Библиотекарша

– Ты только им этого не показывай, а то решат сделать слабое звено из тебя. А ведь для тебя "Телескоп" - это все.

– Вот я и приезжаю, чтобы отдохнуть и набраться сил. Чтобы потом всю неделю нормально общаться с "милыми коллегами"... Да ну их! Давай сменим тему, - Ника села и достала из сумки толстый том.
– Возьми, завтра отнесем Елене Владимировне. Я, наверное, уже в списке злостных должников числюсь... А третья часть, продолжение "Часового механизма" и "Наваждений", есть? Тут в предисловии говорилось, что в середине 70-х Сигюрдссон работал над третьим романом из этой серии...

– Нет, он не успел завершить работу...

– Жалко, значит, так и не узнаем, как сложилась судьба героя. А мне было интересно, что у него будет с Кристин после ее вдовства и возвращения из Англии. Он-то готов ее принять даже после ее измены, с ребенком от первого брака. А она сильно изменилась, война ее переломала. Захочет ли Кристин вернуться к парню, который так и застыл на уровне подростка, воспитанного строгой бабушкой, и все тяготы прошли мимо него...

– Ну, не так уж и прошли. В "Механизме" рассказывается, что он некоторое время, как Тарковский, "баранку на два дня делил"...

– Все равно это не сравнить с войной, - хмуро сказала Ника.
– Исландию она почти не затронула, а Англии сильно досталось. И в это время Кристин была там, потеряла мужа и с малышом на руках пробиралась под огнем в портовый город, чтобы сесть на пароход... После этого они стали, как на разных полюсах. А как ты думаешь, что могло случиться с Кристин и Паудлем дальше?..

– Не знаю, не задумывалась. Конечно, хочется надеяться, что у них еще есть будущее. Но мы можем только предполагать, а что задумывал автор - уже не узнаем...

– Сейчас Паудлю пришлось бы еще тяжелее, - Ника встала и начала разбирать дорожную сумку.
– Да и в те времена тоже легче жилось людям с крепкими локтями и луженой глоткой...

– Сейчас он пополнил бы галерею "лишних людей", - согласилась Лиля.
– Чацкий, Онегин, Печорин и Паудль. Вроде бабушка воспитывала его порядочным человеком. Но она не научила его бороться за место под солнцем, поэтому парень всю жизнь тушуется и уступает дорогу более горластым и напористым и так и живет на обочине. Печально...

– Жизнь на обочине - все равно что жизнь в декретном отпуске!
– резюмировала Ника.
– И зачем нам то и дело с явной симпатией преподносят героев, предпочитающих плыть по течению? Конечно, кому-то они покажутся милыми, симпатичными, просто лапушками, а я вспоминаю Долматовского:

Всегда в порядке, «добрые» -

Приятные, удобные,

Они со всеми ладят

И жизнь вдоль шерстки гладят.

Их заповедь — смирение,

Их речи — повторение.

Сияние улыбок,

Признание ошибок...

А я люблю неистовых,

Непримиримых, искренних,

Упрямых, невезучих,

Из племени колючих.

Их мучают сомнения

И собственные мнения,

Но сердце их в ответе

За все, что есть на свете.

Не берегут колючие

Свое благополучие,

И сами лезут в схватку,

И режут правду-матку.

А если ошибаются,

Больнее ушибаются,

Чем тот, кто был корыстен

В опроверженье истин.

Не у природы ль учатся

Они своей колючести?

Ведь там, где нежность скрыта,

Есть из шипов защита, - прочитала она.
– И герои книг или фильмов мне нравятся сильные, решительные, бойцы, с которых хочется брать пример, а не умиляться всяким пластилиновым воронам, выбирающим путь наименьшего сопротивления!

– Тогда тебе понравится "Салка Валка", - Лиля достала с полки томик в голубой матерчатой обложке.
– Роман как раз о сильной женщине с тяжелой судьбой, которой девушка бросает вызов.

– Спасибо. Когда вернуть книгу?

– Когда прочтешь.

– О-кей. А пластилиновых героев мне просто жалко.

*

Ночью Лилю разбудил грохот во дворе. Соседские кошки, привыкшие к тому, что домик заброшен, шастали по саду, как по джунглям. Вот и сейчас трехцветная Дуня, любимица Елизаветы Ивановны из дома напротив, свалила сушившиеся на садовом столе формы для выпечки.

Лиля вышла на крыльцо. Кошка, испуганная произведенным шумом, сидела на столе и сверкала в сумерках майской ночи зелеными глазами.

– Дунька, ты опять за свое?
– спросила Лиля.
– Почему ты не гуляешь в своем саду?

Кошка поняла, что ни веником, ни тряпкой ее не погонят, фыркнула в ответ и стала облизывать лапку. Весь ее вид говорил: "Ну и что тут такого? В твоем саду интереснее, чем на Лизкином английском газоне! А ты не ставь свои противные железяки там, где я гуляю!".

– Ну и нахалка же ты, - Лиля плотнее запахнула халатик.
– Еще и по столам расхаживаешь, а мы тут едим!

Дуня недовольно передернула ушами с кисточками: "Ой! Сдался мне твой стол! Вытри потом и все дела! И вообще лапы у меня чистые!".

Проводив кошку взглядом, Лиля облокотилась на перила. После полуночи слегка стемнело, но на востоке синеватый сумрак уже зарозовел. Прохладная, пахнущая сиренью тишина окутала улицу. Заснули даже полуночники; ни одна машина, ни одна электричка не нарушали магию белой ночи в Мариенбурге. Лиля вспомнила белые ночи в Питере над Невой. Там к синему и розовому прибавлялся еще и серебристый блеск затихшей воды и золотистый - Петропавловского шпиля и купола Исаакиевского собора, и точеные силуэты разведенных мостов, под которыми до рассвета бесшумно скользят баржи и речные трамвайчики...

– "Речной трамвайчик тихо встал у сонного причала", - промурлыкала Лиля.

– Лиль? Тебя тоже кошка разбудила?

Ника в голубой пижаме в горошек вышла на крыльцо и остановилась рядом.

– У бабушки в последнее время не было сил их гонять, вот кошки и распоясались.

– Думают, что им тут парк, - Ника закурила.
– Кстати, о парках: Удельный может накрыться медным тазом. Ты слышала?

– Да, знаю, что через него хотят провести участок КАД. Как будто нет другого места!