Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– А вы вспомните, – настаивал Кольцов. – Или пропало желание облегчить свою участь?

– Как же его… Аллен Робертсон… Нет, не так… Робинзон… или что-то в этом духе, точно не помню… Я плохо запоминаю иностранные имена и названия.

Алан Робинсон! Этот пострел и здесь поспел! Так вот откуда уши растут… Михаил не менялся в лице, но мыслительный процесс разгонялся. Американский дипломат явно по уши в теме, а значит, знал много имен и вообще представлял кладезь интересной информации. Об этом надо срочно сообщить в Москву. Пусть думают, как его взять, не навредив репутации Советского Союза. Опыт наработан, есть средства, позволяющие развязать язык, а впоследствии отключить память. А то чувствуют себя как дома, творят что хотят, сколько можно с ними миндальничать?

– Хорошо, я вас понял, Борис Геннадьевич. С вашего позволения, на сегодня закончим.

– Что со мной будет, гражданин следователь? – Зельский волновался, всматриваясь в лицо майора в поисках в нем чего-то обнадеживающего.

– Зависит от того, насколько искренне вы готовы сотрудничать, – уклончиво отозвался Михаил.

– Но я искренне готов… У меня семья, сын служит в армии, достойно отдает свой долг Родине… У жены нездоровые легкие, она не может работать… У меня у самого больное сердце, требуются дорогие лекарства…

– Вылечим, Борис Геннадьевич, не волнуйтесь. В пенитенциарной системе работают хорошие врачи.

И не таких вылечивали – подследственных, подсудимых, приговоренных. Штопали, латали, проводили операции, в итоге ставили на ноги – и отправляли в подвалы, где приводили приговоры в исполнение. Гуманизм называется – отличительная черта социалистического правосудия.

Глава третья

– Срочно выезжай в Москву, – выслушав доклад, приказал Рылеев. – Есть дело. Команду оставь в Омске, пусть ребята роют дальше, здесь они не нужны. В понедельник должен быть у меня.

В понедельник проходили похороны Леонида Ильича Брежнева. Центр Москвы оцепили, патрулировали улицы сотрудники милиции, военнослужащие гарнизона. Застыли в почетном карауле бойцы кремлевской роты, пожилые члены Политбюро. Комиссию по организации похорон возглавил Юрий Владимирович Андропов. Москва (как и прочие города и поселки Советского Союза) пребывала в траурном убранстве. Развлекательные мероприятия отменили. По радио и телевидению передавали грустную музыку. В Колонном зале Дома Союзов проходило прощание с телом Брежнева. Прямая телетрансляция велась на всю страну. В Дом союзов тянулись трудящиеся столицы, представители других городов, зарубежные делегации. Москва застыла, погрузилась в скорбь. Траурная музыка, звучащая из всех динамиков, усиливала гнетущую атмосферу. Тело на орудийном лафете перевезли на Красную площадь. Произносились речи – выступали руководители партии и правительства. Члены похоронной комиссии лично перенесли гроб с телом к Кремлевской стене, где была вырыта свежая могила. Под пронзительное исполнение гимна генсека опустили в землю – за этим пристально наблюдала страна. Откуда взялась небылица, будто гроб уронили? Этого не было, действовали четко и отлаженно, процедуру неоднократно отрепетировали. Видимо, за шум падения приняли внезапно грянувший орудийный залп. Артиллерия работала во всех столицах союзных республик, в городах-героях и других крупных населенных пунктах. На пять минут остановились все предприятия Советского Союза. Три минуты гудели заводы, поезда и пароходы. На засыпанную землей могилу водрузили портрет покойного, венки, многочисленные подушечки с орденами и медалями. Бесконечной вереницей тянулись мимо могилы представители иностранных делегаций – в том числе из капиталистических стран, – кто-то кланялся могиле, кто-то отдавал воинское приветствие. На Красной площади начинался парад войск московского гарнизона…

Странно, что самолет в этот день в связи с трауром не застыл в воздухе. Пробиться на Лубянку оказалось непросто, повсюду барьеры, милицейские кордоны. Полковник Рылеев сидел у себя в кабинете, смотрел трансляцию по телевизору. Церемония прощания с генсеком подходила к концу. Полковник крякнул, выключил телевизор, опустился обратно в кресло и каким-то мутным взором уставился на вошедшего. Заставил себя очнуться, мотнул головой.

