Битва за Рим (Венец из трав)

Время от времени командующий и его сын устраивали вылазки, беря с собой войска в количестве, которое они считали необходимым, и отсутствовали в течение нескольких дней. В таких случаях командующий оставлял в лагере своего младшего брата, Секста Помпея, а Цицерон наблюдал за текущей перепиской. Эти периоды относительной свободы могли бы доставлять ему истинную радость, но получалось наоборот. Рядом не было молодого Помпея, чтобы защитить гражданского недотепу, а Секст Помпей ни во что не ставил нескладного юношу и мог даже оскорбить его – ударить по уху, дать пинка под зад, подставить ногу, когда тот пробегал мимо.

Пока земля была еще твердой от мороза и весенняя оттепель только намечалась, полководец и его сын с небольшими силами отправились на побережье, чтобы разведать перемещения неприятельских войск. На следующий день, вскоре после рассвета, когда Цицерон стоял возле командного шатра и потирал задницу, группа марсийских всадников непринужденно въехала в лагерь, как будто в свой собственный. Марсы вели себя так спокойно и уверенно, что никто из римлян даже не схватился за оружие. Единственным, кто отреагировал на появление италиков, был брат Помпея Страбона Секст, который выступил вперед и поднял руку в приветствии, когда группа остановилась возле командного шатра.

– Публий Веттий Скатон, марс, – представился предводитель, спрыгивая с лошади.

– Секст Помпей, брат командующего, временно исполняю его обязанности в его отсутствие.

Лицо Скатона вытянулось.

– Жаль. Я приехал, чтобы встретиться с Гнеем Помпеем.

– Он должен скоро вернуться. Вы согласны подождать?

– Сколько?

– От трех до шести дней, – сказал Секст Помпей.

– Можно накормить моих людей и коней?

– Конечно.

Выполнять эту задачу пришлось Цицерону, единственному контуберналу, оставшемуся в лагере. К его большому удивлению, те же самые люди, которые загнали пиценов в горы умирать от голода и холода, проявили немалое гостеприимство по отношению к врагам, когда те явились к ним вот так запросто. Это невероятное гостеприимство было свойственно в римском лагере всем, начиная с Секста Помпея и кончая последним нестроевиком. «Мне никак не постичь этот феномен, именуемый войной», – думал Цицерон, наблюдая за Секстом Помпеем и Скатоном, разгуливающими вместе с видом глубочайшей привязанности или выезжающими совместно поохотиться на диких свиней, которых зима заставила приблизиться к самому лагерю в поисках пищи. И когда Помпей Страбон вернулся из разведывательной экспедиции, он кинулся на шею Скатону так, будто Скатон был его наилучшим другом.

Начался большой пир. Должно быть, думал удивленный Цицерон, Помпеи в своих твердынях посреди огромных поместий в Северном Пицене именно так себя и ведут: огромные кабаны на вертелах, блюда, полные еды, хозяева и гости – на лавках за столами, а не на ложах. Слуги бегали, разнося больше вина, чем воды. Римлянину – выходцу из латинских земель (такому, как Цицерон) сцена, имевшая место в шатре командующего, представлялась варварской. Вовсе не так устраивали пиры люди из Арпина, даже Гай Марий. Разумеется, Цицерону не приходило в голову, что в военном лагере, закатывая пир на сто человек, невозможно заботиться о ложах и деликатесах.

– Вряд ли ты скоро войдешь в Аскул, – сомневался Скатон.

Помпей Страбон ответил не сразу – он был слишком занят куском поджаристой свиной кожицы. Наконец он покончил с ней, вытер руки о тунику и усмехнулся.

– Не имеет значения, сколько времени на это потребуется, – сказал он, – рано или поздно Аскул падет. И я сделаю так, что жителям этого города никогда больше не захочется поднимать руку на римского претора.

– Это была крупная провокация, – охотно согласился Скатон.

– Крупная или мелкая, для меня здесь нет большой разницы, – заявил Помпей Страбон. – Я слышал, Видацилий вошел туда. Аскуланцам придется кормить больше едоков.

– В Аскуле нет едоков из войск Видацилия, – возразил Скатон.

– О! – Помпей Страбон поднял лицо, измазанное свиным жиром.

– Видацилий, как мы предполагаем, сошел с ума, – заявил Скатон. Италик ел куда более аккуратно, чем хозяин шатра.

Предчувствуя интересную историю, весь шатер умолк и приготовился слушать.

