Битая грань

— Давай, — согласился. Выспаться у них сегодня не вышло. Говорили… — Из-за Катюши, да. Ее там мымра одна кошмарила на работе. Довела до срыва, и в самый же День рождения, — скривился Ольшевский, тоже вернувшись к своему стулу.

— Я так понимаю, ты этой «мымре» уже объяснил, как ошибочно было такое делать? — видно, уже сопоставил в уме его активную деятельность с новыми фактами.

— Есть такое, — не отрицал Санек. — Катерину никому в обиду не давал никогда и не дам, — добавил резко и весомо, даже с намеком.

Впрочем, знал, что кто-кто, а Олег поймет лучше кого бы то ни было, и не обидится.

И Горбатенко ожидания оправдал, кивнул, принимая и поддерживая такую позицию. Оба молчали, пока зашел помощник, поставив перед ними свежий кофе.

— Слушай… — протянул Олег как-то задумчиво, глядя в свою чашку, стоило закрыться двери в кабинет. — Тебе не кажется, что очень много из прошлого вдруг выстрелило? В один момент и столько людей, о которых и не слышали все эти годы. Не думаешь, что связь может быть?.. — аккуратно и осторожно, словно не хотел и намеком обидеть, но и не мог не озвучить появившиеся мысли.

— Не поверишь, сам пять минут назад об этом задумался, когда ты про Лысенко упомянул, — без всякого веселья хмыкнул Санек, взяв кофе. — Но Катя точно не при делах, это я тебе могу гарантировать. Она никаким боком никогда не касалась дел отца. Да и просто, малая была тогда…

— Насколько? — Олег все же не привык ничего принимать на веру, и Ольшевский это знал.

— Четырнадцать-пятнадцать лет ей было, когда все обострилось, — без претензий ответил. — Ей тридцать в прошлую пятницу исполнилось.

Горбатенко покивал, явно признавая его правоту.

— Но, кстати, раз уж тему подняли, мне Катюша вчера интересную вещь рассказала, — вспомнил Санек…

… — Ты куда двинула? Чего не спишь, малышка? — Саша приподнялся в кровати, когда она уже до окна дошла в спальне.

Вроде и старалась не шуметь, а, видно, чем-то все же разбудила.

— Никуда, на окно, — улыбнулась и указала в темноте на низкий подоконник, который невыносимо манил ее своей шириной.

У них дома такой когда-то был, у Кати в комнате как раз. Обожала там сидеть! И тут то и дело поглядывала за эти дни, норовила на окно забраться. Только Саша периодически напоминал, что здесь-то этаж не второй… Но сейчас не против, вроде.

— Зачем? — искренне удивившись, Саша глянул время на своем телефоне. — Три часа ночи, котена! Не выдумывай, спать иди! — распорядился.

Он иногда так забавно командовал, что и спорить совсем не хотелось. Да и Катя сама неожиданно удовольствие нашла в том, чтобы рядом с ним лежать, придавленная тяжелой рукой Саши к его жаркому телу; слушать, как он дышит едва-едва слышно; дремать рядом… Но сейчас столько мыслей в голове после сна… Не уснуть!

— Слушай, ты когда себе новые часы купишь? Мне уже даже неудобно как-то, может, забирай те назад? Раз не можешь ничего найти по душе. Все равно мы вместе… — еще раз посмотрев на его телефон, а потом на подаренные им часы, предложила Саше.

Но он только фыркнул, кулаком подоткнув подушку выше, сел.

— Подарки не возвращают, котена, не обижай меня. И, вообще, у меня идея: у нас вкус похож на часы, поехали со мной завтра в магазин, поможешь выбрать новые? — точно придя в восторг от собственной идеи, воодушевился Саша.

— Здорово! Я — за! — Кате тоже понравилось предложение. — Все равно целый день свободна теперь, — улыбнулась с каким-то неверием до сих пор.

Нет-нет, а вздрагивала от одной мысли, что могла бы по-прежнему в том месте работать. И утром вновь пришлось бы туда ехать… Фу! Никак расслабиться полностью не выходило.

