Безумный Макс. Генерал Империи

Так или иначе Керенскому пришлось «переобуваться в прыжке». Изначально Земский собор собирался для определения судьбы державы. Очень пространно, но с жирным намёком на возможный переход к республике. Теперь же, чтобы избежать открытого вооружённого выступления войск, пришлось говорить о неоднозначности в вопросе законного престолонаследия. Дескать, не вполне ясно, как трактовать казавшиеся ранее простыми прописные истины.

Как трактовалось престолонаследие раньше? Сначала должны править сыновья действующего монарха. Если они умрут, не оставив наследников мужского пола, то наследование престола переходило брату действующего монарха и его сыновьям и внукам. По пресечении этой ветви – к следующему брату. Когда братья монарха кончились, как и мужчины в их родах, то престолонаследие переходит к ближайшему дяде по мужской линии, и всё повторяется вновь. Когда же все мужчины в Августейшей фамилии пресеклись, престолонаследие переходит к особам женского пола в том же порядке. Просто, ясно и однозначно. А главное – никакой путаницы. Всегда ясно, кто будет наследовать. Однако в акте об Учреждении Императорской фамилии 1797 года оказалось написано всё не так однозначно – во всяком случае, при внимательном прочтении. И Земскому собору надлежало разобраться.

Присяга же… её не потребовалось давать Временному правительству: оно стало выступать как некий общественный институт аварийного управления. Никто не стал отменять Империю и старую символику-атрибутику. Керенский объявил, что присяга давалась войсками Императору как правителю России, а не как конкретному частному лицу. То есть повторно давать её не обязательно. Она остаётся в силе и после смерти конкретного монарха. Натяжка? Натяжка [3] . Но в целом она позволила стравить пар в стремительно закипающих войсках. Особенно на слишком близко расположенном Северном фронте.

3

В Российской Империи присягали каждому новому монарху немедленно после его появления, не дожидаясь коронации. Но случаев, когда старый монарх уже не у дел, а новый ещё не известен, до 1917 года не было.

Эти обстоятельства усугубили ситуацию с Максимом. Керенский с огромными допущениями мог награждать и повышать. И опереться на недовольство войск или широких масс в своём нежелании Меншиков не мог.

Что делать? Подчиниться? Значит – потерять верных ему людей, реальную власть и, вероятно, жизнь. Так как убить в сложившихся условиях его смогут очень быстро и просто. И совсем не обязательно – люди Керенского. Какая-нибудь банда анархистов или социалистов, коих на волне государственного переворота стало вылупляться как грибов после летнего дождика. Они-то уж точно не были удовлетворены всеми этими «переобуваниями» эсера Керенского. А значит, охотно постараются избавить Империю от её лучшего командира, явно находящегося с ними в непримиримой борьбе.

Отказаться? Значит, не подчиниться формально руководству страны. А идти на открытый бунт со всеми вытекающими последствиями Максиму было невыгодно. Во всяком случае, не сейчас и не в сложившихся обстоятельствах.

Можно, конечно, ещё подать в отставку, сославшись на здоровье, но тогда Керенский мог назначить командиром полка кого угодно. И перевести его куда угодно. Да и выглядело бы это в глазах окружающих мелко и трусливо. Чай, не дураки люди, всё прекрасно бы поняли. А репутация в сложившихся условиях стоила очень дорого. Слишком дорого, чтобы ею вот так разбрасываться.

Положение спас Ренненкампф…

– Пришли мне пособолезновать, Павел Карлович? – грустно улыбнулся Меншиков вместо приветствия.

– Отчего же, господин генерал? Напротив, пришёл поздравить.

– Это не очень удачная шутка, – покачал головой Максим.

– А это и не шутка.

– Вы разве не понимаете?

– Понимаю.

– Тогда я Вас не понимаю…

– Максим Иванович, – с лукавой улыбкой произнёс Ренненкампф. – Я, как командующий Северным фронтом, изучив опыт ваших рейдов в этом и прошлом году, принял решение о создании Ударного механизированного корпуса. Разворачивать его мыслю от Вашего полка, переводами наиболее боеспособных рот и батальонов ото всех частей и соединений фронта. Нужды же корпуса в автомобилях думаю закрыть переводом в него закупленных для фронта грузовиках. По моим подсчётам – их должно хватить. Чай с осени прошлого года при Вашем содействии покупаем. В том числе и «Витязи». Вас же, Максим Иванович, как полного генерала, находящегося в резерве чинов Ставки, прошу занять должность командира этого корпуса. Уверен, Ставка возражать не станет. Не посмеет.

