Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы)
Шрифт:
Какая б беда в свете меня миновала или печаль, не знаю. Когда соберу в память всю свою из младенческих лет жизнь, удивляюсь сама себе, как я все беды пережила, не умерла, ни ума не лишилась, все то милосердием Божим и Ево руководством подкреплена была. С четырех лет стала сиротою, с 15-ти лет невольницею, заключена была в маленьком пустом местечке, где с нуждою иметь можно пропитание. Сколько же я видела страхов, сколько претерпела нужд! Будучи в пути, случилось ехать мне горами триста верст безпрерывно, с горы да на гору верст по пяти. Эти же горы усыпаны природным диким камнем, а дорожка такая узкая, что в одну лошадь впрежена, а по обе стороны рвы глубокие и лесом обросли, а ехать надобно целой день, с утра до ночи, потому что жилья нету, а через сорок верст поставлены маленькие дворики для пристанища и корму лошадей. Я и тогда думала, что меня живую не довезут. Всякой раз, что на камень колесо взъедет и съедет, то меня в коляске ударит эта, так больно тряхниот, кажетца, будто сердце оторвалось.
Между тем один день случилось, что целой день дождь шел и так нас вымочил, что как мы вышли из колясок, то с головы до ног с нас текло, как бы мы из реки вышли. Коляски были маленькие, кожи все примокли, закрытца нечем, да и, приехавши на квартеры, обсушитца негде, потому что одна только изба, а фамилия наша велика, все хотят покою. Довольно бы и тово мне, что я пропала и такую нужду терплю, так, забыв себе, жаль товарища своево, не могу видить ево в таком безвинном страдании.
Разсудилось нашим командирам переменить наш тракт и весть нас водою, или так и надобно была. Я и рада была, думала, мне легче будет, а я от роду по воде не езжала и больших рек, кроме Москвы-реки, не видала. Первое, как мы тогда назывались арестанты,
Однажды что случилось: погода жестокая поднялась и бьет нас жестоко, а знающева никово нет, хто б знал, где глубь, где пристать, ничево тово нет, а все мужичье плывут, куды ветер гонит, а темно, уже ночь становитца, не могут нигде пристать. Якорь бросили среди реки — не держит, оторвало и якорь. Меня тогда уже не пустил мои сострадалец наверх, а положил меня в чулане, который для нас сделан был, дощечками огорожен, на кровать. Я так замертво лежу, слышу я вдруг, нас как дернула, и все стали кричать, шум превеликой стал. Что же это за крик? Все испужались. Нечаянно наше судно притянуло или прибило в залив, и мы стали между берегов, на которых лес, а больше березы; вдруг стала эта земля оседать несколько сажен и с деревьями, опуститца в воду, и так ужасно лес зашумит под самое наше судно, и так нас кверху подымет, а тотчас нас в тот ущерб втянет. И так было очень долго, и думали, что пропали, и командиры наши совсем были готовы спасать свои живот на лодках, а нас оставлять погибать. Наконец уже видно стало, как эту землю рвало, что осталость ее очень мало, а за нею вода, не видно ни берегу, ни ширины ей, а думают, что надобно быть озеру; когда б еще этот остаток оторвала, то надобно б нам быть в этом озере. Ветер преужасной. Тогда-то я думала, что свету преставления, не знала, что делать, ни лежать, ни сидеть не смогла, только Господь милосердием Своим спас наш живот. У работников была икона Никола Чудотворца, которую вынесли на палубу и стали молитца; тот же час стал ветер утихать и землю перестала рвать. И так нас Бог вынес.
С апреля по сентябрь были в дороге; всего много было, великие страхи, громы, молнии, ветры чрезвычайные. С таким трудом довезли нас в маленькой городок, которой сидит на острову; кругом вода; жители в нем самой подлой народ, едят рыбу сырую, ездют на собаках, носят оленьи кожи; как с нево сдерут, не разрезавши брюха, так и наденут, передною ноги место рукавов. Избы кедровые, окончины леденые вместо стекла. Зимы 10 месяцев или 8, морозы несносные, ничево не родитца, ни хлеба, никакова фрукту, ниже капуста. Леса непроходимые да болоты; хлеб привозют водою за тысячу верст. До таково местечка доехали, что ни пить, ни есть, ни носить нечево; ничево не продают, ниже калача. Тогда я плакала, для чево меня реки не утопили. Мне казалось, не можно жить в таком дурном месте.
