Бич Божий

После Николы правили его сыновья, названные ветхозаветными именами, — Моисей, Давид, Аарон, Самуил. Первые два погибли в боевых действиях с ромеями. Аарон отрёкся от престола и ушёл в монастырь. Так что к осени 974 года Западной Болгарией управлял один Самуил.

Город София звался тогда Средец (от старинного римского «Средика»), Но Софийская церковь уже стояла; впрочем, сравнивать её с Софийским собором в Преславе, а тем более — в Константинополе, было очень сложно: строили её не греки, а славяне-христиане — предшественники болгар, — аскетично, строго и невыразительно. И вообще, весь Средец выглядел довольно провинциально: каменное здание только одно (царские палаты), немощёные улицы, при наличии водопровода по римскому образцу — сточные канавы на улицах...

Именно сюда, на берег реки Искыр, и стремился младший из сыновей Петра — оскоплённый ромеями Роман. Вместе с братом во Христе Теофилисом добирались они почти два месяца: грек Панкратос довёз их на барке до восточного входа в Константинополь; далее монахи шли вдоль Мраморного моря, миновали перешеек Галлипольского полуострова и опять вдоль берега, но уже Эгейского моря, двигались по направлению к Греции. В устье Нестоса беглецы едва не утонули в болоте, но счастливо выбрались и пошли на север, вдоль хребта Пирин, мимо пика Мусала, где берёт начало река Искыр. Ну а там выкрасть лодку и добраться на ней до столицы владений царя Самуила было уже несложно.

Самуил принял их достаточно настороженно, на двенадцатилетнего Романа он взирал с подозрением. Царь — квадратный, несколько похожий на обезьяну, с длинными руками и прижатыми к черепу ушами — иногда выпячивал нижнюю губу, и при этом голова у него поворачивалась налево. В первый раз при таком движении у Романа похолодело под ложечкой, но потом он понял: Самуил подвержен нервному гику.

— Ваше величество! — убеждал его подросток. — Мы должны покончить с нашим противоборством. Цель одна — Болгария. Враг один — ромеи. Нам пора взяться за руки и объединить бедную страну, обесчещенную захватчиками.

Выпятив губу, царь повёл голову налево, а затем ответил:

— Вы смеётесь, молодой человек? Чтоб начать настоящую кампанию, надо иметь три вещи как минимум: деньги, армию и желание воевать. А сейчас у меня отсутствуют и одно, и другое, и третье. Слава Богу, что ромеи остановились на наших границах. Если б мощь, которую они обрушили на русского князя, Иоанн обрушил на нас, мы бы дрогнули на вторые же сутки. — Он опять повёл головой и добавил более спокойно: — Я ценю ваш юношеский задор и желание покончить с враждой между нашими царствующими домами. Мой отец не любил Петра. Но с его сыновьями мы готовы заключить перемирие... Если Бог поможет нам в этом...

Огорчённый Роман сказал:

— Я на вас надеялся...

Царь взглянул на него насмешливо:

— Обстоятельства выше всех... Максимум того, что могу для вас сделать, — это предложить остаться в Средеце. Будьте гостем. Мы живём без роскоши, но еда и напитки лучше, чем в монастыре на Принцевых островах...

А поскольку Роману деться было некуда, он и в самом деле остался. Но спустя неделю сын Петра почувствовал лихорадку губы высохли и потрескались, начал бить озноб, и монах Теофилис тщетно пытался согреть его тёплыми вещами. Лоб Романа горел, он впадал в забытье. А часа через три-четыре юноша покрылся испариной, жар окончился и больной проспал до утра безмятежным сном. Встал Роман совершенно здоровым, ел с немалым аппетитом, с удовольствием прогулялся по берегу Искыра и присутствовал в церкви Святой Софии на обедне. Через трое суток приступ повторился. Вызванный Теофилисом лекарь констатировал малярию Очевидно, в низовьях Нестоса малышка укусил комар-бациллоноситель. Приступы длились в течение месяца, ухудшая состояние бедного царевича. Он осунулся, кожа стала жёлтой, на еду не хотел смотреть. В первых числах сентября, после очередного приступа, началось безумие: сыну Петра казалось, что его хотят оскопить повторно, он кричал, метался, бил руками в стену; иногда молился, декламируя целые куски часослова, иногда звал на помощь брата Бориса. Состояние ухудшалось быстро. Он лежал без движения, а дыхание было хриплое и прерывистое. Лекарь, посмотрев на его расширенные зрачки, предсказал близкую кончину. Но случилось невероятное: мальчик выжил. Теофилис кормил его с ложечки и возил на коляске на прогулки.

Месяца через два сын царя Петра смог ходить и присутствовать на церковных службах. Он теперь твёрдо знал: Бог ему помогает; надо вызвать брата Бориса и совместно начать боевые действия.

