Библиотека Дон Кихота

— Чья книга, гад? — еле сдерживая себя, поинтересовался наставник неопытного отрочества.

— Моя, а что?

— Твоя, гад?

— Угу, — согласился гад.

— Вставай, одевайся, и пойдем! — скомандовал Воронов.

Перепуганный насмерть генеральский сынок Петька одеваться не стал, а прямо в трусах побрел за наставником на улицу.

Сели на лавку и несколько минут хранили молчание. Воронов изо всех сил пытался обуздать свой гнев. Не убивать же, в самом деле, сорванца из-за книги, хотя и очень хотелось это сделать…

— Скажи, кто страницы вырвал?

— Не я.

— А кто?

— Все вырывали?

— Зачем?

— Ради смеха. На подтирку.

— А что же не всю книгу изорвали?

— Бумага толстая. Не удобно. Очко режет.

— Понятно.

Вновь помолчали. Неплохой парень, в сущности. Отдыхать сюда приехал, здоровье поправить. А тут к нему с какой-то книгой пристают.

— Кто книгу дал? — продолжился допрос.

— Мама. Хотела, чтоб я летом почитал.

— Ну и как?

— Что как?

— Успел почитать? До подтирки, я имею в виду?

— Успел. Скука, а не книга.

Ну, что тут поделаешь? Скука! Великое слово. Оно все объясняет. Не убивать же парня за это? Действительно «Дон Кихот» кому угодно скучным покажется.

— Иди, Петя, иди спать.

Правильно сказано: спать. Лазарь, иди вон. И пошла вонь. Спи, Петенька, спи. Видно не воскреснуть тебе из мертвых, Петр, сынок известного генерала. Видно, другая у тебя судьба, Петенька, и Сон — имя твое, Сон разума и души. И на тебе, как на фундаменте, как на камне, ибо Петр и есть камень, не возникнуть Храму, не вознестись ему вверх в виде огромной, гигантской Книги, вобравшей в себя то, что ты успел бы прочитать за всю свою бездарную, серую жизнь. И с этим ничего не поделаешь. Видно ты из тех, кто ни за что не пошел бы с Мигелем в пустыню, а так и начал бы искать выгоды, и обязательно стал бы прозелитом, чтобы каждый раз иметь возможность предаваться блаженному сну во время жаркой алжирской сиесты, когда рабы-христиане навевали бы на тебя легкий и приятный бриз своими широкими опахалами, собранными из перьев экзотических птиц.

— А книгу, тобой и твоими приятелями, Петенька, изуродованную, я у себя оставлю.

— Ладно. Только матери не говорите. Я приеду и ее за полку спрячу.

— Договорились.

Что прикажете делать с изуродованной таким образом книгой? Читать ее уже нельзя. Это кощунство. Держать в библиотеке — позор. Выбросить на помойку? Но тогда чем ты будешь отличаться от юного варвара? Выкинуть изуродованную книгу на помойку — это все равно, что выкинуть надкусанный хлеб, тело Господне. Грех это и грех большой.

Нет. Назад варвару Петьке он ее никогда не вернет. Нарушит данное ребенку обещание. Пусть попробует пожаловаться матери или отцу. Он тогда все расскажет. Генерал, говорят, человек строгий — Петькин зад пострадать может. Не то чтоб за изуродованную книгу мстили бы, но за вещь, и причем дорогую. А в этом генерал толк знал. Здесь порука взаимного молчания обеспечена.

Но что же делать с истекающим кровью томом? И тут Воронов вспомнил, как каббалисты поступали с отслужившей свой век Торой. Они ее хоронили, как хоронят людей, будучи абсолютно уверенными, что в противном случае эта священная Книга, пережившая сотни человеческих жизней, из блага может превратиться во зло, перейдя сослепу, старость, что поделаешь, со светлой стороны на темную.

Глядя тогда, в далекие уже семидесятые, на изуродованный том «Дон Кихота», Воронов вдруг отчетливо ощутил угрозу, исходящую от этого поруганного тома и решил похоронить его как можно скорее.

Он достал штыковую лопату и прямо во время «тихого часа» пошел в соседний лес. Стоял июль. Лето выдалось на редкость жаркое. Температура около градусов тридцати. Какая работа в такой зной?! Ложись и спи. Сиеста все-таки. Но дело представлялось безотлагательным. Книга сама требовала, чтобы ее предали земле. Во всяком случае, Воронову представлялось все именно в таком свете.