Не можна всего страдания моего описать и бед, сколько я их перенесла! Что всево тошнея была, для ково пропала и все эти напасти несла, и что всево в свете милея было, тем я не утешалась, а радость моя была с горестию смешена всегда: был болен от несносных бед; источники ево слез не пересыхали, жалость ево сердца съедало, видев меня в таком жалком состоянии. Молитва ево перед Богом была неусыпная, пост и воздержание нелицемерное; милостыня всегдашна: ни исходил от нево просящей никогда тож; правило имел монашеское, безпрестано в церкви, все посты приобщался Святых Тайн и всю свою печаль возверзил на Бога. Злобы ни на ково не имел, и никому зла не помнил, и всю свою бедственную жизнь препроводил християнски и в заповедях Божих, и ничево на свете не просил у Бога, как только царствие небеснова, в чем и не сумневаюсь.
Я не постыжусь описать ево добродетели, потому что я не лгу [95] . Не дай Боже что написать неправедно. Я сама себя тем утешаю, когда спомню все его благородные поступки, и щасливу себя щитаю, что я ево ради себя потеряла, без принуждение, из свои доброй воли. Я все в нем имела: и милостиваго мужа, и отца, и учителя, и старателя о спасении моем; он меня учил Богу молитца, учил меня к бедным милостивою быть, принуждал милостыню давать, всегда книги читал Святое писание, чтоб я знала Слово Божие, всегда твердил о незлобие, чтоб никому зла не помнила. Он фундатор всему моему благополучию теперешнему: то есть мое благополучие, что я во всем согласуюсь с волею Божию и все текущие беды несу с благодарением. Он положил мне в сердца за вся благодарить Бога. Он рожден был в натуре ко всякой добродетели склонной, хотя в роскошах и жил, яко человек, только никому зла не сделал и никово ничем не обидел, разве што нечаянно.
95
Факты свидетельствуют о другом, далеком от благонравия, образе жизни и поведении И. А. Долгорукого в Березове, что в немалой степени стало причиной последующих несчастий всего клана Долгоруких. — Коммент. сост.
Записки Михаила Васильевича Данилова, артиллерии майора, написанные им в 1771 году
(1722–1762)
В 1771 году, в апреле месяце, по причине оказавшейся в Москве прилипчивой и заразительной болезни, съехали мы из Москвы в ближнюю деревню, сельцо Семенково, Рузского уезда, расстоянием от Москвы шестьдесят верст, и жили в ней для безопасности от помянутой заразительной болезни. Живучи в деревне, в свободных мыслях и безмятежном сельском житии находясь празден, без всякого дела, возомнил я написать происшествие фамилии нашей Даниловых, а к сему моему предприятию послужила мне немало случившаяся при мне тогда копия, списанная в Герольдии из Бархатной книги [96] родословия всему дворянству. Из оной копии усмотрел я, в тридцатой главе, под номером двести двенадцать, на листу пятьсот тридцать два, написано тако: «Род Мамоновых и Данила Иванова, а от них пошли Даниловы, Дмитриевы, Внуковы, выезжие из Цесарии»; в том же родословии написаны Дурные, Васильчиковы, Я, довольствуясь тем, что нашел начало происхождения фамилии Даниловой, однако будучи в том уверен, что мне никак невозможно будет довести поколения своего до начального Данила Иванова, взял достоверное мне в шестом поколении нашего рода имя Прохора, от которого поведу наш род и фамилию Даниловых. Искал я потом пособия моему предприятию у разных свойственников, требовал, но не получил никакого сведения о роде Даниловых далее, как все только мне объявляли Прохора. Сообщил мне родословие Даниловых покойный надворный советник Иван Демидовнч Маслов, который по женскому колену произошел от Даниловой фамилии, но весьма недостаточно: в ней он также в восходящей линии в шестой степени, или поколении, только не от Прохора, а от Федора, у коего были два сына Иваны, большой и меньшой; от них род свой ведут Даниловы, наши однофамильцы. Почему и полагаю я, что Федор был Прохору