Киев и окрестности, лето 975 года

Жеривол научился волхвовать от отца, Пересвета, и ходил у него в помощниках-причтах с юных лет. А поскольку у чародеев не было обета безбрачия, он женился на сводной сестре печенежского хана Кирея — Фатиме. Молодые люди полюбили друг друга с первого мгновения, и прекрасная мусульманка подарила супругу семерых детей. Пятеро из них умерли в младенчестве. Оставались двое: девочка Красава, мальчик Милонег. А сама Фатима погибла, оступившись на лестнице в тёмном погребе и сломав себе позвоночник. Милонегу в то время было восемь лет.

От ношения Жеривола и княгини Ольги испортились после её крещения. Он считал, что с христианизацией народа Русь окажется под влиянием Византии и утратит свою самобытность. А поэтому вместе со Свенельдом начал битву за Святослава. И успех им сопутствовал: юный князь поссорился с матерью, отказался принять христианство и женился на дочери Жеривола. Но Красава умерла при загадочных обстоятельствах, Жеривол грешил на властолюбивого зятя, и с тех пор дружба их расстроилась.

А другим огорчением в жизни кудесника был, естественно, Милонег: сын не захотел стать волхвом и ушёл в дружинники к Святославу. Жеривол негодовал, обещал проклясть, но потом смирился. Он в чертах Милонега узнавал красавицу Фатиму. И любовь к пылкой печенежке усмиряла гнев отца, извиняла сына, заставляла потакать прихотям его и фантазиям. А когда ведуну выпало сгубить собственное чадо, выбрав жертвой Перуну, он едва не сошёл с ума: заболел, был на грани смерти. Но наследник выплыл, и тогда родитель впал в другую крайность — суеверного его обожания; страсть к Анастасии и принятие им христианства он воспринимал без тени смущения, только плакал при расставаниях, провожая Савву в дальние походы. От разлуки худел, чувствовал апатию, а при случае помочь дорогому детищу воскресал и буквально наполнялся энергией.

Надо ли описывать, как боролся волхв, чтоб не допустить нападения Люта и Свенельда на Овруч! Он собрал всё своё могущество, всё, что знал из старинных книг и чему отец научил его в юности, и, явившись в белом облачении к Мстише, смог его загипнотизировать, убедить в сглазе и болезни. От испуга, на нервной почве Лют захворал, покрываясь язвами. Сам Свенельд умолял волхва снять заклятие с сына, обещая не ходить на Древлянскую землю. Жеривол смягчился и внушил умирающему Мстиславу, что теперь он поправится. К осени 974 года Лют восстановил хорошее самочувствие, а зимой начал помышлять о захвате владений князя Олега. Ярополк тоже был за это; он хотел отомстить неверной супруге за измену и унижение. Но кудесника все боялись. Вовк по прозвищу Блуд предложил по-тихому удавить жреца, но когда спросили, сможет ли он сам выполнить задуманное, начал мяться и увиливать под разными предлогами. И других охотников тоже не нашлось. Оставалось только одно: подготовить поход тайно от волхва. Лют поехал в Вышгород, начал отдавать распоряжения, собирать дружину и тренировать её в чистом поле. Всю весну он потратил на приготовления к походу.

Но и Жеривол не дремал. Погрузив бабку Тарарырку в состояние провидческого транса, он спросил, что ей мерещится.

— Вижу, батюшка, Ольгин град, — лепетала старуха с закрытыми глазами, — вкруг него — шатры рати Лютовой... И его, проклятущего, на коне верхом... Объезжает своих дружинников, наставляет, как надобно биться супротив Олеговых витязей...

— А когда хотят выступить? — наклонился к ней волшебник, волнуясь.

— Ой, не ведаю, не ведаю чтой-то... Мнится мне, что недолго ждать... Не позднее изка, четвёртого дня, праздника Ярилы...

Жеривол, не мешкая, поспешил к князю во дворец. Ярополк грелся на майском солнышке, сидя на крыльце, а холоп-брадобрей приводил в порядок ногти на его руках — обрезал и подтачивал, действуя маленькой пилочкой с перламутровой ручкой.

— Здравия желаю великому князю, — поклонился кудесник, стоя на последней ступеньке крыльца. — Соблаговоли выслушать меня, бо имею сказать важное зело.

Святославлевич, щурясь от весеннего света, вяло проговорил в ответ:

— Молви, Жериволе.

— Не воюй Овруч, княже.

Тот слегка приподнял чуть опухшие со сна веки, посмотрел в глаза чародею с удивлением — чересчур наигранным и от этого малоправдоподобным:

— Я не понимаю, о чём ты.

— Не криви душой. Понимаешь. Лют готовит дружину, после дня Ярилы хочет двинуться на Древлянскую землю. Отмени поход, не гневи Перуна, нашего заступника. Он велит убивать врагов, но не братьев единокровных.

Ярополк холодно заметил:

— Не о брате моём печёшься, но о сыне своём паршивом, соблазнившем княгиню Анастасию... Что ж, скажу тебе откровенно, волхве: мы обложим Овруч и зашлём к Олегу послов. Коли выдаст неверную жену вместе с Милонегом — города не тронем. Заупрямится — пусть пеняет на себя: всё спалим дотла.