– Оу… – только и смог выдавить из себя наш герой.

– Теперь понимаете?

– Павел Карлович, какой из меня командир корпуса? – горько усмехнулся Меншиков. – Смех один. И цирк да посмешище. Опыта-то нет.

– С Веронской оборонительной операцией и Иллирийским наступлением Вы вполне справились.

– Это не одно и то же.

– То есть Вы отказываетесь принять командование? – повёл бровью Ренненкампф, ехидно улыбнувшись.

– Нет, но… – после долгой паузы произнёс Максим.

– Что – «но»?

– Лейб-гвардии ударный механизированный корпус.

– Лейб-гвардии? Вы уверены? Корпуса никто так не называет. Кроме того, такой статус может присвоить только Император лично.

– А почему нет? Корпус личной Императорской гвардии. Механизированной. Если Керенский вправе распоряжаться вещами, на которые у него нет прав, – почему бы командованию Северного фронта не выступить с инициативой развёртывания лейб-гвардии механизированного полка в корпус? В этом случае можно будет трактовать вопрос не как присвоение статуса лейб-гвардии новому соединению, а как его наследование.

– Скользко.

– В наши дни каждый вздох скользкий, ибо воздух пропах изменой. Кроме того, это позволит вернуть Керенскому ответ в должной степени болезненный. И он не посмеет ему открыто противодействовать. Или, думаете, решится?

– Нет, – покачал головой Павел Карлович с озорной улыбкой. – Не посмеет…

Так и поступили.

Получили официальные документы из Петрограда. Выждали две недели. Провели торжественную, с помпой, сдачу полка одному из его штаб-офицеров. Дополнив всё это небольшой гулянкой. И на третий день после сдачи полка Ренненкампф собрал журналистов, чтобы объявить о создании лейб-гвардии ударного механизированного корпуса во главе с прославленным генералом Меншиковым. Он ведь всё равно в резерве чинов Ставки. Поэтому он, Павел Карлович, сделал ему предложение занять вакантную должность, в полной мере соответствующую его званию, личным качествам и способностям.

Это был фурор!

Керенский ведь всё время до сдачи дел вёл газетную кампанию, старательно рассказывая, какой Меншиков молодец и как он поможет России на новых генеральских постах. Да и вообще – негоже такому молодцу сидеть со столь скудными возможностями. Ему размах нужен, чтобы показать удаль молодецкую. Ну и так далее и тому подобное. Чуть ли не в дёсны его целовал фигурально. Взасос. А тут такой удар. С разбегу. По яйцам.

Нет, конечно, Главнокомандующий мог отменить приказ Ренненкампфа. Но просто не посмел. Да и никто бы не посмел, даже несмотря на определённые – весьма значимые – натяжки. Даже гвардия, чей личный состав в немалой степени сменился, восприняла эту новость терпимо. Были удивлены. Кое-кто ворчал. Но не более.

– Твою мать! – только и выдавил из себя Керенский, прочитав эту новость в газете. Рухнул в кресло и безвольно выронил газету из рук. Это было неожиданно. Это было больно. И это было страшно. Вспомнился посол Германии и его предостережения. Такие непонятные, такие потешные… тогда, не сейчас.

Немного посидев вот так, бесцельно смотря в окно, Керенский встал и направился к сейфу. Открыл его. Извлёк три красные папки с документами. И начал их изучать. Он не поверил немцам. Мало ли какие цели они преследовали, передавая столь одиозные сведения ему. Он начал их проверять. Какие мог. Из-за чего сначала папок стало две, а потом три. И чем больше фактов из германского досье подтверждалось, тем страшней ему становилось. В какой-то момент отпустило. Ведь Меншиков согласился сдать командование полком и явиться в Петроград, в резерв Ставки. Но сейчас Александра Фёдоровича вновь накрыло с ещё большей силой.

Часа четыре он ворошил эти бумажки, вчитываясь в почерки разных людей и машинописный текст. А потом, уже поздним вечером, ближе к полуночи, взял чистый лист бумаги и написал письмо Великому князю Вендскому, где поздравлял с назначением, высказывал свои самые наилучшие пожелания и напоминал, что, несмотря на дела военные, Меншикову всё равно надлежит прибыть в Петроград, пусть и на время.

«…Столица ждёт вас, Максим Иванович. Люди ждут. Они хотят увидеть своего героя. Да и награды вручить надобно. Не в посылке же столь ценные ордена посылать?»