Билет в ад

До сих пор дела и заботы семейства Зерруки не касались Тома: он занимался полицейскими, а не преступниками. Но после того как в одном из досье он обнаружил имя Жамеля — в списке наиболее доверенных лиц Вдовы, — ситуация изменилась.

— Чем обязан удовольствию тебя лицезреть? — с иронией спросил Жмель.

— У тебя неприятности.

Над столом повисла тишина. Двое мужчин какое-то время в упор смотрели друг на друга. На лице своего родственника и предполагаемого союзника Тома прочел враждебность. Он понимал, что в глазах Жамеля выглядит как минимум трижды отступником. Начать с того, что отец Тома предпочел дать сыну западное образование вместо домашнего, как полагалось бы сделать в порядочной мусульманской семье. Во-вторых, Тома стал предателем, сотрудничающим с копами (так, по крайней мере, это наверняка представлялось Жамелю). И наконец, теперь он явился с дурными вестями.

— С каких это пор ваша «маринадная инспекция» нами заинтересовалась? — спросил Жамель с небрежностью человека, хорошо осведомленного о внутренних полицейских делах.

— С тех пор, как твоя… патронесса завела знакомства среди полицейских, — ответил Тома.

В общих чертах он обрисовал родственнику ситуацию, заметив, что при упоминании имени Тевеннена брови Жамеля слегка приподнялись — стало быть, рыльце у копа и впрямь было в пушку, и Вдова действительно была здесь замешана… Никаких дополнительных подробностей Тома сообщать не стал, ограничившись лишь информацией, необходимой, чтобы приобщить кузена к делу.

Он был уверен, что рыбка заглотнула наживку, как вдруг Жамель быстро и почти незаметно взглянул по сторонам, словно его что-то спугнуло.

— Ты зачем пришел? — спросил он.

Тома пожал плечами:

— Мы с тобой не в одной лодке, но я уж точно пришел не затем, чтобы сдавать своих родственников. Ты что, решил, что у меня в кармане диктофон? Твои дела меня не касаются. И моей инспекции тоже.

— Хорошо, тогда скажи зачем. А то это похоже на подставу.

Тома немного помолчал, размышляя, как лучше изложить суть дела, не раскрывая своих истинных намерений.

— Тебе так нравится работать под башмаком у трансвестита, который раньше был шлюхой? — без обиняков спросил он.

Даже в полусумраке Тома заметил, как лицо Жамеля побагровело. На лице его читался гнев, смешанный со стыдом. Причина была понятна: даже если Вдове удалось создать разветвленную преступную сеть, действуя со всей жестокостью и непреклонностью, и купить всеобщее почтение ценою страха, то для сыновей Корана она оставалась, в лучшем случае, существом, предназначенным для греховных развлечений, в худшем — ошибкой природы. И в обоих случаях — тем, что называлось archouma. [3]

3

Здесь: стыдоба (араб.).

— Вот что я тебе предлагаю, — продолжал Тома. — Ты поможешь мне прищучить Тевеннена, а я в обмен помогу тебе свалить Вдову. На какое-то время тебе придется исчезнуть, но потом ты сможешь вернуться и продолжать вести прежние дела… или заняться чем-то еще. Честная сделка.

— Считаешь меня крысой? — возмутился Зерруки.

— Я тебя считаю умным малым, который понимает свой интерес. Я предлагаю тебе дешево отделаться и выйти из этой истории невредимым. Может, даже с почестями. Если дело сорвется, тебе тем более ничего не грозит. К тому же речь идет о том, чтобы прищучить копа. С каких пор ты стал жалеть эту публику?

Жамель подозрительно взглянул на него, слегка приподняв одну бровь:

— А твой-то интерес в чем? Тебе от этого какая выгода?

Тома с трудом сдержал улыбку. Он знал, что кузен осторожен, как лис, — привычка, выработанная долгими годами уличного воспитания.

