Битва веков

Старосты отчитались за оброк, привычно пожаловались на засуху и неурожай. Однако разорительная для южных волостей — здесь, на севере, жара принесла только пользу. Вопреки обычному, хорошо вырос хлеб, удался ячмень. Дождей было мало — но в сырой карельской земле вода держится высоко, поля в пыль не пересыхают. Богато налились репа и свекла, капуста завязалась в кочаны чуть не по пуду весом. А чтобы смерды на неурожай не жаловались — такого не случалось ни разу. Все время опасаются, что лишним тяглом их обложат.

Корабельщики отсыпали оговоренную половину дохода — аж четыреста восемьдесят рублей серебром — и спросили, стоит ли уходить от татар дальше в северные земли? Известия о разгроме минувшем и завоевании будущем докатились и до них сюда, в тихий безлюдный удел. Андрей утешил их тем, что удирать никогда не поздно, за Неву османы в любом случае доберутся не скоро, а вот обживаться на новом незнакомом месте хлопотно и муторно.

Демонстрируя хозяйское внимание и рачительность, Зверев объехал поля и ловы, показался людям, а потом собрался и уехал обратно, в Москву, из пустого, как турецкий барабан, дома в столичное подворье, не забрав даже холопов. Все равно призыва с него ныне не требовалось, а три десятка умелых в обращении с оружием бойцов могли пригодиться здесь. Времена надвигались смутные, кто-то должен и удел от лихих людей оборонять. Вот и отплыл князь Сакульский, как приехал: с Полелем и Изольдом.

В столице Андрея дожидался барон Тюрго. Во всяком случае, в гости швед заявился чуть не сразу по его появлении. Приветственно помахал широкополой шляпой с пером, предложил испробовать замечательного яблочного сидра в стеклянной бутылке, привезенной из самой Франции.

Замотанная проволокой пробка вылетела из горлышка с хлопком, похожим на выстрел, вино превратилось в кружках в высокую золотистую пену.

— Замечательные мастера в виноделии эти французы, — поцокал языком гость. — Мед им, конечно, неведом, однако же из своих ягод и фруктов напитки они создают изумительного вкуса! Праздник наслаждений!

— Вкусно, — согласился Зверев.

— Рад, что застал тебя дома, Андрей Васильевич, — сделав несколько глотков, отодвинулся от стола барон Тюрго. — Как друг другу должен передать вести, что доходят к нашему королевскому двору из иных стран. Султан Селим, друг мой, после минувшей крымской победы окончательно и решительно вознамерился распространить владения своей империи на русские земли. Для сего он торопливо заключает перемирия во всех концах света и перевозит свободные войска в Крым. Английский посланник с уверенностью пишет, что там собрано уже двадцать тысяч отборных янычар при двухстах пушках. Кроме того, после минувшей удачи к хану Девлет-Гирею поспешили примкнуть многие иные кочевые племена, желая выступить в новый поход под его рукою. Посему сила его супротив минувшего вырастет преизрядно, и приведет он в русские земли не менее ста двадцати тысяч воинов. У царя же Иоанна, при всем моем к нему уважении, силы токмо уменьшились, и очень сильно. Все знают, что пожар московский пожрал созванное им большое войско, и теперь вместо ста тысяч он самое большее пятьдесят собрать способен. Да и из тех многих надобно по крепостям и порубежью разослать, дабы вовсе голыми укрепления и земли не оставить.

— К чему ты это мне рассказываешь, барон? — поморщился Андрей, и без того хорошо знавший эти печальные цифры.

— Крымский хан в этот раз не просто с набегом идет, княже, — покачал головой шведский посланник. — Он идет забирать вашу страну. Всю зиму его ученые писцы трудились, изучая донесения купцов и рассказы пленных. Ваша земля расписана и поделена полностью. На города и уезды назначены мурзы для их разумного управления, распределены обязанности меж визирями, что станут следить за ними, наделять угодьями османских воинов, даровать льготы и накладывать обязанности. Купцы персидские, османские и европейские у султана Селима ярлыки получают на летнюю торговлю в Казани, Астрахани, Москве и Ярославле, ясак за право плавания по Волге, Каме и Дону в казну султанскую вносят, ибо без выплаты сего налога в новый сезон могут без прибылей остаться, ибо новый правитель русских земель не пустит их на свои внутренние реки. Настало время решаться, Андрей Васильевич. Наш король честен до мозга костей и слова своего намерен держаться крепко. Тебе пора присягать ему на верность, получать защиту шведской короны.