одновременный, ежели не родный, то двоюродный брат: ибо снисходящая линия точно, как от Прохора, так и от Федора, показывала степень шестую до нынешних времен. Но мое намерение не состоит в том. дабы выводить всех предков моих из темноты древности. Я положил собрать и написать фамилию Даниловых не для тщеславия моего, но чтоб, наконец, от предания изустного вовсе не истребилось из памяти происхождение наших Даниловых. Многие есть дворяне, кои, несмотря на свое недостоинство, что не показали отечеству своему ни малой услуги, громко проповедуют и бесстыдно гордятся знатностью своего рода и древностью фамилии; таковым можно сказать пословицу: «Кто хвалится знатностью своего рода, а без своих заслуг, тот хвалится чужим». Прилично сему и английский стихотворец г. Попи [97] написал в четвертом письме (Опыт о человеке, стр. 69):
96
Книга есть при Герольдии [Герольдия (герольдмейстерская) — контора Сената, ведавшая делами и привилегиями дворян. — Коммент. сост.], а потому именуется Бархатная, что переплетена в бархат; в ней, по именным указам с 191 по 199 год [Здесь и ниже
в тексте встречается допетровская хронология «от сотворения мира», причем Новый год приходится на 1 сентября григорианского календаря. Как правило, первая цифра, обозначавшая тысячелетие, опускалась. Следовательно, 191 год — это 7191-й, или 1683-й «от рождества Христова», 199 (7199) год соответствует 1691-му и т. д. — Коммент. сост.] вписаны подаваемые дворянские сказки, откуда кто произошел и фамилию свою ведет. (Здесь и далее примечания самого Данилова.)97
Имеется в виду Александр Поп (1688–1744), английский поэт. — Коммент. сост.
Из сего стихосложения ясно доказывает, что от человека содеянные добрые дела и заслуги увеличивают и возвышают род и фамилию его; а фамилия, хотя б она прежде и знатная была, не может уже возвысить без достоинства человека. Один грек, увидя ученого, который был родом скиф, сказал ему от зависти, хотя затмить своею природою его учение: «Ведь ты татарин!» — «Правда, — отвечал греку философ, — что я татарин, но мой род от меня начался, а твой род тобою скончается».
По изустному преданию наслышал я от родителя моего и от родственников, что у Прохора Данилова было два сына: Савелий, Иван, и дочь Дарья; Иван скончался бездетен, дочь Дарью выдал за Милославского, а от Савелия якобы пошел наш род. Но как я, по написанию Данилова рода происхождения, получил от родственника нашего с поданной сказки [98] копию, выписанную из Герольдии (которую при сем и сообщаю), то усмотрел, что у Прохора не было сына Савелия, кроме Ивана, который бездетен и умер: значит, нашему происхождению рода быть не от Савелия, а от Василия, внучатого брата Прохора. Посему казалось бы лучше вероятию быть от сказки, в коей самое начальное происхождение Даниловых показано, нежели по словесному преданию без довольного доказательства. Оставить прапрадеда нашего имя, кажется, также сумнительно; да и прадеду моему Осипу именоваться по отечеству вместо Васильевича Савельичем причесть можно за ошибку, а не за бесчестие; почему я и преправлять не пожелал. Да и в самом списке Разрядного приказа показал Данило Иванов (от коего Даниловы свой род ведут), а по сказке показано Данило Федоров, а не Иванов сын, почему и видно, что от фамилии Даниловых была подана не одна сказка, а многие, из чего и произошло такое несходство. К тому ж и то прибавить можно, что нередко случается, одному дают после крещения имя другое, как и я был крещен Кузьмою, а после назывался Михайло.
98
В силу именных указов государя царя и великого князя Феодора Алексеевича в 190 году и государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича с 191 по 199 год, велено в Разрядный приказ [Разрядный приказ допетровской Руси ведал службой дворян. — Коммент. сост.] подавать дворянам сказки о происхождении своей фамилии.
