"Библиотечка военных приключений-3". Компиляция. Книги 1-26

– Ученый, и «временно жениться!» – Женя презрительно фыркнула. Все весело рассмеялись над ее горячностью.

– Напрасно вы возмущаетесь, Женя, – сказал Лучинин, – в разных странах – разные обычаи. В Кашгаре существовал обычай, по которому прибывший купец должен был вступить во временный брак с молодой женщиной на срок своего пребывания в городе. Женщины эти назывались «чаукен». Валиханову попалась толковая чаукен, оказавшая ему большую помощь, и кто знает, не она ли способствовала тому, что он смог затем живым возвратиться на родину… Вы все знаете, что «узун-кулак» – этот беспроволочный телеграф пустынь и степей – всегда работал в Азии безотказно. Не успел еще Валиханов-Алимбай прибыть в Кашгар, как весть о возвращении Алимбая дошла до Коканда, и проживавшая там бабушка настоящего Алимбая прислала «внуку» дорогие подарки. А в Кашгаре снова и снова возникали слухи, что с караваном Мусабая прибыл русский офицер, который, мол, не смея показаться в городе, скрывается где-то поблизости. Местные чиновники разыскивали этого русского. От своей чаукен Валиханов узнал правду о смерти «длинноволосого» френга, то есть чужеземца, Адольфа Шлангинтвейта. «Я видела, – говорила она ему, – как френга вели к городским воротам, через новую площадь с мечетью. Ветер раздувал полы его халата и разметал волосы. Френг шел быстро и глядел на вершины гор». Перед самой своей смертью путешественник увидел, наконец, вершины таинственных Небесных гор, к которым привела его судьба.

– Что же сделали с ним? – спросил Борис Сахно.

– Ему отрубили голову и бросили ее на кучу голов, которые валялись на берегу Кызылсу. Голова путешественника долго отличалась от других своей белизной, пока солнце и ветер не сделали ее такой же черной, как и остальные. Путешествие Валиханова продолжалось десять с половиной месяцев, – закончил свой рассказ Лучинин. – Положение купца дало ему возможность изучить страну Алты-шаари, ее народ, собрать коллекции старинных книг и монет.

– Ну, теперь-то вся Центральная Азия изучена хорошо, – заметил Вадим.

– Вы не совсем правы, – возразил Ясный. – И лучшим тому доказательством может служить открытие всего несколько лет тому назад пика Победы, самого высокого в Тянь-Шане.

– Скажите, Степан Ильич, – обратился Сахно, – какой район Тянь-Шаня, на ваш взгляд, наименее исследован?

– Я думаю, что не ошибусь, если назову Центральный Тянь-Шань и особенно район, прилегающий к хребту Кок-шаал-тау. Правильно я говорю, Садык?

– Верно говоришь, профессор. Там… О! – и проводник, словно что-то вспомнив, умолк.

– Кок-шаал-тау… Это, кажется, самая восточая горная цепь Небесных гор? – сказал Ясный.

– Совершенно верно, это – граница с Китаем.

У входа в палатку показалась Женя.

– Степан Ильич, вас по рации вызывает погран-отряд.

– Хорошо, иду. – Лучинин направился в палатку, где помешалась рация.

Замолкший было аппарат ожил и дробно застучал: точка – тире, точка – тире. Женя тихо читала: «Начальнику экспедиции Лучинину. Прошу немедленно остановиться на привал и дождаться прибытия посланных к вам из отряда майора Проценко с двумя пограничниками. Весьма важно. Полковник Харламов. Прием подтвердите». Снова заработала рация. Женя отвечала: «Будем ждать».

Лучинин вышел из палатки огорченный. Он сообщил о радиограмме только Ясному. Русаков же узнал о ней от Жени, с которой он успел подружиться.

Ночью спали, как обычно в экспедиции, – и крепко, и чутко. Перед рассветом на смену дежурному Русакову встал дюжий Борис Сахно.

Солнце золотым кругом поднялось над вечными снегами горных хребтов. Засверкал, заискрился четырехгранный Хан-Тенгри. Подгоняемые пронзительным ветром над близкими нагорьями плыли сизые, как дым, облака.

Участники экспедиции оставили свои спальные мешки, проделали гимнастические упражнения, выкупались и засели каждый за свое дело.

