Бироновщина

— А я тебя, Гриша, съ перваго взгляда даже не узнала… Или тебя зовутъ теперь уже не Гришей, а Григоріемъ?

— Григоріемъ, а чаще того Самсоновымъ.

— Отчего не Самсономъ? Ты такой вдь великанъ сталъ, и усы какіе отростилъ!

— Усища! — усмехнулся, красня, Самсоновъ и ущипнулъ пальцами темный пушокъ, пробивавшійся y него надъ верхнею губой. — Не нынче-завтра сбрить придется! — прибавилъ онъ со вздохомъ.

— Что такъ?

— А такъ, что при господахъ моихъ, Шуваловыхъ, я вторымъ камердинеромъ состою, камердинерамъ же, какъ и самимъ господамъ, усовъ не полагается. Но вы-то, Лизавета Романовна, за три года какъ выровнялись! Совсмъ тоже придворной фрейлиной стали: въ лайковыхъ перчаткахъ…

— А ты думаешь, он мои собственныя? Фрейлина Менгденъ, спасибо, одолжила. Съ трудомъ вдь застегнула: руки y меня куда толще, чмъ y ней.

Для наглядности двочка растопырила вс десять пальцевъ; но отъ этого одна пуговица отскочила.

— Вотъ бда-то! А y меня тутъ ни иголки, ни нитки…

— Такъ вы бы вовсе ихъ сняли, коли вамъ въ нихъ неспособно.

— Ну да! Мн и то порядкомъ уже досталось отъ фрейлины за то, что лапы y меня красныя, какъ y гусыни, что загорла я, какъ цыганка.

— Здсь, въ Питер, вы живо поблднете, похудете. За-то будете водить знакомство съ высокими особами, ходить въ шелкахъ-бархатахъ, кушать всякій день мармеладъ да пастилу, да шалей (желе)… А все же таки въ деревн, я такъ разсуждаю, вамъ жилось вольготнй?..

— Ужъ не говори! А помнишь, Гриша, какъ мы скакали съ тобой верхомъ безъ сдла черезъ канавы да плетни? То-то весело было!

— Здсь зато вы можете здить и зимой, хоть каждый день, мелкой рысцой или курцъ-галопомъ въ манеж.

— Въ манеж? Нтъ, все это не то, не то! Ach du liber Gott!

— Что это вы, Лизавета Романовна, ахаете по-нмецки? Словно нмка.

— А кто же я, по твоему?

— Какая ужъ вы нмка, Господь съ вами! Родились въ Тамбовской губерніи, говорите по-русски, какъ дай Богъ всякому, будете жить здсь при русскомъ Двор. Покойный вашъ батюшка (царство Небесное!) тоже былъ вдь куда больше русскій, чмъ нмецъ.

— Это-то правда. Онъ не разъ, бывало, говорилъ намъ съ сестрой, что мы — врноподданные русской царицы, а потому должны считать себя русскими. При крещеніи ему дали имя Рейнгольдъ, но называлъ онъ себя также по-русски Романъ.

— Изволите видть! Такъ и вы, Лизавета Романовна, смотрите, не забывайте ужъ никогда завта родительскаго. Вы будете здсь вдь въ нмецкомъ лагер.

— Разв при здшнемъ Двор разные лагери?

— А то какъ же: нмецкій и русскій. Мои господа, Шуваловы, — въ русскомъ, потому что оба — камеръ-юнкерами цесаревны Елисаветы Петровны.

— Но вдь сама-то государыня — настоящая русская, и принцесса Анна Леопольдовна теперь тоже, кажется, уже православная?

— Православная и точно такъ же, какъ сама государыня, въ дл душевнаго спасенія и преданіяхъ церковныхъ крпка.

— Такъ что же ты говоришь?

— Да вдь государыню выдали замужъ за покойнаго герцога курляндскаго, когда ей было всего на-все семнадцать лтъ. Тогда-жъ она и овдовла, но оставалась править Курляндіей еще цлыхъ двадцать лтъ, докол ее не призвали къ намъ на царство. Тутъ-то вмст съ нею нахлынули къ намъ эти нмцы…

— Откуда, Гриша, ты все это знаешь?

— То ли я еще знаю! Вдь y господъ моихъ промежъ себя да съ пріятелями только и разговору, что про придворное житье-бытье. А я слушаю да на усъ себ мотаю.

