Библиотека мировой литературы для детей, том 36
Шрифт:
— Как? — переспросил Гай Руф Ралла, и в его голосе послышалось одновременно и изумление и негодование. — Ты требуешь… ты желаешь, чтобы мы сами снабдили тебя оружием для продолжения войны с нами?
— И повторяю тебе, я требую, чтобы это было самое лучшее оружие. Оно должно быть доставлено в мой лагерь через двадцать дней, в противном случае эти четыре тысячи пленных не будут вам возвращены.
Помолчав минуту, Спартак добавил:
— Я мог бы заказать это оружие в соседних городах, но на это уйдет слишком много времени, а мне необходимо как можно скорее полностью вооружить еще два легиона рабов, пришедших за последние дни, и…
— …и именно поэтому, — ответил разгневанный посол, — пленные останутся
— Хорошо, — спокойно ответил Спартак, — через двадцать дней вы мне пришлете требуемое оружие.
— Клянусь Юпитером Феретрийским, — с трудом сдерживая гнев, воскликнул Руф Ралла, — ты, верно, не понял того, что я тебе сказал! Ты не получишь необходимого тебе оружия, повторяю тебе: не получишь! А пленные пусть останутся у тебя.
— Так, так, — нетерпеливо сказал Спартак, — посмотрим. Изложи мне второе предложение консула Варрона Лукулла. — И он снова иронически улыбнулся.
Римлянин несколько минут молчал, затем спокойно, почти мягко и вкрадчиво, произнес:
— Консул поручил мне предложить тебе прекратить военные действия.
— О! — невольно вырвалось у Спартака. — Интересно, на каких же условиях?
— Ты любишь и любим одной знатной матроной прославленного рода, ибо род Валериев происходит от сабинянина Волузия, пришедшего в Рим с Тацием в царствование Ромула, основателя Рима, а Волузий Валерий Публикола был первым консулом Римской республики.
При первых словах Руфа Раллы Спартак вскочил. Лицо его пылало, глаза горели гневом; затем он понемногу успокоился, хотя и побледнел, снова сел и спросил у римского посланника:
— Кто это сказал?.. Что об этом может быть известно консулу? Какое дело вам до моих личных дел? Какое они имеют отношение к переговорам о мире, который вы мне предлагаете?..
Услышав эти вопросы, посол смутился; в нерешительности он произнес несколько односложных слов; наконец, приняв твердое решение, он быстро и уверенно продолжал:
— Ты любишь Валерию Мессалу, вдову Суллы, и любим ею, и сенат, чтобы избавить ее от порицания, которое она могла бы навлечь на себя этой любовью, готов сам просить Валерию стать твоей женой; когда ты будешь женат на любимой женщине, консул Варрон Лукулл предложит тебе право выбора: пожелаешь ты проявить свою доблесть на поле брани — ты отправишься в Испанию в звании квестора под началом Помпея; предпочтешь спокойную жизнь под сенью домашних лар [165] — ты будешь назначен префектом в один из городов Африки, по своему выбору. Туда ты сможешь взять с собой и Постумию, дитя твоей греховной связи с женой Суллы; в ином случае ребенок будет поручен опекунам Фавста и Фавсты, других детей диктатора, и ты потеряешь не только право называть ее дочерью, но и всякую надежду на то, что когда-нибудь сможешь обнять ее.
165
Лары. — Римляне верили, что душа человека не умирает вместе с телом, а продолжает жить в доме, принимая участие в судьбе семьи. Эти души умерших предков назывались ларами, или манами, а также пенатами. Лары считались гениями — покровителями семьи. Не только каждая семья, но и каждая местность имела своего лара.
Спартак встал; левую руку он поднял на уровень подбородка, а правой приглаживал бороду; на губах его играла насмешливая улыбка, глаза горели гневом и презрением, он не сводил их с посла, внимательно слушая все, что тот говорил. Даже когда римлянин умолк, гладиатор продолжал смотреть на него в упор, временами покачивая
головой и постукивая правой ногой.Молчание длилось долго, наконец Спартак спокойно и тихо спросил:
— А мои товарищи?
— Войско гладиаторов должно быть распущено: рабы должны вернуться в эргастулы [166] , а гладиаторы в свои школы.
166
Эргастул, или эргастерий, — ремесленная мастерская, где использовался труд рабов.
— И… всему конец? — произнес Спартак, медленно выговаривая каждое слово.
— Сенат забудет и простит.
— Покорно благодарю! — насмешливо воскликнул Спартак. — Как добр, как великодушен и милостив сенат!
— А разве не так? — надменно ответил Руф Ралла. — Сенат должен был бы приказать распять всех мятежных рабов, а он прощает их; неужели этого недостаточно?
— О! Даже слишком… Сенат прощает врага вооруженного, и к тому же победителя… Действительно достойный и невиданный пример несравненного великодушия!
Он умолк на мгновение, потом с горечью произнес:
— Итак, восемь лет моей жизни, все мои способности, все душевные силы я отдал святому, правому и благородному делу; я бесстрашно шел навстречу всем опасностям; я призвал к оружию шестьдесят тысяч моих товарищей по несчастью, я вел их к победе, а теперь в одно прекрасное утро я скажу им: «То, что вам казалось победой, — не что иное, как поражение, свободы нам не завоевать; возвращайтесь к своим господам и снова протяните руки, чтобы их заковали в привычные цепи». Но почему же, почему?
— Значит, ты не ценишь чести, которую оказывают тебе, варвару; из низкого рудиария ты превратишься в римского квестора или префекта; кроме того, тебе будет дозволено жениться на знатной римской матроне.
— Так велико могущество сената римского? Он распоряжается не только всей землей, но даже чувствами людей, живущих на ней?
Оба умолкли; затем Спартак спокойно спросил Руфа Раллу:
— А если гладиаторы, несмотря на мои советы и уговоры, не пожелают разойтись?
— Тогда… — медленно и нерешительно произнес римский патриций, опустив глаза и перебирая руками конец своей тоги, — тогда… такому опытному полководцу, как ты… который, в конце концов, только для блага этих несчастных… не может не представиться… ему всегда представится случай… отвести войска… в места…
— …где консул Марк Теренций Варрон Лукулл, — продолжал Спартак, вдруг страшно побледнев; его гневные и полные ненависти глаза придавали лицу выражение жестокости, но говорил он сдержанно и спокойно, — будет ждать их со своими легионами; он окружит их, они неизбежно сдадутся ему без всякого шума, и консул даже сможет приписать себе честь этой легкой, заранее устроенной победы. Не правда ли?
Римлянин еще ниже опустил голову и не произносил ни слова.
— Не правда ли? — воскликнул Спартак громким голосом, который вызвал дрожь у Руфа Раллы.
Посол окинул взглядом Спартака. Вождь гладиаторов был так гневен, в его глазах сверкала такая ненависть, что римлянин невольно отступил на шаг.
— О, клянусь всеми богами Олимпа, — произнес фракиец гордо и с угрозой, — благодари богов, покровительствующих тебе, за то, что низкий и презренный гладиатор умеет уважать права другого, что гнев, охвативший меня, не затемнил моего рассудка и я не позабыл, что ты явился ко мне в качестве посла… Ты пришел предложить мне измену, низкую и бесчестную, как твой сенат, как твой народ, измену самую позорную и гнусную!.. Ты старался коснуться самых сокровенных тайников души моей!.. Ты пытался прельстить человека, возлюбленного, отца, чтобы обманом добиться своей цели там, где ты не мог одержать победу силой своего оружия.