Солнце упорно шло на запад. Длинные тени легли на края сырта, громче зажурчал ручей – наступал уже вечер, когда со стороны ущелья появились всадники.

Майор Проценко оказался крупным мужчиной с несколько замкнутым выражением волевого лица. Сопровождали его сержант Глыбин и ефрейтор Акопян. После непродолжительной беседы с учеными Проценко передал Русакову письмо от Харламова и сказал, что ему надо поговорить с ним с глазу на глаз. Они отошли в сторону и уселись на берегу ручья.

Майор вынул из планшетки конверт и извлек из него фотокарточку размером с почтовую открытку.

– Что это? – спросил Русаков.

– А вот взгляните… – и майор подал ему снимок, с которого приветливо улыбался профессор Ясный.

– Я пока ничего не понимаю, – сказал Русаков, покусывая стебелек травы. – Объясните, откуда и зачем у вас эта фотография? Кто, где и когда сфотографировал Ясного?

Майор Проценко пояснил:

– Рядом с профессором снят один из его друзей, тоже ученый. А смутные контуры дальше – это фигуры людей, сидящих и лежащих на берегу речки. Как нам сообщили, снимок сделан незаметно, на даче приятеля профессора под Москвой, между станциями Болшево и Валентиновка. Они купались тогда в Клязьме.

– И когда это было? До или после того, как Ясный решил ехать в Тянь-Шань?

– После… Буквально накануне его отъезда.

– Откуда у вас этот снимок?

– Нам передали его из органов государственной безопасности. Его изъяли у одного субъекта, в прошлом связанного с басмачами, – пояснил Проценко. – Снимок прислан ему из Москвы заказной авиапочтой. Адрес и фамилия отправителя оказались вымышленными.

– Что же говорит в связи с этим ваш подозрительный субъект?

– Он якобы и понятия не имел, что в конверте находился этот снимок. К нему будто бы зашел знакомый и попросил передать профессору Ясному письмо, которое будет прислано из Москвы, но что он не мог этой просьбы выполнить потому, что получил письмо уже после того, как геологическая партия отправилась в горы. Все это, конечно, вранье, за исключением того, что письмо действительно пришло из Москвы уже после вашего отъезда из Пржевальска.

– Ну, и что вы думаете о назначении этого снимка? – спросил Русаков.

– Пока что можно только гадать… Возможно, с профессором Ясным хотят установить связь. Для чего? На этот вопрос ответить трудно. В условиях столицы сделать это было или трудно или нецелесообразно, но вот кому-то стало известно, что он отправляется в наши места, и вот вам – готов фотоснимок, который затем срочно отправляется сюда.

– Интересные соображения, – заметил Русаков.

– Конверт со снимком предназначается для человека, который не знает ученого в лицо, – продолжал майор.

– Но разве этот человек не мог бы и без снимка найти его здесь?

– Конечно, мог бы, – ответил Проценко. – Но ведь для этого он должен был разыскать его, кого-то спрашивать, искать встречи с ним и всем этим мог навлечь на себя подозрения.

Русаков задумчиво заговорил:

– Раз снимок не привезен из Москвы тем, кто должен был вступить с Ясным в контакт, а прислан для него авиапочтой, то или этот человек не из местных, или он выехал вслед за Ясным и его не успели снабдить вот этим фото в Москве. Но, по-моему, последнее обстоятельство отпадает – ведь в таком случае было бы проще показать Ясного кому-то в Москве, хоть на той же Клязьме. Впрочем, кто знает…

– Все это логично, – не мог не согласиться Проценко. – Начальник погранотряда и решил прислать меня сюда с пограничниками. Мы теперь не оставим вас до самого возвращения на Иссык-Куль.

– Профилактика, конечно, не мешает, – сказал Русаков, вспомнив излюбленное выражение полковника Соколова.

Проценко предупредил:

– Об истории с фото – Ясному ни слова.

– Понятно.

На следующий день задолго до рассвета экспедиция покинула место привала и направилась на северо-восток, по направлению к массиву Хан-Тенгри. Ущелья, горные долины, гребни скал… Роскошным многоцветным ковром раскинулись высокогорные альпийские луга. Радовали взор серебристые эдельвейсы. На далеких скалах мелькнули силуэты каких-то горных животных.