— Ведомо мне, барон, — хмуро ответил Зверев, — что войска шведские начали занимать города союзника нашего, короля Магнуса, а также корабли ваши возле монастыря Соловецкого и Новых Холмогор появлялись и сдачи требовали.

— Ты не желаешь понимать очевидного, Андрей Васильевич, — покачал головой барон Тюрго. — Русь обречена. Этим летом ее уже не станет, земли и селения, что не успеют занять наши воины, достанутся полякам или, хуже того, османам. Защитить же их куда легче, нежели потом отвоевывать. Посему стремимся мы занять их сейчас, пока сие возможно малой кровью. Прояви разум, друг мой. Коли ты присягнешь короне сейчас, тебе не придется погибать в безнадежной битве с янычарами, твои земли не подвергнутся разорению, тебя встретят как честного и сильного воина, а не как бездомного беглеца.

— Ты помнишь, что я говорил тебе о медвежьей шкуре, дружище? — ответил Зверев. — Напрасно вы так рано начали ее делить. Очень зря.

— Ценю твой патриотизм и верность присяге, Андрей Васильевич, — кивнул гость. — Однако же, помимо храбрости и чести, каждому воину необходим и разум. Не стану более докучать тебе своим присутствием, но прошу понять: чем быстрее ты смиришься с неизбежным, чем раньше решишься принять наше подданство, тем больших прав ты сможешь добиться от короля Юхана для себя и своего удела. Был рад нашей встрече, Андрей Васильевич. Ныне же должен отъезжать. Прощай.

Чем ближе подступала весна, тем сильнее ощущался сгустившийся над Москвой гнет обреченности. Русскую столицу постепенно покинули сперва иноземные купцы, затем стали разъезжаться посланники разных стран. При первых признаках ледохода начали закрываться лавки местных торговцев, и едва позволила вода — от причалов стали одна за другой отваливать ладьи, ушкуи, струги и лодки, тяжело нагруженные не столько товаром, сколько домашним скарбом. Следом принялись разъезжаться и сами горожане. Кто в поместье, кто к знакомым, кто просто в поисках нового пристанища. В Новгород уехал царь, забрав десять тысяч служилых татар, исполченных под Казанью и Астраханью. Иоанн не испугался — просто пришли известия, что в недавно только успокоившихся городах появились подметные письма и подозрительные люди, предлагающие псковскому и новгородскому люду защиту от османского нашествия под властью разных католических королей. Царское присутствие и татарские тысячи должны были успокоить сомневающихся, а также стать прикрытием рубежей северных и западных, в то время как последние русские силы собирались на юге.

К началу мая в Москве вместо обычных ста тысяч населения осталось всего около тридцати, и на пустынных улицах куда чаще встречались суровые стрельцы и одетые в броню боярские дети, нежели ремесленники, купцы или благодушные зеваки.

В году от Рождества Христова одна тысяча пятьсот семьдесят втором царским воеводам чуть не впервые в их жизни не понадобилось гадать, случится этим летом нашествие или нет, и куда вознамерятся ударить басурмане. Султан Селим сам сообщил о будущей беде, прислав Иоанну гордое заносчивое письмо:

«Не надобно мне от тебя ни Казани, ни Астрахани, ибо я есть царь и государь всея Руси, и все твое — мое, ты же и народ твой суть прах у моих ног. Ныне же посылаю я слугу своего, хана крымского, именем моим на стол твой садиться. Прими с покорностью мою и его волю, припади к моей милости, и тогда дарую я тебе защиту свою, и не лишу живота и воли тебя, детей и жен твоих».

Османы собирались в поход, русские собирались для их достойной встречи. Учитывая странную любовь Девлет-Гирея к Серпуховской дороге, на этот раз князь Воротынский приказал войскам собираться у Коломны, в стороне от вражеских глаз.

Андрей прибыл сюда в середине мая, выбрал в пустующем еще обширном лагере место неподалеку от реки, велел холопам ставить юрту, привезенную из княжества взамен брошенной прошлым летом у Серпухова палатки, сам направился докладываться воеводе.

— Князь! Княже! Андрей Васильевич! — вдруг кинулся к нему от одного из костров паренек в новенькой, еще сверкающей нестершимися кольцами броне. Зверев замедлил шаг и охнул, внезапно узнав:

— Андрей! Андрей, Варин сын! Когда ты так вымахать успел? Прошлый раз едва до подбородка мне доставал! — Поклониться сыну он не дал: крепко обнял, похлопывая по спине. — Ты смотри, выше меня стал! Али это шелом такой островерхий? А ну, сними!