Безжалостное обольщение

— Это мой дом, — напомнил капер, — и я волен делать здесь все, что мне заблагорассудится. Она будет приходить сюда и впредь, и, когда это будет происходить, ты будешь отправляться в гостя.

Доминик потер подбородок и нахмурился нужно побриться и принять ванну. При иных обстоятельствах он все это сделал бы здесь, но Анжелика выглядела опечаленной, обиженной и была готова устроить сцену, а он этого не выносил.

— Скажи Сайласу, что мы уезжаем, — велел он, направляясь к гардеробу за плащом.

— Ты не останешься позавтракать? — взяв себя в руки, Анжелика улыбнулась и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его. — Я сама тебя побрею, приготовлю устриц, как ты любишь, и мы съедим их в постели.

Доминик взглянул на скомканные простыни, еще хранившие тепло любви его и Женевьевы. Почему-то перспектива лечь сейчас в эту постель с другой женщиной показалась Делакруа неприятной.

— Нет, не сегодня. У меня много дел на корабле.

— А вечером придешь? — Анжелика прильнула к нему. Доминик почувствовал сильный, сладкий запах ее любимых духов. Женевьева, припомнилось ему, пахла лишь дорогим мылом и лавандовой водой: незатейливо, конечно, но такая свежесть.

— Может быть. Зависит от обстоятельств, — коротко ответил он, разнимая ее руки. — Завтра днем, во всяком случае, я хочу, чтобы тебя здесь не было. Понимаешь?

Анжелика опустила голову, чтобы скрыть вспыхнувшую ярость. Ей было все ясно. Она пробормотала:

— Как угодно.

А Доминик был слишком рассеян и не заметил ничего, кроме ожидаемой им покорности.

Он уехал с Сайласом пять минут спустя, а Анжелика устроила на кухне полный бедлам. Давая выход растущей ярости, она за полчаса перебила почти всю посуду, чем привела в ужас рабов. Им уже было известно, что хозяин провел ночь в спальне Анжелики с другой женщиной, но, как они считали, для квартеронки это ровным счетом ничего не должно значить.

Разрядившись, Анжелика поднялась в спальню. В ее глазах застыло выражение такой холодной решимости, что девочка-служанка, которая доставала из шкафа одежду, расчесывала хозяйке волосы, подавала пудру и прочие косметические принадлежности, старалась держаться подальше, зная, как несдержанна на язык Анжелика и как скора на расправу. «Кем бы ни была та, что так страшно огорчила мою хозяйку, она об этом пожалеет», — подумала девочка. Злопамятная Анжелика была известна своей мстительностью.

Наконец она надела тюрбан, который по закону обязаны были носить — как опознавательный знак — все квартеронки, и в сопровождении служанки вышла из дома. Они направились к реке, обогнули раскинувшийся на набережной рынок, свернули в узкую улочку обветшалых домишек, почерневшие крыши, прогнувшиеся полы и облезлые стены которых несли отпечаток разрушений от наводнений, страшных ураганов, постоянных туманов и привычной речной сырости.

В этих хибарах теснились игорные притоны, бордели, кофейни и винные лавки, которые посещали лодочники и матросы, просаживающие здесь последние деньги за сомнительные удовольствия. Анжелика шла быстро, не обращая внимания на непристойные выкрики из открытых дверей и ловко переступая через растянувшихся на тротуаре пьяниц. Слева от набережной показалась насыпь, покрытая чахлой травой и украшенная искусственными апельсиновыми деревьями. Над вонючими кучами мусора хлопало на ветру развешенное на веревках белье.

Возле темного дверного проема Анжелика велела служанке обождать, а сама прошла в мрачную конуру, пол которой был покрыт древесными опилками. В комнате стоял странный запах: одуряющая смесь алкоголя, благовоний и настоев каких-то неизвестных трав. Через несколько секунд Анжелика в глубине комнаты уже была увлечена разговором со старухой, завернутой в лоскуты ярко раскрашенной ткани.

Волосы у старухи были туго связаны в некое подобие свиных хвостиков, торчавших над головой, словно штопоры. Она сидела, склонившись над маленьким круглым столиком, затянутым поцарапанной кожей, и держала в ладони какую-то трещотку. Резким движением кисти она бросила что-то на кожаную столешницу, и обе женщины стали внимательно рассматривать причудливый узор. Женщины о чем-то пошептались, потом старуха, кряхтя, подошла к полке, забитой банками, резными шкатулками и полотняными мешочками. Какой-то мешочек перекочевал в руки Анжелики. На мгновение во влажном воздухе сверкнул серебристый блик — и монетка из кармана Анжелики перекочевала в старухин кулачок.

А Доминик, не подозревая, какую панику в душе Анжелики вызвало его поведение, отправился в свой мирный и опрятный дом на Чартрес-стрит. Принял ванну, побрился, съел легкий завтрак и предался приятным размышлениям о том, как хитро воспользуется укромной стоянкой для своих судов под самым носом у Виктора Латура при попустительстве его же дочери. Капер предпочитал мстить исподтишка и находил особое удовольствие именно в том, что Латур даже знать не будет, что его лишили собственности и невольно станет участником планов презираемого им пирата.

Ну а дочка? Страстная фея с золотистыми волосами и желто-карими глазами. Доминик улыбнулся. Он не причинит Женевьеве никакого вреда, но, когда оба отдадут друг другу все, что могут, она уже станет в высшей степени искушенной и искусной женщиной — подарком для любого молодого креола, которому посчастливится завоевать внимание Женевьевы и которого сочтут достойным войти в семейный клан Виктора Латура.

После завтрака в саду Доминик прошел через дом в парадный холл, где его ожидал Сайлас, держа наготове шляпу с загнутыми полями и трость.

— Вы на «Танцовщицу», месье? — В голосе слуги нельзя было не уловить тоску.

— Нет. В контору на бирже. У меня там кое-какие карты, которые нужно посмотреть.

— Планируете новый рейд, месье? — заблестели от радости глаза у матроса.

— Может быть, Сайлас, может быть, — беспечно улыбнулся капер и вышел на Чартрес-стрит, но уже на тротуаре обернулся и посмотрел на слугу, застывшего в дверях:

— Если ты не прочь, то прогуляйся до «Танцовщицы» и скажи боцману, чтобы собрал полкоманды для короткого перехода на два, а может быть, и три дня во внутренних водах.

— Да, месье. — Сайлас засиял. — С удовольствием, месье. Я мигом, месье.

Хмыкнув, Доминик ленивой походкой не спеша направился на биржу. Здесь вовсю шли приготовления к дневным торгам. Масперо бодро приветствовал своего квартиросъемщика и предложил ему стакан виски с содовой, льдом и мятой, выразив надежду, что тот придет посмотреть на торги, а если его что-то заинтересует, то Масперо готов предложить самую разумную цену.

— Виски я с удовольствием выпью. Но в настоящий момент я ничего не покупаю.

Джин Масперо пристально посмотрел на своего гостя, протягивая ему запотевший стакан.

— Другие планы, да?

— Возможно. — И на этот раз капер ответил весьма туманно.

Хозяина биржи было так же невозможно обмануть, как и матроса Сайласа, однако Джин деликатно сменил тему. В конце концов нельзя вмешиваться в чужие дела. Тем более капер и не любил о них распространяться, что вполне разумно для человека, занимающегося подобным бизнесом. Он должен быть уверен в безопасности своих предприятий.