Участие в этом деле Жамеля Зерруки необходимо было Тома ради двух целей: как можно быстрее схватить Тевеннена и заработать себе репутацию, достаточно хорошую, чтобы перейти из ГИС на более достойную работу.

Часто сталкиваясь с рядовыми полицейскими в ходе своих расследований, он постепенно осознал всю сложность положения этих людей, которым приходилось бороться с преступностью и в то же время постоянно ощущать на себе как минимум неприязнь или даже открытую ненависть большинства населения и СМИ. В свое время подобная ненависть привела Тома на работу в ГИС, но, оказавшись там, он вынужден был пересмотреть свое отношение, изучив ситуацию с другой стороны.

Теперь полицейский корпус вызывал у Тома Миньоля искреннее уважение — достаточное для того, чтобы стремиться стать одним из его сотрудников. И заняться настоящими преступниками.

Когда в «деле Вдовы» всплыло имя его кузена, Тома увидел в этом подходящую возможность отличиться, чтобы позднее претендовать на другую работу. Более благодарную. Более уважаемую. Более… полицейскую — борьба с преступностью, с наркотрафиком… Орфевр, 36. [4]

Он долго смотрел на двоюродного брата.

4

«Набережная Орфевр, 36» — французский детективный фильм о двух полицейских, которые стремятся занять вакантное место начальника полиции.

— Мой интерес в том, чтобы выиграть время, — наконец ответил он. — Хотя рано или поздно Тевеннен все равно попадется, а вместе с ним и твоя патронесса… Еще в том, чтобы мой уважаемый родич не оказался за решеткой — если у него хватит ума принять мое предложение. Ну и наконец, я хочу иметь хоть одну почетную страницу в своем досье. Как видишь, ни один из нас внакладе не останется.

Жамель Зерруки некоторое время молчал, глядя на свои сжатые кулаки. Затем вдруг резко встал и произнес одну-единственную фразу:

— Я ничего не обещаю.

Однако Тома понял, что выиграл первый раунд.

7

— Ты… никуда не поедешь сегодня вечером?

Шарли задала этот вопрос почти шепотом, хотя изо всех сил старалась, чтобы голос звучал естественно. Она старалась вести себя как ни в чем не бывало, и в каком-то смысле Серж ей даже помогал: он был молчаливым, отстраненным… можно сказать, отсутствующим, даже когда находился в доме. Их разговоры после недавней сцены свелись к минимуму — Серж словно и сам понял, что на сей раз переступил черту.

По крайней мере, так было до сегодняшнего вечера. Сегодня, по какой-то непонятной причине, Серж явился домой в хорошем настроении (догадаться об этом можно было хотя бы по тому, что он два часа просидел перед телевизором без единого комментария в духе: «Ну и б…ская морда!»).

— Нет. Посижу дома, со своей любимой женушкой.

Шарли изумленно моргнула, заметив адресованную ей улыбку, и одновременно почувствовала, как вдоль позвоночника пробежала легкая дрожь.

— У тебя разве нет никаких дел? — спросила она, хотя и понимала, что это лишнее. — Я слышала, как ты только что договаривался по телефону о встрече…

— Нет. Этот вечер я проведу с тобой. И все остальные вечера тоже. Никаких больше дел. Со всем этим покончено. Сейчас мне надо будет отъехать, но всего на полчаса.

Загадочная полуулыбка. Иронический блеск в глазах.

Шарли вздрогнула. Она не понимала, что происходит. Ситуация развивалась как-то очень странно, и это ей не нравилось. Совсем не нравилось.

Неужели он что-то заподозрил?

Нет, не может быть! Она приняла все предосторожности — в этом Шарли была уверена. Она даже не брала машину для своих недавних разъездов, опасаясь, что Серж может проверить счетчик и удивиться, обнаружив на нем лишние километры. В те четыре раза, что она отлучалась, Шарли садилась на автобус и отъезжала подальше от дома, а телефонные разговоры вела с городских таксофонов, расположенных на безопасном расстоянии от чужих ушей.