– С приездом, майор. М-да, достукались… Выпьешь?

Кольцов кивнул, сегодня можно. Даже нужно. Все необходимое для жизни находилось у полковника под рукой. На столе возникла початая бутылка армянского коньяка, две хрустальные стопки. Выпили, не чокаясь. Коньяк был отменный, да и повод серьезный. Проворчав про пулю, которая не должна пролететь между первой и второй, Рылеев вновь наполнил рюмки. Пару минут молчали, глядя в пространство. Даже высшим офицерам КГБ было интересно, что же будет дальше.

– Все нормально, мы «пскопские» – прорвемся, – со вздохом заключил полковник, убирая рюмки и бутылку. – Светлая память, как говорится… Новый генсек – Юрий Владимирович. Это было понятно сразу, как только умер Леонид Ильич. В курсе уже?

– Да, Валерий Леонидович. Известно, кто возглавит комитет?

– Он же и возглавит. Временно. Будет совмещать две должности. Месяц, два или три. Дальше – туман. Примут решение – Чебриков, Федорчук или какой-нибудь выскочка образуется. Назревают перемены, майор, чувствует мое больное сердце… Ладно, как уже сказано ранее – прорвемся.

– Робинсона надо прибрать, товарищ полковник. Он многое знает. Хочу предложить план мероприятий – как провернуть темное дельце и не попасть в историю.

– Зря старался, – с досадой отмахнулся Рылеев. – Алан Робинсон вчера вечером вылетел рейсом Москва – Нью-Йорк.

– Не может быть, – опешил Михаил. – Выходит, мы и этого упустили?

– Ну, извини, – развел руками полковник. – Подписку о невыезде он не давал. Птица вольная, летит куда хочет. Понял, что запахло жареным, и решил на всякий случай выйти из игры. Боссы Робинсона понимают, что мы можем до него добраться, наплевав на его дипломатическую неприкосновенность. Нас уже столько раз безосновательно обвиняли в нарушении международных норм, что самое время эти нормы нарушить – чтобы не так обидно было. А ставки высоки. Так что нет дурных сидеть и ждать, пока мы придем за ним. Не расстраивайся, Кольцов, – полковник улыбнулся как-то плотоядно. – Фигня все это в сравнении с мировой революцией… – Было такое ощущение, что до визита майора полковник уже приложился к бутылке. – Держу пари, что рано или поздно мы узреем нашего американского друга в Западном Берлине…

– Мы потеряли двух человек, знающих всю шпионскую сеть в Союзе, – напомнил Кольцов. – Все, что касается Омска и Зеленограда, проекта огнеметной системы и других, где используются электронные схемы. По крайней мере, Робинсон знал все, а Поплавский – многое. Если это фигня, то как скажете. Минутку, Валерий Леонидович. – Кольцов нахмурился. – Почему в последнее время мы постоянно спотыкаемся об это словосочетание – «Западный Берлин»?

– Думаю, неспроста, – заметил Рылеев. – Я тебя выдернул из Омска не за тем, чтобы пить коньяк… хотя и повод, конечно, значительный, – полковник покосился на затемненный экран телевизора. – Интерес Запада к нашим огнеметным системам понятен – мы впереди планеты всей. А их научная мысль работает плохо, проще украсть. Шпионскую сеть мы проредили, и это уже хорошо. Но шпионы везде, чуть ли не в каждом учреждении, тянут наши секреты – и это, сам понимаешь, не охота на ведьм, а печальный факт. Они во всех закрытых «ящиках» – в КБ, на предприятиях, там, где занимаются электроникой. Эту сеть надо выявлять. Гонка вооружений не прекращается, и благодаря этим людям мы ее проигрываем. Ты верно заметил, нам нужен Поплавский. Если повезет – возьмем Алана Робинсона, о котором, как подсказывает мой многолетний опыт, мы скоро вновь услышим. Есть достоверная информация: в Западном Берлине на улице Фельдештрассе, 42, действует некое «инженерное бюро Крафта» – об этом извещает вывеска на здании, что, понятно, маскировка. Под вывеской скрывается закрытый центр БНД и ЦРУ, куда стекается секретная информация – в том числе о завербованных лицах в СССР. Алан Робинсон там неоднократно отмечался – по информации нашей резидентуры в ФРГ.

