Бисмарк

Развязка наступила летом следующего, 1837 года. Молодой Бисмарк познакомился в Ахене с еще одной прекрасной англичанкой, приятельницей Лоры – семнадцатилетней Изабеллой Лорейн-Смит, дочерью английского священнослужителя из дворянского сословия. Девушка «со светлыми волосами и редкой красотой» [42] покорила сердце молодого человека, который буквально не отходил от нее ни на шаг. Когда семейство Лорейн-Смит собралось уезжать из Ахена, Бисмарк испросил восьмидневный отпуск, чтобы следовать за предметом своей страсти в путешествии по континентальной Европе. «Она заставляет кипеть мою горячую кровь», – писал он в эти дни друзьям [43] .

42

WIA. Bd. 1. S. 17.

43

Цит. по: Pflanze O. Op. cit. Bd. 1. S. 60.

Когда восемь дней истекли, Бисмарк не только не вернулся к месту службы, но даже не потрудился поставить начальство в известность о том, что он самовольно продлевает свой отпуск. Неделя летела за неделей, влюбленный Отто приехал вместе с Изабеллой и ее семьей в Висбаден, сорил деньгами, устраивал вечера с шампанским при свете луны, снимал номера в лучших отелях, поскольку не выносил даже мысли о том, чтобы выглядеть стесненным в средствах. Дела на личном фронте обстояли хорошо, и сам он намекал на то, что ему даже удалось добиться помолвки. Во всяком случае, в своих письмах Бисмарк уже называл семью Изабеллы своей семьей и говорил о предстоящем в марте бракосочетании [44] . На свадьбу в Лестершир он приглашал двух старых друзей – Карла фон Савиньи [45] и Густава фон Шарлаха, с которыми был знаком со студенческих лет. Зиму он предполагал провести со своей избранницей в Неаполе или Париже. В дневнике самой Изабеллы, впрочем, исследователи никакой информации о помолвке обнаружить не смогли.

44

WIA. Bd. 1. S. 14.

45

Карл Фридрих фон Савиньи (Savigny; 1814–1875), немецкий юрист и государственный деятель, друг Бисмарка по Ахену; в 1840 году поступил на дипломатическую службу. В 1849–1859 годах прусский посланник в Бадене, в 1859–1863 годах – в Саксонии, в 1862–1864 годах – в Бельгии. В 1860-е годы являлся одним из ближайших помощников Бисмарка, затем внес большой вклад в создание Партии Центра, в начале 1870-х годов являлся главой ее фракции в Рейхстаге и Прусском ландтаге.

Но блистательные планы все время сталкивались с суровой реальностью. Пытаясь последовать за Изабеллой в Мюнхен, он обнаружил, что срок действия его паспорта истек. Прусское посольство в Штутгарте выручило его из затруднительной ситуации, однако с условием, что он вернется в Ахен. Однако Бисмарк злоупотребил доверием дипломатов и последовал за своей возлюбленной в Швейцарию. Попытка поправить свои финансы за ломберным столом стоила ему еще 1700 талеров – огромная сумма по тем временам. Переписка с Арнимом приобрела столь неприятный характер, что Бисмарк назначил своим «дипломатическим представителем» Савиньи, работавшего в том же учреждении и призванного утрясти все вопросы, связанные с самовольной отлучкой молодого повесы. «Я даю Вам неограниченные полномочия с целью добиться моего исключения из списка эмигрировавших референдариев, – писал молодой повеса. – Скажите, что я болен, мертв, помолвлен, женат…» [46]

46

GW. Bd. 14/I. S. 10.

О том, что произошло далее, точная информация отсутствует. Возможно, отец Изабеллы решил навести справки о финансовом положении претендента на руку его дочери и нашел оное не слишком удовлетворительным. Возможно, сам Бисмарк отказался от матримониальных планов, подробнее разобравшись в социальном и материальном положении девушки. А быть может, в происходящее вмешался отец Бисмарка – обычно поддерживавший своего младшего сына, он в этот раз решил, что дело зашло уже слишком далеко, и отказал в любом дальнейшем финансировании до возвращения Отто в Померанию. В любом случае осенью роману пришел конец. Попытка Бисмарка оправдаться перед начальством в Ахене (он отправил в октябре Арниму письмо из Берна) имела весьма ограниченный успех.