– Он появился перед Аскулом с двадцатитысячным войском незадолго до смерти Секста Юлия, – продолжал Скатон. – Очевидно, с намерением действовать совместно с осажденными. Его идея состояла в том, что, как только он атакует Секста Юлия, аскуланцы сделают вылазку и нападут на римлян с тыла. Хороший план. Он мог бы сработать. Но когда Видацилий пошел в атаку, аскуланцы не предприняли ничего. Секст Юлий разомкнул свой строй и попросту пропустил Видацилия. Аскуланцам не оставалось ничего другого, как открыть ворота и позволить Видацилию войти.

– Я не думал, что Секст Юлий был так искусен в военном деле, – сказал Помпей Страбон.

– Это могла быть и случайность, – пожал плечами Скатон. – Но я в этом сомневаюсь.

– Полагаю, что аскуланцы не слишком обрадовались перспективе кормить еще двадцать тысяч человек?

– Они на месте не могли стоять от бешенства! – ухмыльнулся Скатон. – Видацилия встретили не с распростертыми объятиями, а с недобрыми мыслями. Тогда Видацилий отправился на Форум, взошел на трибуну и высказал городу, что он думает о людях, которые не выполняют приказов. Если бы они подчинились его требованию, то армия Секста Юлия Цезаря была бы уже мертва. И очень возможно, что так оно и было бы. Но аскуланцы оказались не готовы признать его правоту. Главный магистрат спросил Видацилия, понимает ли он, что в городе слишком мало продовольствия и того, что он привез с собой, не хватит, чтобы прокормить его армию?

– Я рад узнать, что между различными группировками моего врага отсутствует согласие, – заметил Помпей Страбон.

– Я рассказываю тебе все это для того, чтобы показать, насколько сильна решимость Аскула держаться, – пояснил Скатон, не повышая голоса. – Ты обязательно услышишь об этом, и я хотел бы, чтобы ты узнал, как все было на самом деле.

– Так что произошло? Схватка на Форуме?

– Точно. Видацилий, как вскоре стало ясно, сошел с ума. Он назвал горожан тайными союзниками римлян и приказал своим солдатам перебить многих из них. Тогда аскуланцы взялись за оружие и отплатили тем же. К счастью, большинство людей Видацилия поняли, что их командир нездоров, и покинули Форум. Когда опустилась темнота, ворота открылись и примерно девятнадцать человек выскользнули из города. Они пробрались мимо римских войск – Секст Юлий умер, и его люди были больше заняты траурной церемонией, нежели несением караульной службы.

– Хм! – фыркнул Помпей Страбон. – Ну, продолжай!

– Видацилий захватил Форум. Он привез с собой много продовольствия и повелел устроить грандиозный пир. Примерно семьсот или восемьсот человек остались с ним и помогли ему справиться с едой. Видацилий сложил также большой погребальный костер. Когда пир был в разгаре, он выпил чашу с ядом, взобрался на костер и поджег его. Пока его люди пьянствовали, он горел! Они сами рассказали мне, что это было отвратительное зрелище.

– Сумасшедший, как галльский охотник за головами, – подытожил Помпей Страбон.

– Точно, – согласился Скатон.

– Значит, город будет сражаться.

– Он будет сражаться, пока не умрет последний аскуланец.

– Одно я могу обещать тебе, Публий Веттий: если хотя бы несколько аскуланцев останутся в живых, когда я возьму Аскул, они пожалеют, что не умерли раньше, – произнес Помпей Страбон. Он отбросил кость, которую обгладывал, и снова вытер руки о тунику. – Знаешь ли ты, как они называют меня? – спросил он вежливо.

– Пожалуй, нет.

– Carnifex. Мясник. Я смогу гордиться этим прозвищем, Публий Веттий, – сказал Помпей Страбон. – За свою жизнь я получил больше прозвищ, чем мне полагалось бы. Ну, Страбон – это понятно само собой. Но когда я был чуть старше, чем мой сын теперь, я служил в качестве контубернала с Луцием Цинной, Публием Лупом, с моим двоюродным братом Луцием Луцилием и моим хорошим другом Гнеем Октавием Рузоном. Мы были в той ужасной экспедиции против германцев в Норик. И я не очень нравился моим коллегам. Всем, кроме Гнея Октавия Рузона, должен добавить. Если бы я ему не нравился, он не был бы сегодня одним из моих старших легатов! Так вот, кадеты добавили к прозвищу Страбон еще одно: Меноэс. Мы посетили мой дом по пути в Норик, и они заметили, что повар моей матери был косоглазым. Его звали Меноэс. И этот остряк, ублюдок Луцилий – ну никакого уважения к семье, ведь моя мать была его теткой! – назвал меня Гнеем Помпеем Страбоном Меноэсом, подразумевая, что моим отцом был этот повар. – Помпей издал долгий вздох. – Я носил это прозвище несколько лет. Но теперь меня называют Гней Помпей Страбон Карнифекс. Это звучит получше, чем Меноэс: Страбон Мясник.