Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Знаете, какую породу собак предпочитают ученые для экспериментов в своих лабораториях? – спрашивал он у товарищей. И, не получив ответа, пояснял: – Гончих. Догадываетесь почему? Потому что гончие наиболее снисходительны к тем людям, которые причиняют им боль. Так-то, товарищи. А я не снисходителен и на роль руководителя группы не гожусь. Я сразу начну кусаться, когда начальство сделает мне больно.

Потому Прохоров и предложил на свою должность Старцева, оставив Егорова в замах.

Васька был крепок, красив, невозмутим. «Видный мужик», – говаривали про таких женщины. Так уж вышло, что он ни дня не служил в Красной Армии. Окончив с отличием восьмилетку, поступил в Ленинградскую школу среднего начальствующего состава Рабоче-крестьянской милиции и там же – в милиции – начал строить свою карьеру. Память у него была отменной, потому учеба давалась легко.

Получив погоны младшего лейтенанта, он отправился в один из районов Ленинградской области на место убитого бандитами участкового инспектора. В районе проявил природную смекалку и наблюдательность. За несколько месяцев работы нащупал тонкую нить, осторожно потянув за которую обезвредил целую банду.

Начальство приметило сметливого паренька и, когда вышел срок его стажировки в качестве участкового, перевело его в Ленинградский уголовный розыск. Там Василий служил и набирался опыта до самой войны.

В сорок первом его и еще несколько толковых сыщиков перебросили в Москву для усиления МУРа. И так сошлись на небе звезды, что едва ли не в первую неделю службы он за час выдал на-гора оперативное расследование и задержал опасного дезертира.

Дело было так. Пришлось ему по случаю какого-то праздника через силу усугубить водки вместе с опытными сослуживцами. Да-да, в тяжелом и тревожном сорок первом тоже случались праздники – куда же без них! По неопытности Вася перебрал и наутро ощущал себя крайне неважно. По дороге из общежития на службу завернул в закусочную, их к тому времени в Москве почти не осталось, а эта, вблизи Белорусского вокзала, действовала. С целью ликвидировать засушливость в ротовой полости он взял бутылку пива, на закуску – горячих вареников с картофелем, кусок хлеба – больше ничего в той забегаловке не предлагалось. Расположился за столом у окна и приступил к процессу лечения.

Когда пива в бутылке почти не осталось, а вареники убавились наполовину, к Егорову за столик подсел молодой, лет двадцати, паренек и вежливо попросил поделиться с ним завтраком. Одежда на нем была чистой, но, как подметил начинающий сыщик, с чужого плеча.

Ввиду улучшения состояния Вася повеселел, а проснувшееся в нем человеколюбие приказало купить несчастному незнакомцу отдельную порцию не очень вкусных вареников из серого комковатого теста.

Пока паренек жадно поглощал завтрак, Егоров интересовался, как же он докатился до такой жизни. Тот проникся к кормильцу доверием и поведал, как в первые дни войны был призван военкоматом на службу, как прошел короткое обучение в подмосковном мобилизационном лагере. Как не выдержал на фронте лишений, ужасов и крови и сбежал, прихватив винтовку, немного патронов и две гранаты. При этом паренек пообещал рассчитаться с Егоровым за вареники, если тот поможет ему продать оружие и боеприпасы.

После таких признаний незнакомца и последовавшего предложения Васино человеколюбие враз испарилось. Народ доверил этому «бравому» солдату винтовку для защиты страны от фашистских извергов, а тот не только оказался трусом, но еще и норовит продать свое оружие первому встречному! Кому он его продаст?! Ведь не добропорядочному же гражданину, а той мрази, которую Егоров с товарищами по уголовному розыску отлавливает по «малинам» да притонам.

Но так он негодовал внутри, не показывая дезертиру своих настоящих мыслей. «Есть у меня один лихой знакомец, – согласился помочь Егоров. – Тут, рядом, на Тишинском рынке. Пойду ему позвоню, договорюсь. Деньги, думаю, он даст тебе сразу. Винтовку-то где припрятал?»

