приказ.
Присутствие Этты было менее заметно, но властью она пользовалась, похоже, не меньшей. Она не предупреждала о своем приближении, как Соркор, раскатами могучего баса. Она говорила и приказывала тихо, но все ее пожелания исполнялись с удивительным тщанием, а уж если она произносила слово похвалы, матросня так и сияла. Уинтроу исподтишка наблюдал за ней, без конца ожидая жалящих насмешек. Уж он-то знал, что язык у нее, как бритва! Ему так часто доводилось на собственной шкуре испытывать его остроту, что он успел решить – таково, видно, ее повседневное поведение. Ан нет! Выяснилось, что в ней дремал немалый талант обаяния и убеждения. А еще Уинтроу обратил внимание, как ловко и последовательно она гнула свою линию, притом умудряясь никоим образом не действовать через голову Соркора. Когда же старпом и женщина капитана сходились где-нибудь вместе, они действовали как этакие друзья-соперники. Это интриговало и озадачивало Уинтроу. Ибо Кеннит был тем, что одновременно связывало их друг с другом и заставляло соперничать.
И как только удавалось одному человеку внушать таким разным людям подобную преданность и любовь?… Помнится, в монастыре часто повторяли одну старую пословицу: «Са всякое орудие по руке». Так, в частности, говорили, когда какой-нибудь захудалый послушник вдруг процветал неожиданными талантами. Ведь, в конце концов, всякое творение Са обладало хоть каким-то смыслом существования, вот только люди в силу своего несовершенства не всегда могли постичь этот смысл. Так, может статься, Кеннит вправду был орудием Са, да к тому же сам это осознавал?… А что? Куда более странные вещи на свете случались. Правда, Уинтроу что-то их припомнить не мог…