Битва пророков
Шрифт:
Как же так, Господи? – думал он, – Ведь я через несколько минут, возможно, умру! Почему же я сказал Бизону, что сегодня конца Света не будет? А если будет? Кто за язык тянул? Нужно молиться… Ведь мне нужно молиться, а я не могу, Господи, помилуй! «Живый в помощи вышнего, в крови Бога небесного…» Господи, помилуй, спаси и сохрани, Господи!
О чем же мне молиться? О сохранении жизни, об отмене конца Света? Или об оставлении грехов? Но я еще живой, значит, нужно молиться о жизни! Спаси и сохрани, Господи, от всякого зла! Не заканчивай историю и меня сейчас, Господи!
Какая чушь! Какое спасение может быть! Все, Миша, вот оно – настало. Поздно молиться о спасении… Почему же тогда продолжается жизнь? Почему, ради чего я продолжаю
– Господи, помилуй!
– Беловски, ты чего там бормочешь? – прохрипел в шлемофоне Бизон.
– Я молюсь, сэр, вернее, пытаюсь...
– По-русски?
– Да, сэр, по-русски.
– Беловски, это нехорошо с твоей стороны – ты хочешь один спастись у своего русского Бога.
– Сэр, я не знаю английских молитв.
– И я не знаю…
– Молитесь просто – «save me, my God».
– Ты думаешь, нужно молиться о спасении? Ты надеешься? Может, пора уже писать рапорт об отставке?
– Сэр, вы – богослов…
– Какой я богослов... Я в жизни не прочитал ни единой молитвы.
– Так читайте же сейчас…
– Ты знаешь, Беловски, что если «Президент Клинтон» погибнет, то нам некуда будет садиться? Нам не хватит топлива ни до какого берега…
– Я об этом догадываюсь, сэр…
На приборах загорелся сигнал, предупреждающий о том, что через минуту объект появится в зоне визуального наблюдения.
– Беловски, приготовься заглянуть в рот смерти!
– Есть, сэр!
– Вот она… Майкл, я ее вижу!
На горизонте, еще несколько секунд назад плавно уходившем в небо, появилась четкая черная линия. Она увеличивалась прямо на глазах, превращаясь в стену мрака. Казалось, что мир поделился на свет и тьму, которая стремительно неслась, поглощая утренний штиль, отблески солнца в зеркале океана, прозрачный воздух, в котором беспомощно и одиноко затерялись два микроскопических самолета ВМФ США. Беловски посмотрел на монитор наблюдения заднего вида, и ему стало страшно. Сзади, на сколько хватало глаз, простиралась светлая полусфера утреннего океана, а впереди – стена тьмы.
– Беловски, смотри: свет кончается! Это и есть конец Света?
– Это – начало Мрака, сэр!
– Добро пожаловать в ад, Беловски!
– Помоги нам, Господи!
Волна
Циклопических размеров волна неслась им навстречу. Было видно, как на ее гребне нервными змеями пляшут молнии, а гигантский, многокилометровый бурун срывается потоком встречного воздуха и распыляется в огромный грозовой фронт, клубящийся черными горами туч до самой стратосферы.
– Боже, Беловски, мы летим к сатане на завтрак!