— Вот и решили, — довольно кивнул Саша. — Так зачем подорвалась, малышка?

— Не знаю, Саш. Сон приснился, проснулась. Воспоминания, мысли… Не могу теперь уснуть, — пожала плечами, усаживаясь на подушки, которые уже устроила на подоконнике, болтая с ним. Посмотрела на спящий город. — Не хотела тебе мешать отдыхать, прости.

— Что за сон? — отмахнулся он от ее извинений. Зато уцепился за слова, как бульдог.

— Я думала о том, что ты мне про отца рассказал и про то оружие пропавшее, за которое ты долг возвращал. Его из-за этой партии убили? — не поворачиваясь к нему, смотрела в окно и на виды, и на темное отражение Ольшевского заодно.

— Сложно сказать конкретно, котена, там много конфликтов было и претензий, — осторожно, слышимо подбирая слова, ответил Саша. Возможно, не хотел ее расстраивать. Но для нее было главное, что он говорил, рассказывал, а не скрывал и не запрещал даже вспоминать, как мама! — Целый гордиев узел. Но да, эта партия многим стояла поперек горла, твой отец умел урвать лучший куш. Его за это не любили. И желающих перехватить такую выгодную сделку было достаточно. Вполне вероятно, что это и послужило последним критическим толчком. Мы так и не смогли узнать точно.

Замолчал, внимательно вглядываясь в нее. Катя тоже не торопилась говорить. Думала, вспоминала обрывки сна, в котором детство снилось. Обыденности какие-то: завтрак на кухне, как папа ел яичницу, которую мама им пожарила. Листал газету и смеялся о чем-то. Как часы заводил, сверяя время с телевизором…

— У папы часы были, помнишь, может? Я уже как-то упоминала, мне нравились они очень. Большие, «командирские». Он их любил сильно, — повернулась к нему от ночного вида города.

— Да, помню, — даже в темноте спальни было видно, что Ольшевский нахмурился, словно не понимая, к чему она про это вспомнила. — Наградные. Он ими дорожил очень.

— Да… — Катя уперла локти в колени и устроилась подбородком на скрещенных пальцах. — Он под крышкой иногда особо важные какие-то сведения прятал. Бумажки крохотные совсем с цифрами, кусочек карты мог… Я знаю, потому что мне эти часы очень нравились, а папа когда-то забыл дома. И мне так захотелось их в руки взять, рассмотреть, примерить… Он застукал меня, вернувшись за часами. А я с испугу уронила, — Катя улыбнулась, воспоминания хорошими были. — Крышка отлетела и выпала такая записка. Но папа не злился, понял, когда я сказала, что просто хотела примерить. Часы мне тем вечером купил. Не такие, конечно, женские. Но все равно, у всех электронные, а у меня — настоящие! Ну, мне всегда электронные какими-то неживыми казались… — смутилась.

— Я помню, котена. И как ты хвасталась еще неделю потом, — тоже улыбнулся Саша. И была в его голосе слышна какая-то добрая ностальгия за теми временами.

— Хвасталась, — со смехом согласилась она. — А про ту бумажку папа просил никому не рассказывать. Это наша тайна с ним была. И я ее сохранила, — она встала и пошла назад к кровати, села около Саши. — И вот я сейчас подумала, а вдруг и про вашу ту партию там какие-то… ну, не знаю, сведения или координаты были? Куда спрятал… Понимаю, что дело давнее и вы все решили давно. Просто в голове мысль крутилась эта. Часы у мамы остались. Сначала хотела с ними и похоронить. Но… потом, как память, оставила. Единственное, что с собой взяла с дома из вещей папы, — этот вздох дался тяжелее, по сей день те времена отдавали в сердце болью. — Вот, в общем. Просто подумала, что можно поехать как-нибудь, глянуть. Просто, чтоб закрыть этот вопрос. А вдруг?.. Или глупость, считаешь?..