Остается спорным, насколько тяжело Отто перенес полученный удар. По мнению одного из самых авторитетных биографов «железного канцлера», Лотара Галла, бурный роман был скорее поиском выхода из жизненного кризиса, чем по-настоящему глубокой и сильной страстью [47] . Восемь лет спустя в письме Шарлаху Бисмарк так вспоминал об этой истории: «Возможно, честолюбие, которое было тогда моим проводником, направляло бы меня и в дальнейшем, если бы прекрасная англичанка не заставила меня свернуть с пути, сменить курс и в течение шести месяцев непрерывно следовать в ее кильватере по иноземным морям. В конечном итоге я принудил ее к сдаче, она спустила флаг, но после двух месяцев обладания приз был отнят у меня одноруким полковником в возрасте 50 лет, с четырьмя лошадьми и 15 тысячами талеров годового дохода. С тощим кошельком и больным сердцем я вернулся в Померанию» [48] .

47

Gall L. Bismarck. Der weisse Revolutionar. Munchen, 2002. S. 43.

48

WIA. Bd. 1. S. 46.

Разбитое сердце, испорченная карьера, огромные долги – такой неутешительный баланс Бисмарк подвел к концу 1837 года. Иметь дело с кредиторами пришлось еще довольно долго. Несколько проще было со службой. Хотя Бисмарк даже не потрудился на обратном пути из Швейцарии в Книпхоф заехать в Ахен – там его ждали только рассерженные начальники и многочисленные кредиторы, – ему разрешили продолжить карьеру в правительственном президиуме Потсдама. Как язвительно написал Арним, «можно только одобрить высказанное Вами пожелание перейти в королевскую администрацию старых прусских провинций, чтобы вернуться к напряженной служебной деятельности, к которой Вы безуспешно стремились в условиях Ахена» [49] .

49

Engelberg E. Op. cit. S. 146.

В Потсдаме, где Бисмарк приступил к работе в декабре 1837 года, он сделал еще одну попытку подчиниться бюрократической дисциплине. Работы было много – как он писал отцу, «если я ложусь на диван, то могу погрузить в документы обе руки до плеч» [50] . Поначалу Бисмарк добросовестно справлялся со своими обязанностями, не забывая, однако, посещать кабаки и игорные заведения. Но энтузиазма и в этот раз хватило ненадолго. Уже весной он принял, наконец, решение поступить добровольцем на военную службу, к чему его давно подталкивал отец. Бисмарк пока еще лелеял себя надеждой, отслужив положенное, вернуться к попыткам построить статскую карьеру, впрочем, эта надежда вскоре растаяла окончательно.

50

WIA. Bd. 1. S. 18.

В Пруссии с 1814 года существовала всеобщая воинская повинность, распространявшаяся на все слои населения: каждый юноша должен был отслужить три года. Однако для отпрысков обеспеченных семей существовал способ облегчить себе жизнь, записавшись в так называемые «добровольцы с одногодичным сроком службы». Такой доброволец сам обеспечивал себя всем необходимым, а его служба представляла собой, по сути, подготовку к получению офицерского чина, после чего он переводился в резерв.

Бисмарк был зачислен в Гвардейский егерский батальон, однако и здесь особого рвения не проявлял. Более того, юноша стремился поскорее распрощаться с казармой. Весной он пытался оказаться в своем батальоне как можно позднее, чтобы сократить общий срок пребывания в строю, летом сделал безуспешную попытку прервать службу, сославшись на состояние здоровья, а затем постоянно испрашивал отпуск, чтобы навещать больную мать (как мы понимаем, не более чем предлог, учитывая их отношения). В своем отношении к перспективам военной службы Бисмарк был совершенно последователен, отрицая для себя всякую возможность строить карьеру профессионального офицера, столь типичную для прусских дворян, включая многих представителей его собственного рода.