– Западный Берлин – не ФРГ, – осмелился перебить начальника Кольцов.

– Да, это анклав, окруженный территорией ГДР, – согласился Рылеев. – Он не интегрирован в ФРГ, формально там свои законы и порядки, свои органы управления, но фактически это одно и то же. В Западный Берлин проложены дороги из ФРГ – по ним под охраной западных немцев поступают грузы в анклав. Действует железная дорога. В Западном Берлине два международных аэропорта, куда без проблем может попасть любой человек из западного мира. А с восточной стороны – хрен. Берлинская стена работает в обе стороны. Это огромная территория, на которой проживают два миллиона жителей или около того. Фактически та же ФРГ – только прямо у нас под носом. Что не очень здорово. Да еще это «инженерное бюро», будь оно неладно… БНД работает в связке с ЦРУ, так же как восточногерманская Штази – с нами. Пока счет ничейный… Бюро на Фельдештрассе – серьезная организация. Им руководит некто Вильгельм Бауман, курировавший на пару с Робинсоном Денисова и Балашова – шпионов из Зеленограда. В бюро принимаются решения, трудятся аналитики, консультанты, специально обученные люди разрабатывают операции, направленные против нас и стран восточного блока. Доступа к этой организации у нас нет. Резидентура в Западном Берлине слаба, а дипломатические отношения с анклавом мы не установили. Этому препятствовали наши американские друзья. Помимо Робинсона, мы скоро сможем лицезреть в Западном Берлине и нашего дражайшего Поплавского. Сто к одному, что Алексея Львовича туда привезут. Если уже не привезли…

Кажется, Кольцов догадывался, к чему клонил полковник. И это начинало нешуточно беспокоить.

– Кстати, сводная сестра Поплавского действительно проживает в Западном Берлине, – издалека подъезжал к главной теме полковник. – Улица Тильштрассе, 17, это западная оконечность анклава, участки с малоэтажной застройкой. Софья Львовна, в девичестве Поплавская, нынче – Брюстер. Что-то нам подсказывает, что Поплавский ее навестит, верно? Родная как-никак душа, пусть и сводная. И навестит не раз, будут общаться регулярно. Софья попала в Германию по программе переселения советских немцев – не сказать, что она чистокровная немка, но покойная мама вроде ею была. Сестра Поплавского – фигура аполитичная, куда привезли – там и живет. Поначалу обитала в городе Зейме – это на Балтике, потом вышла замуж, переехала с мужем в Западный Берлин. Муж скоропостижно скончался, детей нет, вроде живет одна… А теперь внимание… – Полковник подался вперед, глаза заблестели. – К черту сестру, нам на ней не жениться. Как сказано, доступа в аналитический центр на Фельдештрассе у нас нет. Но все может измениться. По нашим каналам прошел сигнал: один из сотрудников этого центра ищет возможность выйти на КГБ. Фигура осведомленная, офицер западногерманской разведки, занимает в «бюро Крафта» не последнюю должность. Известна фамилия, но ее знают немногие: некто Людвиг Эберхарт. Мотивация господина нам пока неизвестна. Человек в годах. Известен его адрес в Западном Берлине – Кюрхаллее, 36. Видимо, одноквартирный дом. Сейчас это модно – проживать в своем доме. Ближе к земле, так сказать. Эберхарт хочет сотрудничать – но только с нашим комитетом. Он как огня боится Штази и недвусмысленно дал понять, что при появлении на горизонте данной организации будет обрывать концы.

– У Штази неоднозначная репутация, – согласился Михаил.

– Тем не менее они наши друзья, – отрезал полковник. – А друзей не выбирают. – Рылеев замешкался, невольно задумался. – Или выбирают? Ладно, не важно. Теоретически мы сможем работать через голову Штази, опираясь на нашу резидентуру при посольстве в Восточном Берлине, которая, кстати, весьма сильна. Но такая схема работы будет выглядеть странно. Немецкие товарищи обидятся. Ладно, разберемся. Ты ничего не хочешь сказать?

– Я бы лучше выпил, товарищ полковник. Это шутка. Вы тоже не закончили.