Битая карта (сборник)

В коллекции Александра Ивановича капитан этот был, разумеется, учтен — слишком заметная фигура. Известно было, когда кончал Академию Генштаба, где и в каких должностях служил до революции, кем персонально завербован в савинковскую организацию. Имелись и кое-какие сведения о привычках. Отмечалось, к примеру, что абсолютный трезвенник, славится усидчивостью и немногословием, а свободное время почти целиком посвящает верховой езде, испытывая какое-то непонятное отвращение к автомобилям.

Скудные были сведения, ничего толком не объясняющие, и эта их заурядность внушала Александру Ивановичу беспокойство. «Неужто в логове Савинкова, в этом редкостном сборище отъявленных негодяев, могут пребывать вполне нормальные человеческие особи? — спрашивал он себя. — Не братоубийцы, не залитые кровью палачи и душегубы? Да еще в столь доверительной роли, какая отводится обычно начальнику разведслужбы?»

Тревожный сигнал из Москвы еще более усилил беспокойство. В оперсводке, подписанной заместителем начальника контрразведывательного отдела ГПУ Сергеем Васильевичем Пузицким, сообщалось о задержании савинковского лазутчика Нагель-Неймана. На допросе этот лазутчик признался, что должен был встретиться в Петрограде с капитаном Росселевичем, а также — и это вовсе не лезло ни в какие ворота — с Ильей Романовичем Кюрцем, известным международным шпионом по кличке Китаец.

Поздней осенью 1919 года, когда Петроградская чека разгромила крупный белогвардейский заговор в Петрограде, Александра Ивановича еще не было на берегах Невы. Не знал он, естественно, ни Поля Дюкса, ни Китайца, ни таинственную Мисс, готовивших операцию «Белый меч», которая должна была сокрушить оборону города изнутри. И вполне возможно, взялся бы за розыск неведомого ему Китайца, если бы не своевременная подсказка Петра Каруся.

— Найти этого стервеца дело несложное, — сказал Петр Адамович, познакомившись с оперсводкой. — Всего и труда, что позвонить по телефону.

— Куда позвонить?

— В тюрьме он сидит, в «Крестах». Срок свой отбывает.

— А за что?

— Это длинная история, — засмеялся Карусь. — Возьми, если интересуешься, архивную справку о заговоре Поля Дюкса…

Вскоре Китайца привезли в ГПУ. Изрядно полинявший за три года тюремного заключения, выглядел он обеспокоенным. Настороженно топорщились усы-пики, в бегающих глазках застыла тревога. Чего еще хотят от него чекисты? Уж не докопались ли до каких-нибудь давних грешков, которых не раскрыло следствие?

— Беспокоиться вам не нужно, страшного ничего нет, — сказал Карусь своему старому знакомцу. — Просто мы хотели бы знать, когда и при каких обстоятельствах встречались вы с капитаном Росселевичем? Знакома вам эта фамилия?

Китаец облегченно вздохнул, задумался. Память его хранила сотни фамилий и конспиративных кличек, как и положено тренированной памяти профессионального шпиона. С кем только не встречался он за долгие годы сотрудничества в русской и немецкой, в английской и французской разведках! И вот теперь ничего не мог припомнить, хотя очень хотел быть полезным, рассчитывая на соответствующие льготы в тюрьме.

— Увы, с господином Росселевичем я не знаком, — сказал Китаец.

— A y него, представьте, запланировано свидание с вами в Петрограде… Как это объяснить?

— Вероятно, он тоже собирается угодить в «Кресты», — без улыбки ответил Китаец.

Но до водворения в «Кресты» начальника савинковской разведслужбы было еще далеко. Удалось, правда, установить, что в Петрограде под чужой фамилией проживает его супруга Людмила Евграфовна. Молодая еще дамочка, единственная дочь осужденного за контрреволюционную деятельность крупного царского генерала. Ни в чем предосудительном не замечена, ведет себя скромно, к служебным обязанностям в торфяном тресте относится с похвальным усердием.

Чуть позже последовало новое открытие. Стало известно, что Людмила Евграфовна поддерживает нелегальную переписку со своим мужем. Дважды в месяц, как выяснилось, у нее свидания с приезжающим из Москвы дипкурьером польской миссии. Всякий раз на улице, мимолетно и вроде бы случайно. И всякий раз с незаметным обменом письмами.

Проще бы простого использовать одну из этих встреч. Схватить на улице, что называется, с поличным, выяснить характер переписки, а заодно и польских дипломатов призвать к порядку.

Только не все простое бывает самым правильным. Поразмыслив, Александр Иванович решил действовать осторожнее. Вскоре Людмиле Евграфовне понадобилось выехать в служебную командировку, причем чрезвычайно срочную.

В тот же вечер Александр Иванович получил возможность не торопясь познакомиться с интересующими его письмами.

Странные это были письма. Наскоро прочитав всю пачку, Александр Иванович принялся перечитывать каждое письмо. Рассматривал их с лупой, крутил и так и этак, пытаясь обнаружить какие-то признаки скрытого смысла и, все больше удивляясь, не обнаружил решительно ничего. Не помог ему и опытный криминалист, умевший докапываться до самой искусной тайнописи.

Письма были любовными. Если бы не знать их автора и нынешнее его ремесло, можно было подумать, что шлет их из Варшавы смертельно истосковавшийся и усталый мужчина. Настойчиво пишет о затянувшейся долголетней разлуке с любимой женщиной, о немеркнущих своих чувствах, о надеждах на лучшее будущее, без устали повторяет в каждом письме, что жаждет мира, тишины, скромного домашнего счастья. Но в том-то и была загвоздка, что Александр Иванович слишком хорошо знал, какого рода деятельностью занят начальник разведслужбы у Бориса Савинкова. Да и сам способ переписки при содействии дипломатических курьеров не внушал доверия.

Естественно, что жизнь тихой конторщицы торфяного треста интересовала теперь чекистов во всех подробностях, хотя не было в ней, в этой обыденной жизни одинокой женщины, ничего подозрительного. В половине девятого спешит к себе в трест, в пять возвращается домой. Ни встреч сомнительных, ни тайных свиданий. Дипкурьер и тот не появился в обычный срок.

Еще острее стал этот интерес, когда в ГПУ поступила достоверная информация о предполагаемом в ближайшее время визите в Петроград самого начальника савинковской разведслужбы. Сигнал из Москвы, таким образом, подтверждался.

Информация, к сожалению, была скудной. Не сообщалось ни сроков переброски через границу, ни маршрута. Вдобавок из другого источника почти одновременно поступили данные иного свойства. Согласно этим данным, капитан Росселевич будто бы разочарован в Савинкове, тяготится своими обязанностями в штабе и не прочь бы плюнуть на все, вернувшись на родину с повинной.

Происходило все это в начале июня. Хлестали беспрерывные дожди, спешно формировалась оперативная группа чекистов для скорейшей ликвидации банды Леньки Пантелеева. О вооруженных выступлениях савинковцев еще не было слышно.

Получив согласие Мессинга, Александр Иванович усилил присмотр за конторщицей торфяного треста. Расчет его был прост и, казалось, безошибочен: появившись в Петрограде, все равно в каком качестве, зарубежный гость непременно попытается связаться со своей супругой.

Ободряющим подтверждением этого плана послужила и перехваченная чекистами почтовая открыточка из Пскова. Некто с крайне неразборчивым почерком уведомлял Людмилу Евграфовну, что в пятницу 10 июня ей надлежит весь день быть дома, поскольку должны привезти обещанные продукты. Открыточку, конечно, вручили адресату.