Битва королей

Рыцарь поглядел на Дени.

– Только человек, обученный в Цитадели Старгорода, имеет право носить подобную цепь, – сказал он, – такие люди многое знают об искусстве исцеления.

– Почему ты хочешь помочь моему кхалу?

– Нас учат тому, что все люди – единое стадо, – ответила Мирри Маз Дуур. – Великий Пастырь послал меня на землю лечить его ягнят, где бы они ни жили.

Квото больно ударил ее.

– Мы не овцы, мейега.

– Прекрати, – гневно сказала Дени. – Она моя. Я не хочу ей вреда.

Кхал Дрого буркнул:

– Эта стрела должна выйти из моего тела, Квото.

– Да, Великий Наездник, – наклонила голову Мирри Маз Дуур, ощупывая синяк на лице. – А твою грудь следует омыть и зашить, чтобы рана не воспалилась.

– Делай тогда, – приказал кхал Дрого.

– Великий Наездник, – сказала женщина, – инструменты мои и мази находятся внутри дома бога – там целительная сила сильнее.

– Я отнесу тебя, кровь от моей крови, – предложил Кхаго.

Кхал Дрого отмахнулся.

– Я не нуждаюсь в помощи мужчины, – сказал он голосом гордым и жестким, поднимаясь без всякой помощи. Свежая кровь хлынула из раны, оставленной на груди ударом аракха. Дени торопливо придвинулась к Дрого.

– Я не мужчина, – прошептала она, – поэтому ты можешь опереться на меня.

Дрого опустил тяжелую ладонь на ее плечо. Приняв на себя часть его веса, она направилась к огромному храму, построенному из сырцового кирпича. За ними следовали трое кровных всадников. Дени приказала сиру Джораху и воинам своего кхаса охранять вход и приглядеть, чтобы здание не подожгли, пока они находятся в нем.

Миновав несколько прихожих, они вступили в высокий центральный зал под куполом. Неяркий свет сочился из укрытых над головой окон. Несколько факелов дымили на стенах. Земляной пол прикрывали разбросанные овечьи шкуры.

– Сюда, – указала Мирри Маз Дуур на массивный алтарь. Каменные с синими прожилками бока его покрывали резные изображения пастухов со стадами. Кхал Дрого лег. Женщина бросила горстку сушеных листьев на жаровню, и палата наполнилась благоуханным дымом. – Лучше, если вы будете ждать снаружи, – сказала она.

– Мы кровь от его крови, – проговорил Кохолло. – И мы ждем здесь.

Квото шагнул к Мирри Маз Дуур.

– Знахарка, жена овечьего бога. Знай – повредишь кхалу, встретишь ту же участь. – Он извлек свой нож и показал ей клинок.

– Она не сделает ничего плохого. – Дени чувствовала, что может довериться этой простой плосконосой старухе, которую она – в конце концов – вырвала из жестких рук насильников.

– Если вы должны остаться, тогда помогите мне, – сказала знахарка кровным. – Великий Наездник слишком силен для меня. Держите его, пока я буду извлекать стрелу из его плоти.

Мирри Маз Дуур опустила руку, позволив платью открыть ее грудь, и принялась копаться в резном сундуке, извлекая из него флаконы, шкатулки, ножи и иголки. Подготовившись, она отломила зазубренный наконечник и вытащила древко, распевая что-то на певучем языке Лхазарина. А потом вскипятила на жаровне вино и облила им рану. Кхал Дрого ругался, но не пошевелился. Покрыв рану, оставленную стрелой, пластырем из влажных листьев, она занялась разрезом на груди, намазав его бледно-зеленой пастой, прежде чем вернуть полоску кожи на место. Лишь сомкнув зубы, кхал сумел подавить крик. Достав серебряную иголку и катушку шелковых ниток, божья жена начала сшивать плоть. Покончив с этим делом, она провела по шву красной мазью и, покрыв его листьями, обвязала грудь кхала куском овечьей шкуры.

– А теперь ты будешь произносить молитвы, которым я научу тебя, а овечья шкура пусть остается на месте. Тебя будет лихорадить, кожа будет чесаться, а когда исцеление совершится, останется огромный шрам.

Кхал Дрого сел, зазвенев колокольчиками.

– Я пою о моих шрамах, ягнячья женщина. – Кхал согнул руку и нахмурился.

– Не пей ни вина, ни макового молока, – предостерегла она. – Тебе будет больно, но тело твое должно быть сильным, чтобы одолеть ядовитых духов.

– Я кхал, – сказал Дрого. – Я плюю на боль и пью что хочу. Кохолло, принеси мой жилет. – Старик одел Кхала.

– Я слыхала, что ты знаешь повивальные песни, – обратилась Дени к уродливой лхазарянке.

– Я знаю все секреты кровавого ложа, серебряная госпожа, и ни разу не потеряла жизнь ребенка, – поклонилась Мирри Маз Дуур.

– Мое время близко, – сказала Дени. – Я бы хотела, чтобы ты приглядела за мной, когда начнутся роды, – если ты не против.

Кхал Дрого расхохотался:

– Луна моей жизни, рабыню не просят, ей приказывают. Она выполнит твой приказ. – Он соскочил с алтаря. – Пойдем, кровь моя. Жеребцы зовут, а здесь пепел. Пора ехать!

Хагго последовал за кхалом из храма, но Квото задержался, чтобы почтить Мирри Маз Дуур яростным взглядом.

– Запомни, мейега, от здоровья кхала зависит твое собственное здоровье.

– Как тебе угодно, наездник, – ответила ему женщина, собирая горшочки и флаконы. – Великий Пастырь охраняет свое стадо.

Тирион

На холме, выходящем на Королевский тракт, под ильмом поставили на козлах длинный стол из грубых сосновых досок и застелили золотой тканью, чтобы лорд Тайвин мог отужинать возле своего шатра со своими ближними рыцарями и лордами-знаменосцами. Огромные штандарты – алый и золотой – развевались над ними на высоком древке.

Тирион опоздал; недовольный собой, сбив ноги о седло, он ковылял по склону, слишком отчетливо представляя, какое впечатление производит на отца. Дневной переход выдался длинным и утомительным, и он рассчитывал сегодня крепко выпить. Сгущались сумерки, и в воздухе кружили мерцающие светляки.

Повара подавали мясное блюдо: пятерых молочных поросят, зажаренных до хруста, с разными плодами в зубах. Запах наполнил его рот слюной.

– Приношу свои извинения, – начал он, занимая на скамье место возле своего дяди.

– Наверное, мне придется поручить тебе хоронить убитых, Тирион, – проговорил лорд Тайвин. – Если ты выедешь на поле боя с таким же опозданием, как к столу, сражение закончится до твоего появления.

– О, конечно, ты оставишь для меня мужика с вилами, а то и двух, отец, – отвечал Тирион. – Но не слишком много, я не хочу быть жадным.

Наполнив вином чашу, он посмотрел на слугу, нарезавшего свинину. Корочка хрустела под его ножом, из мяса выступал горячий сок. Более приятного зрелища Тирион не видел целый век.