– Молитесь, сэр, прощайте…
Под фюзеляжем стремительно промелькнуло ребро цунами, и машина иглой вонзилась в черный кошмар. Со всех сторон ослепительно, выхватывая из мрака куски рваного хаоса, шарахались вспышки электрических разрядов. Самолет трясло и кувыркало так, что Беловски потерял ощущение пространства, верх и низ, несмотря на свой феноменальный вестибулярный аппарат. Все приборы словно сошли с ума. Перегрузки растаскивали тело почему-то в разные стороны так, что он увидел второго пилота, будто обернулся назад. Перекошенное лицо Палмера, освещенное вспышками молний, было как у покойника. Он что-то кричал, вытаращив от ужаса глаза, но ничего не было слышно. Беловски подумал: «Наверное, помехи и перегрузки нарушили не только работу приборов и связь, но и рассудок штурмана». Тем не менее он попытался хоть как-то взбодрить его и улыбнулся оттянутыми вверх губами. Палмер на мгновение застыл с открытым ртом, а потом запрокинул голову назад и дико засмеялся. Майклу тоже стало смешно. Смешно и безразлично…
Ему
показалось, что вокруг наступила абсолютная тишина. Он отпустил рычаг управления, потому что управлять не было смысла. Для того чтобы управлять, нужно как минимум знать, где верх, а где низ. Автопилот тоже не работал, так как ничего не работало, и он принялся просто рассматривать то, что происходило вокруг машины.Подумалось – ну вот и все… Оказывается, это совсем не страшно. Палмеру даже весело. Интересно, еще не поздно молиться? До какого времени человек может молиться? Господи, спаси и сохрани! Не оставь, Господи! Что значит спастись? Бизон думает, что спастись – значит выжить. О чем же эта древняя молитва «Господи, спаси и сохрани!»? И тут его осенило, впервые в жизни он задумался над смыслом этой короткой фразы. В этой молитве просьба к Богу и о сохранении жизни – сохрани, «save me», – и о спасении души! Но в молитве нет прямого разделения просьб – спаси мою душу и сохрани мое тело. Господи, спаси и сохрани меня всего! И душу и тело! Это и есть я! Как же Ты можешь, Господи, расчленять меня на запчасти? Господи, спаси и сохрани меня!
Вестибулярный аппарат, говоривший до этого только то, что самолет швыряет и мотает в разные стороны, вдруг почувствовал систематичность перегрузок. Беловски понял: это – штопор… Перегрузки нарастали, в глазах потемнело, и он потерял сознание…
…Сначала появились старинные наручные часы… На циферблате были изображены красная звезда и надпись по-русски «командирские». Секундная стрелка весело бежала по часовым отметкам. Вот час, вот уже два, три, четыре, пять, шесть! И вот уже опять час, два, три… Быстро и легко… Интересно, что сейчас делает Лена? В восемь она выходит из дома, в девять – уже в институте, сидит на лекции, десять, одиннадцать, двенадцать, час... Идет в буфет обедать. Вот она уже в лаборатории, потом в библиотеке, потом едет на конюшню к своему любимцу тракененской породы Грому. Быстро и легко ее время. Секундная стрелка несет его вокруг красной звезды. А за ней тяжело и упруго преодолевает тягучее пространство минутная… Тяжело ее бремя… Почему слова время и бремя так похожи? А часовая совсем не двигается. Почти мертва…
Откуда здесь часы?
Они на руке.
Это моя рука.
Это мои старинные механические часы, которые достались мне от русского деда.
Они на моей руке.
А где рука?
Вот она.
Вот запястье, на котором часы, вот кисть в летной перчатке.
Потом рука кончается.
А в другую сторону если пойти?
Вот опять запястье с часами, вот складки комбинезона.
Какие крутые и непроходимые складки! Трудно по таким пробираться.
Вот складки увеличились и превратились в гряду отвесных гор. Это локтевой сгиб. Дальше придется карабкаться вверх, так как рука круто поднимается, видимо, к плечу.
Вот эмблема ВМС США.
Вот и плечо.
Мое плечо.
Это – я!
В шлемофоне появился далекий-далекий писк, который стремительно становился громче и громче, лавинообразно превращался в звук, потом в грохот. Он нарастал, как приближающийся к станции поезд метро. И вот он уже совсем рядом, тут, кругом…
– Беловски! Беловски! Очнись, мы падаем!
Майкл очнулся, мгновенно оценил обстановку и резко взял рукоять управления на себя. Тело вдавило в кресло. Господи, у меня есть тело!
Самолет рванул ввысь, и вокруг немного посветлело.
– Палмер, где мы?
– Летим на северо-восток.
– Где волна?
– За нами, где-то на юге. Мы ее пролетели.
– Ты в порядке?
– Если не считать того, что я сошел с ума и ничего не помню, то – да…
– Сходят с ума только те, у кого он есть, Билл. Где Бизон?
– Он молчит…
– Сколько времени прошло, как далеко мы улетели?
– Не знаю. Приборы тоже сошли с ума. GPS-навигаторы не видят спутников, как будто они все попадали.