Лета шесть тысяч шестьсот первого года (от Рождества Христова в 1093 году) прииде немец из Цесарского государства в Чернигов, муж честен, имени Индрик [99] , с двумя сыны своими, с Литвинусом да Зимондентом, и с ними пришло дружины и людей их три тысячи мужей. И крестися Индрик и дети его в Чернигове в православную христианскую веру, и нарекоша им имена: Индрика Леонтием, а сыновей его Литвинуса Костянтином, а Зимондента Федором. И от Костянтина родился сын Харитон, а Федор умре бездетен (о сем пишет в Летописце Черниговском), а от Харитона сын Карп, а от Карпа сын Юрей, а от Юрья Василий, а от Василия Федор, а от Федора дети Данила, Миколай, Василий; и от Данилы пошли Даниловы, а от Миколая Дурные, а от Василия Васильчиковы. Дурные и Васильчиковы сами о родстве своем скажут. А от Данилы дети Иван да Юрей, а от Ивана Степан да Федор, а от Федора Прохор да Иван большой да Иван меньшой; а от Степана Астах да Богдан, а от Юрья сын Михайло, а от Прохора сын Иван был бездетен; а от Ивана большого сына Павел по Московскому списку [100] . А у меньшого Ивана четыре сына, Денис, Акинфей, Кирила, Степан, служит великим государем в стольниках, а у Дениса дети Афанасий да Иван, служит в стольниках же; а от Стахея Акинфей, служит по Московскому списку; а от Богдана сын Василий, а от Василия дети Василий и Кондрат, Василий служит в стольниках; а у Павла сын Григорий, служит в стольниках; а от Михайлы сын Василий, а от Василия дети Петр и Осип, а от Петра сын Евдоким, служит в стольниках; у Осипа дети Артемей да Гурей да Митрофан, Артемей да Гурей служат по Московскому списку, Митрофан служит в стольниках; у Артемея сын Михаила. А где родственники наши были у дел великих государей, и тому указ есть, наказы и жалованные грамоты. Родственники воеводами были: во 1109 году в судовом разряде воевода с Оскола да с Волуйки Степан Иванов сын Данилов, а во 1124 году Петр Прокофьев сын Данилов был на Ливнах воеводою; а служили по Московскому списку, а то свидетельство в Разряде; Денисей Данилов из Тульской чети, из приказа Большого Дворца; а Окинфей Данилов воеводою ж был в Новом Осколе, из Тульских засек, стольником и воеводою, на князь Михайлово место Звенигородского, да в Козлов стольником же и воеводою, на Васильеве место Дмитриева, полковым и осадным воеводою [101] . Да воеводами ж были Кирила, да Степан, да Артемей, да Митрофан Даниловы, из разных приказов, и о том свидетельства наказы их. Ныне по городу рода нашего Даниловых никого нет, а которые напредках родственники наши служили по городу Туле, в первой статье по выбору, а по другой статье родственникам нашим никому не бывало, и про то ведомо в Разряде в Тульских десятнях. А опричь роду нашего Даниловых, которые писаны в сей росписи выше сего, иного нет.
99
Стремление отнести своих дальних предков к знатным иностранцам, «выехавшим» на Русь, было весьма распространено среди российского дворянства. Как правило, сведения эти легендарны. — Коммент. сост.
100
«Московский список» — военно-учетный документ, охватывающий столичных служилых людей допетровской поры. Стольник — дворцовый чин, первоначально обозначавший дворянина, прислуживающего царю при столе. Впоследствии — это категория служилых столичных людей довольно высокого ранга в допетровской иерархии чинов. — Коммент. сост.
101
Тульская четь — военно-административный орган, ведавший территорией южнорусской оборонительной черты в Тульском уезде. Приказ Большого дворца — учреждение, ведавшее хозяйством и землями, принадлежавшими лично царю. Воевода — военная и административная должность. Воеводы выполняли также обязанности комендантов крепостей (осадные воеводы). — Коммент. сост.
Прохор в свое время достоверно должен быть как богат, так и знаменит; для того что сверх оставленного сыну его Савелию (а Иван неженатый скончался) довольного имения, выдал он дочь свою Дарью Прохоровну в замужество за Милославского, в приданное за нею дал в Арзамасском уезде великие волости да подмосковное село Рожай, которые до наших времен во владение переходили по наследству в род Милославских; а ныне разными случаями вышли в другие посторонние владения.