Это может показаться парадоксальным читателю, в памяти которого отпечатались парадные портреты «железного канцлера»: кирасирская униформа, рука на эфесе сабли, на голове – блестящая медная каска, увенчанная острой пикой. Довольно странным это выглядит и с учетом традиций его семьи. После смерти Бисмарка в борьбе за память о нем оказалось пролито немало чернил в попытках доказать, что он являлся по своему характеру настоящим солдатом и руководствовался в своих решениях армейским духом [51] . Реальность выглядела прямо противоположным образом. Бисмарк, конечно, не был пацифистом; он считал армию важнейшим инструментом в руках великой державы. Однако никакой эмоциональной связи с вооруженными силами, характерной для стольких его современников, у него не было. Возможно, здесь свою роль сыграл пример отца, еще в молодые годы оставившего военную карьеру. Впоследствии, уже будучи главой правительства, Бисмарк жестко пресекал все попытки военного руководства распространить свое влияние на политическую сферу.

51

См. напр. Hass H. Der Kanzler und das Heer. Berlin, 1939.

Если на ниве гражданской службы он полностью провалился, а военная ни капли его не прельщала, что оставалось делать молодому дворянину? Лишь одно: удалиться в свое поместье и управлять им, воплощая в жизнь тот самый сценарий, который всего несколько лет назад казался ему самому шуткой. Родители не стали перечить; мать уже была смертельно больна раком, к тому же аргументы в пользу сделанного выбора оказались весьма весомыми: не только загубленная карьера, но и накопившиеся долги, а также необходимость вплотную заняться имениями, находившимися не в лучшем экономическом состоянии. Идею о том, чтобы Отто занялся управлением поместьями, поддерживал и отец. Еще в 1838 году он писал сыну: «Тебе было бы лучше заняться имением, чем оставаться на государственной службе» [52] . Последняя, по мнению отца, не будет приносить никаких доходов и только помешает созданию нормальной семьи.

52

Цит. по: Marcks E. Op. cit. S. 157.

Однако не все оказались согласны с принятым решением, в том числе старший брат Бернгард. А кузина и юношеская любовь Бисмарка, Каролина фон Малорти, в длинном письме призывала его не дать пропасть выдающимся талантам: «У Вас великолепные знания языков; география и статистика – Ваши любимые предметы; Вы можете принести большую пользу Отечеству» [53] .

На послание кузины будущий канцлер написал пространный ответ, без цитирования которого опять же не обходится ни одна его биография. И это далеко не случайно: Бисмарк подвел в нем своеобразный итог последних нескольких лет своей жизни и изложил свои убеждения. Приводя многочисленные доводы, побуждающие его оставить государственную службу, он писал о том, что способен приносить пользу обществу и в роли помещика. Однако ключевая причина заключается в том, что его «честолюбие больше стремится к тому, чтобы не подчиняться, чем к тому, чтобы повелевать» [54] . Далее он описывал незавидное положение государственного служащего: «Деятельность отдельных чиновников у нас подразумевает мало самостоятельности, причем это касается и наиболее высокопоставленных; у всех же остальных она в целом ограничивается тем, чтобы двигать административную машину по однажды проложенным рельсам. Прусский чиновник похож на музыканта в оркестре; играет ли он первую скрипку или на треугольнике, он вынужден исполнять свою партитуру, не видя и не влияя на целое, так, как ему предписано, вне зависимости от того, нравится это ему или нет. Однако я хочу играть ту музыку, которую считаю хорошей, или вообще не играть» [55] .

53

Цит. по: Engelberg E. Op. cit. S. 149.

54

GW. Bd. 14/I. S. 14.

55

GW. Bd. 14/I. S. 15.