Зашел поглубже в лес. Здесь было попрохладней. Тень и тишина, нарушаемая только пением птиц. Но птицы не помеха. Пусть поют. Пусть отпевают книгу, как в церкви вновь преставившегося раба божьего. Ни души вокруг. Изуродованный том положил прямо на траву. Поплевал на ладони и взялся за черенок. Штык лопаты легко вошел в землю. Почва оказалась мягкой, рыхлой. Запахло сыростью и свежевырытой могилой, как на кладбище. Хорошо. Работа не будет такой уж трудной. Кстати, какой должна быть могила для книги: большой или маленькой? По идее яма должна быть в размер самого истерзанного тома. Но книга — это же ведь не только бумага, картон и клей весом килограмма полтора или два, книга, действительно, сродни в чем-то с человеком. Причем, не одним, а со всеми, кто ее когда-то прочитал и сделал частью собственной души. Так какой должна быть могила для книги? Ответ один. Когда речь идет о таком романе, как «Дон Кихот», то яма должна быть огромной. А как ее выроешь да еще в одиночестве? Здесь понадобится не один ковш экскаватора. Да что там экскаватор! Придется бурить землю с выходом на сверх глубины вплоть до километров 10 и то не всех великих читателей уложишь вместе с этим томом в братскую могилу. Что же делать? Оставить все, как есть? Сделать вид, что ничего страшного не произошло. Что это всего лишь испорченные бумага и картон, немного клея и ниток в переплете, кусок материи и больше ничего? Нет! Одному ему действительно не справиться! И Воронов принялся озираться по сторонам, словно ища поддержки у кого-то.

В следующий момент ему даже показалось, что за стволами деревьев кто-то скрывается. Нет. Этого не может быть. Это ему просто показалось. Все пусто. Только он, птицы и лес, и больше ни души. Да, он не сможет вырыть достойную могилу великой книге, но хоть что-то он все-таки должен сделать. Даже малое усилие, лучше, чем ничего, луче, чем просто взять и сдаться.

И он вновь взялся за лопату. Полежи, полежи спокойно, моя дорогая, моя истерзанная книга! Я отдам тебе все причитающиеся почести, даже если мне придется рыть эту могилу всю ночь до самого утра. Я буду вгрызаться в землю до тех пор, Книга, пока не упаду обессиленный, потому что и ты стала частью меня самого, потому что «не спрашивай, по ком звонит колокол, он всегда звонит только по тебе».

И беспрерывно повторяя еще какие-то бессмысленные фразы и разрозненные цитаты из других прочитанных им книг, он рыл могилу для «Дон Кихота» Сервантеса, забыв о времени, усталости, голоде и других нуждах собственного бренного тела. Похороны должны были состояться во что бы то ни стало. И как можно скорее! Изуродованный «Дон Кихот» больше никому не должен попасться на глаза, особенно детям. Ведь они варвары, они с легкостью могут поверить, что эта Книга уродлива и скучна, и поэтому получи удар битой, Сервантес, мы вырвем тебе кишки и кадык перегрызем своими острыми, как у хорька, молодыми здоровыми зубками. И поэтому рой, рой могилу, Учитель! Рой ее для великой и изуродованной детьми книги! Рой, чтобы ее никто больше не увидел в таком плачевном, в таком недостойном виде! А иначе конец! Иначе смерть! Иначе сама Книга начнет мстить за свое унижение и мстить жестоко!

Но власть материи начала брать свое, и лопата уже переставала слушаться, а в лесу сгустились тени. Наверное, в пионерском лагере его уже успели хватиться. А яма, между тем, все углублялась и углублялась. Она сделалась в его собственный рост. Но Воронову по-прежнему это казалось малым для его любимого «Дон Кихота».

И он рыл, пока совсем не стемнело, и пока он не упал без чувств на самое дно могилы.

И тогда те, кто скрывался за деревьями, вышли тихо, как призраки, из своих укрытий. На них были истлевшие камзолы и бриджи эпохи короля Георга, белые круглые кружевные воротники эпохи «Великой Армады» и Эль Греко, сюртуки и смокинги эпохи королевы Виктории. Они осторожно, словно имитируя картину «Погребение графа Оргаса», что висит в Толедо в церкви Св. Фомы, подняли из ямы Воронова, аккуратно положили его на траву рядом с «Дон Кихотом», а потом, деловито поплевав на ладони, сами взялись за лопаты и кирки невесть откуда взявшиеся, осветив при этом все место яркими факелами.

Этих добровольцев оказалось бесчисленное множество. И каждый работал на славу. Пока Воронов, обессиленный, лежал на земле рядом с томом Сервантеса, что служил теперь ему подушкой, яма увеличивалась и увеличивалась в размерах, постепенно, в результате общих усилий, превращаясь в маленький подземный город. Так, истерзанной детской рукой Книге была уготована достойная усыпальница.

Но Воронов ничего этого не мог видеть, потому что спал. А если чего ему все-таки и пригрезилось сквозь сон, то за реальность происшедшего с ним ночью он никак ручаться не мог.