Паренек пояснил, что оружие с боеприпасами лежит в подвале соседнего четырехэтажного дома, где он провел три последние ночи. Василий купил бойцу еще одну порцию вареников с бутылкой пива в придачу, а сам пошел звонить в отдел…

Вернувшись через несколько минут, сказал: «Все в порядке. Доедай спокойно, потом отправимся к дому, туда подойдет мой знакомец с деньгами».

К четырехэтажке действительно подошел товарищ Егорова, но не один, а в составе оперативно-разыскной группы – благо от Петровки до Белорусского вокзала было рукой подать.

Испуганный парнишка отвел сыщиков в подвал, где были обнаружены винтовка, патроны, гранаты, военная форма… Дальше последовали опись, протокол, отпечатки пальцев и прочая волокита.

А закончилось дело тем, что Касриэль Рудин лично поблагодарил Василия Егорова за ловко организованную операцию по поимке опасного дезертира и представил его к очередному офицерскому званию «старший лейтенант».

* * *

Комиссар Урусов в это время находился на другом конце столицы, где подвыпившая шантрапа напала с ножами на сотрудника милиции. Сотрудник в неравной схватке погиб. Вместо комиссара в Глотов переулок приехал один из его заместителей. Он был из старой когорты сыщиков, оперативную работу знал и надолго отвлекать группу от дела не стал.

Стемнело. Во всех помещениях старого корпуса Таганского военкомата включили свет. В большой кабинет принесли керосиновые лампы, так как электрические разбились от взрыва гранаты, к тому же была повреждена проводка.

Осмотр завершался. Кабинет стал центром вечерних событий – именно сюда бандиты стремились прорваться, и здесь Васильков с Баранцом более двадцати минут удерживали оборону.

Иван Харитонович проверил протоколы, спросил, все ли успел отснять Горшеня. Затем приказал собрать вещдоки, закончить осмотр и готовиться к выезду. На улице давно стоял служебный автобус, на котором сыщики должны были вернуться в Управление. Там в своем кабинете Старцева дожидался с докладом комиссар Урусов.

– Ваня, на секунду, – позвал Егоров.

Устало вздохнув, тот вернулся.

Василий в задумчивости стоял над столом. На столешнице лежало несколько разных по форме и величине клочков бумаги, а также обгоревший список, составленный Васильковым и Баранцом. Все это Егоров намеревался забрать с собой, но что-то его заинтересовало.

– С листками все понятно, по ним у меня вопросов нет, – отодвинул их в сторону капитан. – А что означает эта записка?

Старцев взял со стола измятую бумажку, развернул и прочитал:

– «Майор Сорокин…» – Отведя взгляд в сторону, задумался… Через несколько секунд уверенно выдал: – Не знаю такого.

– И я не знаю, – повторил Егоров. – Но рука-то вроде Сашкина. Приглядись, ты же знаешь его почерк.

– Определенно, его. А где ты ее нашел?

– Под пустым перевернутым ящиком, вылетевшим из стола.

Для верности Иван взял один из листков списка, над которым стопроцентно трудился Васильков, и сличил почерк.

– Одна рука, – заключил он. – Погляди, как написаны буквы «М» и «к».

Левая ножка «М» миллиметра на три вылетала за нижнюю строчку, и поэтому буква слегка походила на греческую «Мю». А верхний носик «к», наоборот, чуть возвышался над остальными буквами.

– Да, записка написана им. Только вопрос: когда? Если до налета, то она касалась работы над списком и расследованию не поможет.

– А если во время налета…

– …то это уже зацепка, Ваня, – воодушевился Егоров. – Причем хорошая зацепка!

– Нам нужно найти этого Сорокина. Срочно! – Старцев направился к двери. Не оборачиваясь, попросил: – Вася, займись его поисками, пока меня будет мучить вопросами Урусов…