Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
– А это еще что за шайтаны, Черкасов? – простонала Рита.
– А это, Маргарита Юрьевна, люди из моей группы. Хорошие, кстати, парни. Славятся тем, что всегда приходят вовремя…
Эпилог
В одноместной палате районной больницы было душно и одиноко, пахло лекарствами. Алексей уже ворочался, превозмогая боль, но вставал крайне редко – лишь когда нужда скручивала в бараний рог. В ближайших планах значилось подняться и сломать к чертовой матери шпингалет на окне, иначе оно вообще никогда не откроется!
Операция по извлечению
«А что может случиться?» – напрягался Черкасов. «Ну, что-нибудь, – пожимал плечами хирург, – медицина – дело темное. А вы тогда женитесь на этой девушке, товарищ капитан – прекрасный совет. Будете оба хромать, не так обидно. Крепкая семья, надежная ячейка общества… Все молчу, молчу… Знаете, именно сейчас я бы вам не доверил и табуретку…»
Открылась дверь, в палату вошла Рита Рахимович с костылем, внимательно посмотрела вокруг. Больничная пижама, висящая мешком, ее не портила. Немытые волосы, распущенные по плечам – тем более. А еще была бледная кожа, осунувшееся лицо, запавшие глаза. Она направилась к его кровати. Он с любопытством смотрел, как она ковыляет с черепашьей скоростью, как пристраивается у него в ногах.
– Скучно, Маргарита Юрьевна?
Она кивнула:
– Тоска смертная. Хочется всех построить и отправить за сто первый километр.
Он засмеялся.
– У нас неплохо получилось, Рита, – признался Алексей. – Можно сказать, сработались под занавес. В официальных документах это опишут так: благодаря совместным слаженным действиям Министерства государственной безопасности и органов милиции была нейтрализована опасная бандитская группа… ну, и так далее. А может, никак не опишут, что вероятнее всего. Кстати, Маргарита Юрьевна, объясни мне простую вещь: как вы с Мирским оказались в том парке? Я проверялся, хвоста не было.
– Следили не за тобой, – пожала плечами Рита. – Негласно проверялись все значимые лица города. Игорю Борисовичу, мир его праху, запала в душу мысль про важного агента абвера в этом городе. Проверяли многих. Буквально за день до финала появилась информация на Шабалина. Отдельные факты его биографии вызывали вопросы – в частности, две поездки в Новосибирск с эвакуированной коллекцией Третьяковской галереи. Тамошний директор оперного театра не мог вспомнить такую фамилию, хотя у человека здравый рассудок и ясная память. В принципе, не улика, но решили углубиться, понаблюдать. Когда вся компания поздно вечером куда-то отправилась, стало интересно. Но мы их потеряли, потом отправились на звуки выстрелов…
– Почему мне не сообщили про Шабалина?
– Ну, знаете ли, Алексей Макарович, – Рита с издевкой заулыбалась, – во-первых, сами такой, во-вторых, информация запоздала. Мне сообщили, что Шабалин уже дает показания. Фигура, кстати, любопытная. Служил в контрразведке Юденича, бежал в Эстонию. Всесторонне образованный тип, патологическое неприятие советской власти. От Гитлера был не в восторге, но ненависть к Советам затмила все. Перед войной, уже в солидных годах, окончил
школу абвера, был выдан за жертву эстонских буржуазных националистов и осел в Советском Союзе, где ловко сменил биографию. С ним была молодая девушка, выдаваемая за племянницу, работать с которой было сущим удовольствием – такая одаренная актриса… У девушки репрессировали всю семью, в 40-м Шабалин взял ее под опеку, вылепил из нее то, что хотел. Ее участие в акциях банды уже частично подтверждается. Эх, не дожил Игорь Борисович…– У тебя что-то было с Мирским?
– Ты того, да? – покрутила она пальцем у виска. – Это даже трудно представить. Мы вместе работали четыре месяца, просто коллеги. Он человек очень строгих правил. Не курил, практически не выпивал. Полностью отдавался работе, мечтал о карьере в нашем министерстве. В Москве у него остались жена и дочь, которой недавно исполнилось восемь…
О чем-то более приятном поговорить не успели. Открылась дверь, и в палату потянулись выжившие члены оперативной группы. Процессию замыкал мрачный Дьяченко. Он был единственный, кто не улыбался.
– Здравия желаем, товарищ капитан, – бодро поздоровался Чумаков. – Прости подлецов, грешили на тебя. Это нас Дьяченко взбаламутил.
Олег раздраженно скривился, вздохнул. Рита тоже вздохнула, поднялась, перехватив костыль, и побрела из палаты. Оперативники с любопытством смотрели ей вслед.
– Ну, ниче так, – резюмировал Чумаков, дождавшись, когда захлопнется дверь. Но она тут же отворилась, снова показалась мордашка Риты, она, не мигая, глянула на Пашку, и тот мгновенно начал скисать. Дверь опять захлопнулась.
– Ходят тут всякие, – расстроенно пробормотал Чумаков, – товарищи офицеры женского пола… Ладно, надеюсь, не отправят на Колыму…
– О чем это мы, – простодушно сказал Петров. – В общем, бочку мы на вас покатили, Алексей Макарович. Дьяченко ездил в соседний район, к знакомому в тамошнем угро. Тот сделал по просьбе запрос в верха, и выяснилось, что ни в Управлении по оперативному розыску, ни где-либо еще, ни вообще в МВД, нет сотрудника с именем Черкасов Алексей Макарович. На этом основании Дьяченко решил, что ты имеешь отношение к банде…
– Вы тоже решили, – фыркнул, отворачиваясь, Дьяченко. – Ладно, Леха, прости. Считай, что бдительность проявили. Ты сам мутил, что нам оставалось? И гибель Конышева казалась подозрительной. Он же наш, в доску свой, надежный. Решили, что ты от себя подозрения отводишь. Опять же картину, которую ты якобы нашел, а где, как – не пожелал отчитаться. Решили проследить за тобой, потеряли тебя в продуктовом на Базарной, потом услышали выстрелы из парка, но пока добрались… А потом Черепанов втык сделал, чтобы не лезли, куда не просят. Откуда ты, Леха?
– От верблюда, – усмехнулся капитан. – Да, я не работаю в системе МВД. А откуда прибыл, вам лучше не знать. Какая разница? Я самый настоящий Алексей Черкасов, тебе ли в этом сомневаться?
– Да, верно, – заулыбался обычно сдержанный Гундарь, подтащил к кровати несколько стульев, начал выгружать из плечевой сумки гостинцы – бутылку водки, два яблока, два граненых стакана, завернутых в бумагу – во избежание предательского бряканья. У Алексея от изумления расширились глаза.
– Так здесь же нельзя…