Битая карта (сборник)

— Чувствительный, говоришь, господинчик? — рассеянно переспросил Станислав Адамович, думая совсем не об Афоне. — Слабовато у них с людишками, если присылают таких хлюпиков…

— Он не хлюпик, он по уши в крови наших людей. А теперь сидит и размазывает сопли.

— Ничего, пусть размазывает. Это полезно. Хорошенько все обмозгует, поймет свое положение. Меня, друг ситный, беспокоит другое…

— Сроки, Станислав Адамович?

— Вот именно. Не опаздываем мы с тобой?

— Черт их знает, как у них спланировано. Разговор, во всяком случае, начну с ампулы.

— Правильно! И пусть выкладывает все без дураков. Явки, связи, расстановку сил. Кстати, дорогой, какое у тебя впечатление от Демьяна Изотовича? Потянет, если будет нужда?

— Партиец, по-моему, надежный, многократно испытан в боях. Среди товарищей пользуется авторитетом, отзывы прекрасные. А вот потянет ли, сказать затрудняюсь.

— Хорошо, мы еще вернемся к этому вопросу, — заключил разговор Мессинг. — Займись своим чувствительным господинчиком. И предупреди его, стервеца, что крутежки терпеть не намерен! Не хватало еще нам канителиться с сопливыми хлюпиками.

Вскоре допрос Афони был возобновлен. И никаких предупреждений не понадобилось, дело пошло в ускоренном темпе.

Какие там предупреждения! Подобно всем трусливым людишкам, Афоня решил спасаться любой ценой. Он все расскажет — лишь бы сохранили ему жизнь. Он знает немало интересных для советской разведки вещей. Он согласен на тюрьму, на ссылку в лагеря, на что угодно согласен, только бы не расстрел.

— Обещать вам не могу и не буду, — сказал Александр Иванович, подавляя в себе естественное чувство брезгливости. — Не имею права. Меру наказания избирает суд, причем степень вашего раскаянья будет принята во внимание. А теперь давайте работать без истерик и ненужных сцен…

Дальше нужно было записывать, да посноровистей, успевая лишь уточнять наиболее важные моменты. Раскалывался Афоня с необыкновенным старанием.

Задание у него от самого Бориса Викторовича Савинкова, а с Шевченко уточнялись лишь детали. Из Варшавы он переехал в Вильно, к капитану Анатолию Николаевичу Смородинову, доверенному представителю организации. Из Вильно — в местечко Глубокое, к начальнику переправы подпоручику Бенецкому, по кличке Кубля. У Кубли получил документы, деньги, литературу и цианистый калий, а также познакомился с проводником, который служит в польской экспозитуре № 2. Зовут проводника Вацлавом, за каждый переход границы платят ему по десяти тысяч.

Границу они переходили севернее местечка Десна, по топкой болотной тропке. Едва не погибли, провалившись в ржавую трясину, но в конце концов выбрались.

Первая стоянка была на явочной квартире верстах в двенадцати от города Полоцка. Это в общем-то железнодорожная будка, стрелочницей там работает тетка Михалина, двоюродная сестра проводника. Явка, как можно думать, проверенная и безопасная, использовалась много раз. Через нее налажена и курьерская связь с людьми в России.

Содержимое капсулы, извлеченной из каблука Афони, как и предполагал Александр Иванович, оказалось «собачкой на поводке». Причем до чрезвычайности замысловатой, с хитрой перестраховкой на случай провала резидента.

Для начала Афоне было предписано раздобыть где-нибудь, желательно у петроградских букинистов, не в библиотеке, справочник «Весь Петербург» за 1908 год и по соответствующим страницам выяснить название книги, к которой привязана тайнопись.

— Страницы вам приказали выучить?

— Как «Отче наш», наизусть. Желаете убедиться? Записывайте: шестнадцатая, двадцать седьмая, тридцать девятая, сто одиннадцатая, сто шестьдесят четвертая…

Закрыв глаза, Афоня перечислил нужные страницы справочника.

— Повторите!

Афоня повторил четко, ни разу не сбившись.

— А ключ?

— Ключ простой. Девять плюс девять и так далее…

— Начиная с какой строки?

— С тринадцатой для чего-то, с несчастливой, — вздохнул Афоня. — Между прочим, идея самого Бориса Викторовича. Смеялся еще, шутил. Обожаю, говорит, поддразнивать судьбу…

Александр Иванович позвонил в библиотеку, и спустя полчаса ему доставили «Весь Петербург». Еще минут десять понадобилось на выяснение названия книги, избранной для тайнописи. Это был пятый том собрания сочинений Генриха Гейне, выпущенного в 1904 году приложением к журналу «Нива».

— Ключ к Гейне тоже заучивали? — спросил Александр Иванович.

— Нет, ключа мне не дали…

— Послушайте, Урядов, мы же условились не терять времени на бессмысленное вранье! — рассердился Александр Иванович. — Неужели вы надеетесь обмануть следствие? Приехали нелегально в Петроград, явки у вас не имеется, ключа к шифру вам не дали… Это как же прикажете понимать? Имейте в виду, всякому терпению бывает предел!

— Ей-богу, правда, гражданин начальник! — засуетился Афоня. — Решили, что рисковать нельзя, слишком дорожат своими людьми в Петрограде… А явки почему же не имеется? Явку дали. Остановиться, переночевать, если вдруг сорвется у брата… Записывайте, я скажу. Екатерининский канал, семьдесят четыре, квартира двадцать три, у генеральской вдовы Дашковой… Только явка эта временная, вроде ночлежки, а ключ к шифру мне должны вручить здесь, в Петрограде. Верней сказать, должны были…

— Когда и где?

— Вчера еще, в среду. Рандеву было назначено на Пантелеймоновской, возле паперти собора, от шести до семи вечера… Пароль: «Помолись, друг, за рабу божью Евдокию Ниловну…»

— Связной знает вас в лицо?

— Не могу сказать, возможно, и знает. На щеке у него должна быть наклейка из пластыря, косым крестиком, а в правой руке палка с медными кольцами…

— Когда следующее рандеву?

Афоня медлил с ответом. Чувствовалось, что до смерти хочется ему заполучить какие-то гарантии.

— Поторговаться намерены? Предупреждаю, Урядов, занятие бесполезное!

— Запасное рандеву в пятницу, в те же часы и на том же месте. Это уж последнее. Не явлюсь — будут считать, что влип.

Почти в точности повторялась псковская история. И вновь пришлось поспешно сворачивать допрос, как было с Колчаком, вновь торопиться к Станиславу Адамовичу.

Считанные часы оставались до рандеву у церкви. И нельзя было упустить ключ к вражескому шифру.

Рандеву с продолжением

Железное слово «надо». — Демьян Урядов становится Афоней. — Свидание у церковной паперти. — «Доброе застолье» в вечернюю пору. — Кем был и кем казался дядечка в чесучовом пиджаке

До встречи оставалось минут пятьдесят.

Демьян глянул на толчею возле трамвайной остановки, на переполненные до отказа вагоны и решил прогуляться пешком. С многолюдного Невского свернул на тихую улицу Желябова, не торопясь пересек нагретый июльским солнцем булыжник Конюшенной площади и, посмотрев еще раз на часы, направился в Михайловский сад.