— На свое усище? — усмхнулась Лилли. — Но нмцы, какъ хочешь, — народъ честный, аккуратный…

— Это точно-съ; отъ нмцевъ y насъ на Руси все же больше порядку. Да бда-то въ томъ (Самсоновъ опасливо оглядлся), бда въ томъ-съ, не въ проносъ молвить, что власть надъ ними забралъ непомрную этотъ временщикъ герцогъ…

— Биронъ?

— Онъ самый. А ужъ намъ, русскимъ людямъ, отъ него просто житья не стало; въ лютости съ русскими никакихъ границъ себ не знаетъ. Только пикни, — мигомъ спровадитъ туда, куда воронъ костей не заносилъ.

— Кое-что и я объ этомъ слышала. Да мало ли что болтаютъ? Если государыня дала ему такую власть, то врно онъ человкъ очень умный, достойный, и есть отъ него большая польза. Что же ты молчишь?

— Да какъ вамъ сказать? — отвчалъ съ запинкой Самсоновъ, понижая голосъ до чуть слышнаго шопота. — Объ ум его что-то не слыхать; дока онъ по одной лишь своей конюшенной части; а пользы отъ него только его землякамъ, остзейцамъ, а паче того ему самому: два года назадъ, вишь, пожалованъ въ герцоги курляндскіе! А супругу его, герцогиню, съ того часу такая ли ужъ гордыня обуяла…

— Она вдь тоже изъ старой курляндской семьи фонъ-деръ-Тротта-фонъ-Трейденъ.

— И состоитъ при государын первой статсъ-дамой, досказалъ Самсоновъ, — шагу отъ нея не отходить. Такъ-то вотъ подъ курляндскую дудку вс y насъ пляшутъ!

— И русская партія?

— Не то, чтобы охотно, а пляшетъ. Противоборствуетъ герцогу открыто, можно сказать, одинъ всего человкъ — первый кабинетъ-министръ, Волынскій, Артемій Петровичъ. Вотъ, гд ума палата! На три аршина въ землю видитъ. Дай Богъ ему здоровья!

— Но я все же не понимаю, Гриша, что же можетъ подлать этотъ Волынскій, коли Бирону дана государыней такая власть?

— Много, встимо, не подлаетъ; подъ мышку близко, да не укусишь. А все же государыня его весьма даже цнитъ. Прежде, бывало, она всякое утро въ 9 часовъ принимаетъ доклады всхъ кабинетъ-министровъ; а вотъ теперь, какъ здоровье ея пошатнулось, докладываетъ ей, почитай, одинъ Волынскій. И Биронъ его, слышь, побаивается. Кто кого сможетъ, тотъ того и сгложетъ.

— Это что-жъ такое? — насторожилась Лилли когда тутъ изъ-за оконъ донесся звукъ ружейнаго выстрла. — Какъ-будто стрляютъ?

— Да, это врно сама императрица, — объяснилъ Самсоновъ. — У ея величества дв страсти: лошади да стрльба. Съ тхъ поръ же, что доктора запретили ей садиться на лошадь, y нея осталась одна лишь стрльба. Зато вдь и бьетъ она птицъ безъ промаха на лету, — не только изъ ружья, но и стрлой съ лука.

— Но ты, Гриша, такъ и не досказалъ мн еще, изъ-за чего хлопочетъ ваша русская партія?

— А изъ-за того, что доктора не даютъ государын долгаго вку. Буде Господу угодно будетъ призвать ее къ себ, кому воспріять посл нея царскій внецъ: принцесс ли Анн Леопольдовн, или нашей цесаревн Елисавет Петровн?

— Вотъ что! Но y которой-нибудь изъ нихъ, врно, больше правъ?

— То-то вотъ, что разобраться въ правахъ ихъ больно мудрено. Цесаревна — дочь царя Петра, а принцесса — внучка его старшаго братца, царя Іоанна Алексевича [1] . Но какъ сама-то ныншняя государыня — дочь того же царя Іоанна, и принцесса ей, стало быть, по плоти родной племянницей доводится, то, понятное дло, сердце ея клонитъ больше къ племянниц, какъ бы къ богоданной дочк, хотя та по родителю своему и не русская царевна, а принцесса мекленбургская. Эхъ, Лизавета Романовна! кабы вамъ попасть въ фрейлины къ нашей цесаревн…

1

Для большей наглядности мы прилагаемъ здсь родословную Дома Романовыхъ отъ царя Алексёя Михайловича до середины XVIII вка.