Библиотекарь

Никто не говорил о карантине. Наоборот, мы старались представить наше заключение каникулами на загородной даче.

Хутор Возгляковых находился километрах в двух от ближайшего села. Кругом стояла тишина, лишь по краям простроченная цокотом далеких электричек.

Небольшой дом оказался гостеприимным пристанищем. В двух комнатах разместились сами сестры, Маргарита Тихоновна и Таня. Анна украдкой шепнула, что отведет мне и Тане отдельную каморку под крышей, но я, честно говоря, постеснялся такого открытого сожительства – это выглядело слишком вызывающе. Эту каморку мы отдали Вырину – там был жесткий топчан, как раз подходящий его больной спине, а кушетку снесли в сени, где расположился Тимофей Степанович. Там же нашлось место раскладушке – на ней спал Марат Андреевич.

Кручина, Иевлев и Сухарев ночевали в бане, я и Луцис – на сеновале. Анна выдала нам ватники и старое драповое пальто покойной Марии Антоновны – ночи уже были студеными.

Хозяйство Возгляковых было обветшалым и требовало ремонта, так что работы хватило всем. Мы укрепили сваи в навесе для мотоцикла, переложили на крыше шифер, починили крыльцо, выкрасили ставни, подправили забор, а в бане выпревшие полки заменили новыми.

Когда-то Возгляковы держали двух коров. После смерти Марии Антоновны скотину продали. Из дворовой живности, не считая собак, имелись только необременительные куры. Бывший коровник мы преобразовали в дровяной склад, а Иевлев и Луцис за пару дней набили его дровами под самую крышу. Таня и сестры выбелили погреб, а Маргарита Тихоновна наварила в большом медном тазу сливового повидла.

К концу недели в доме все было переделано. Оставался один досуг. По вечерам читальня разбивалась на компании по интересам. Тимофей Степанович чинно выуживал из холщового мешочка крошечные бочонки, звучно называя номера, а Маргарита Тихоновна, Анна, Светлана и Вероника покрывали пуговицами совпадающие цифры на картонках лото. За их столом царило безудержное детское веселье.

Гриша выпотрошил шахматную доску с недостающими фигурами и, соорудив из смолы и белого мякиша шашки, азартно резался в поддавки с Сухаревым. Поодаль Дежнев, Кручина, Иевлев и Луцис расписывали пульку.

Мы с Таней, предоставленные друг другу, играли в саду в бадминтон. Воланчик, похожий на дохлого воробья, всякий раз норовил застрять в коряжистых ветках горбатых яблонь. Лыжной палкой я мутил плотную листву. Воланчик срывался вниз, а вместе с ним на землю сыпалась недозревшая антоновка.

Закончилось все в один миг, скоропостижно и почти безболезненно, словно хрустнувшая под местным наркозом кость. Шла вторая неделя нашего заключения, и мы, убаюканные размеренной сельской жизнью, думали, что все обойдется.

В пятницу утром к хутору подкатил кортеж из четырех машин. Еще не громыхнуло под кулачным ударом гулкое железо ворот, а во дворе зашлась тяжелым рваным лаем московская сторожевая Найда, закружила вокруг будки, бренча долгой цепью. Вторя Найде, оглоблинская Латка, точно штопор, вкрутила в небо заливистую волчью трель. И только потом ворота перекатисто загудели.

Мы никого не ждали. Как-то позабылась причина, собравшая нас в доме Возгляковых. Я спрятал под половицу стальной футляр с Книгой, вытащил клевец и побежал к воротам. Там уже собрались Луцис, Сухарев, Кручина и Дежнев.

Грозный Иевлев, держа на отлете колун, спросил:

– Кого там черт принес?

– Свои, свои, – ответил знакомый голос. – Открывайте!

Мы отодвинули засов. Перед нами стоял Ямбых, за ним два его сотрудника, одинаковые, как булыжники, чуть подальше тянул шею и напряженно улыбался похожий на гуся Терешников в белой матерчатой кепке с пластиковым козырьком и выгоревшей надписью «Феодосия». Маячившего возле машины худощавого пассажира я тоже узнал, несмотря на увесистые, на пол-лица, дымчатые очки.

– Вадим Леонидович! – позвал Терешников. – Идите сюда, не бойтесь. Мы не дадим вас в обиду…

И тогда я вспомнил Колесова, подставного покупателя из гореловской читальни.

– Разрешите? – сухо спросил Ямбых и, не дожидаясь приглашения, вошел. – Псы, надеюсь, на привязи?

За ним, чуть косясь на наши топоры, следовала немногочисленная свита. Снаружи возле машин остались человек десять охраны.

Терешников, небрежно обернувшись, бросил им:

– Ждите, мы скоро вернемся! И без глупостей, нам ничего не угрожает!

После чего с тревогой оценил, какой эффект произвели его слова на широнинцев.

– Настоящие головорезы, – лепетал он, тыча пальцем через плечо, – маньяки. Им и Книги Ярости не надо… – бормотал он, подталкивая перед собой неуклюжего, будто стреноженного, Колесова.

Они прошли через наш живой коридор и остановились посреди двора. Светлана, намотав на руку будочную цепь, с трудом удерживала поднявшуюся на дыбы Найду. По другую сторону Анна тянула поводок с беснующейся Латкой. Подоспели Таня, Вероника, Маргарита Тихоновна и Тимофей Степанович. Мощные собаки и оружие создавали утешительное ощущение, что незваные гости находятся у нас под конвоем.

– Вадим Леонидович, – не удержался Сухарев. – Как здоровьечко? Квартирку-то брать будете или нет?

Тимофей Степанович восхищенно цыкнул:

– Живой, гнида!

Колесов болезненно вздрогнул и сказал, старательно глядя на ботинки:

– Товарищ Терешников, мне бы очень хотелось отсюда побыстрее уйти.

– Уйдете. Но не раньше, чем выполните свое задание! – оборвал его Ямбых, а затем обратился ко мне: – Здесь все ваши читатели? Да?

Я кивнул, предчувствуя катастрофу.

Ямбых, как муха, посучил сухими шелестящими ладонями.

– Ну, а вы что скажете? – спросил он у Колесова.

– Давайте, Вадим Леонидович, не робейте, – подбодрил того Терешников.

Колесов короткими пугливыми взглядами сосчитал нас:

– Одного не хватает… Водилы.

Я почувствовал, как ударила в щеки кровь, виски предательски вспыхнули и потекли.

– Так-так… – Ямбых ухмыльнулся. – Не вспомните, случайно, фамилию водителя?

Вадим Леонидович замялся, проворно оттопырил ворот пиджака, полез в карман.

– Оглоблин Федор Александрович, – прочел он по бумажке. – Пятьдесят шестого года рождения… А теперь можно?

– Идите-идите, – позволил Ямбых. – Товарищ Терешников, сопроводите. А у нас с широнинской читальней будет отдельный разговор.

– Надолго? – спросил Терешников, пятясь к выходу. За ним шаг в шаг отступал Колесов.

– Посмотрим… – Ямбых улыбнулся нашим потерянным лицам. – Ну, и куда вы подевали вашего читателя? Съели?

– Никуда мы его не девали, – сказала Маргарита Тихоновна. – Товарищ Оглоблин здесь, с нами… Просто нас раздражало присутствие тех двоих клоунов, – она указала на лязгнувшую за Терешниковым дверь.