Билл-завоеватель
Шрифт:
– У тебя весь день впереди, – заметил он. – Садись и смотри, как я ем. Я быстро.
– Тебе письмо, – сказал Билл. – В гостиной лежит. От Алисы.
– Да? – отозвался Джадсон с поистине братским безразличием. Он глядел в газету. – Вот послушай: «Признание в эфире. Веллингтон, штат Масачусетс. Вчера вечером здешняя жительница мисс Луэлла Фипс выключила радиоприемник в ту самую минуту, когда ее возлюбленный Джеймс Дж.Ропер из Нью-Йорка объявил в эфире об их помолвке. Радиолюбитель рассчитывал порадовать невесту, во всеуслышание сообщить о грядущем радостном событии…»
– Зачем печатают такую чушь? – кисло произнес Билл.
– Разве
– Нет!
– Ох! – Джадсон вернулся к литературным изысканиям. – «Догонят ли чудо-пловчиху мисс Бауэр?»
(Он как раз дошел до спортивного раздела.)
– Кто догонит?
– Тут сказано просто «догонят». Дружки, наверное. Во время шестидневных соревнований по плаванию мисс Бауэр поставила четыре мировых рекорда и два американских.
14
Полианна – героиня одноименной повести Элинор Портер (1868-1920), которая во всем видит хорошую сторону.
– Ну и что?
Джадсон перевернул страницу и хихикнул.
– Горничная спрашивает постояльца: «Вам кофе в постель?». «Нет, -отвечает он, – пожалуйста, в чашку».
Он с надеждой взглянул на друга, но на лице у Билла не дрогнул и единый мускул. Джадсон, испробовав трогательные истории, спорт и юмор, взглянул на него встревоженно.
– Что стряслось?
– Ничего. Ты кислый, как дождливое воскресенье в Питсбурге. Вот уже несколько дней ходишь мрачнее тучи. Тебе чего-то нехватает.
– Всего мне хватает.
– Откуда ты знаешь? – с жаром произнес Джадсон. – Cимптомы налицо. Ты весь дерганный, сто лет не улыбался. Я тебе объясню, в чем дело. Нам просто необходимо держать в доме чуточку бренди как раз на такие случаи.
– Вот как?
– Я слышал, безнадежно больных спасали чуточкой бренди. Известное дело. Прямо-таки из могилы вытаскивали. Вот сюда и поставим. В этот шкаф. Места совсем не займет.
Минуту он с надеждой глядел в непреклонное лицо Билла, потом сник.
– Ладно, – сухо сказал он. – Для твоей же пользы предлагал.
Прибыла вторая порция ветчины; разобиженный Джадсон набросился на нее, затем убрался в гостиную. Билл расчистил место за столом и сел писать.
Билл писал Алисе Кокер по вторникам и пятницам. Сегодня была пятница, соответственно ему предстояло сочинить любовное послание. Казалось, глаза его должны сиять, но нет, они были тусклы и безжизненны; после первых пяти слов он остановился и начал грызть ручку.
Литературный процесс часто бывает долгим и мучительным, но молодого человека, который пишет возлюбленной, должны переполнять гениальные фразы. Вот уже некоторое время Биллу все труднее становилось заполнить лист, и это его смущало. Как ни кощунственно предположить, что писать Алисе – смертная скука, приходилось честно признать, что он спозаранку выставил Джадсона из-за стола, чтобы поскорее отделаться и забыть.
Он почесал в затылке. Никакого эффекта. Слова не шли.
Все это было тем более странно, что в начале лондонской жизни он составлял свои поэмы в прозе с вдохновенной легкостью. Стоило сесть, перо начинало летать по бумаге. Выражения самых достойных чувств рождались
так быстро, что он не успевал записывать. То, что издают огромными тиражами в розовато-лиловых обложках, давалось ему без всяких усилий. И вот, нате – ни единой мысли.Он встал и прошел в гостиную. Если что и может его вдохновить, так это двенадцать фотографий. Алиса Кокер так же царственно улыбалась с каминной полки, этажерки и столика. Билл рассматривал третью карточку слева, смутно чувствуя, что она не дает ему ни малейшего толчка, когда глухой голос воззвал к нему из глубины кресла.
– Билл, старина, – сказал голос.
Билл резко обернулся.
– Чего еще? – рявкнул он.
Разумеется, не следует так грубо отвечать верному другу, но, признаем, сейчас для этого был повод. Джадсон ел его глазами, в которых была написана какая-то странная жалость. Это Билла доконало. В теперешнем раздраженном состоянии он и так с трудом переносил Джадсона, эта же гримаса скорби окончательно вывела его из себя.
– Что ты на меня пялишься? – спросил он.
Джадсон не ответил. Он встал, подошел, похлопал Билла по плечу, молча стиснул ему руку, потом еще раз похлопал по плечу и, наконец, вернулся в кресло.
– У меня для тебя известия, – глухо сказал он.
– Какие?
– Билл, старик, – трагически произнес Джадсон. – Ты был неправ. Поверь мне. Насчет бренди.
– Какие известия?
– Кто угодно, – сказал Джадсон, – может заболеть. В любую минуту. Поэтому в каждом доме нужно держать наготове небольшой запас бренди. Я читал. Оно широко применяется в медицине как легкоусвояемый и питательный продукт. К тому же это возбуждающее, ветрогонное и снотворное средство. Что, убедил?
– Перестанешь ты нести околесину? Что случилось?
– Сколько раз было, что при дурных известиях совершенно здоровые люди падали в обморок и могли бы умереть, если б не стопочка бренди. Дай мне денег, Билл, я сгоняю на угол за пинтой-двумя.
– Какие известия?
– Помню, отец рассказывал, когда он сильно погорел в биржевую панику девятьсот седьмого… Нет, – поправился Джадсон. – Вру, не отец, его приятель. Он потерял все. Так вот, он пошел домой, открыл бутылку, хватил два стакана подряд и сразу почувствовал, что заново родился. Мало того, бренди так его вдохновило, что он спас половину состояния. Больше половины. Тут близко. Прямо на углу. За десять минут обернусь.
– Слушай, – прохрипел Билл, – если ты не скажешь, что за известия, я сверну тебе шею.
Джадсон печально покачал головой, словно горюя, как опрометчива и нетерпелива юность.
– Ладно, – сказал он. – Как хочешь. Алиса слиняла. Обручилась со сталепрокатчиком. Уйма денег. Просила тебя подготовить.
Билл вытаращил глаза. Роковые слова медленно проникали в его сознание.
– Обручилась?
Джадсон скорбно кивнул.
– Со сталепрокатчиком?
– С ним самым.
Последовало долгое молчание. Билл с внезапным потрясением осознал, что испытывает непомерное облегчение: теперь письмо можно не заканчивать! Все утро оно давило на него тяжелым грузом, и теперь он, как ни старался, не мог удержать переполнявшего грудь восторга.
Он понимал, что это – неправильные чувства. Стыдно человеку, чьи мечты разбиты, радоваться из-за какого-то недописанного письма. Да разве это труд – дописать письмо? Вывод напрашивался один: он – бесчувственная скотина.