Битва за Рим

К тому времени, когда великий Гай Марий женился на сестре Цезаря Юлии, в семье Юлиев Цезарей иссякли последние деньги. Старшая ветвь рода решила вопрос просто: успешное усыновление младшего сына богатым патрицием дало средства, достаточные для того, чтобы два оставшихся сына могли претендовать на консульскую должность; усыновленный младший ребенок получил имя Квинт Лутаций Катул Цезарь. Но отец Цезаря (Цезарь-дед, как его называли теперь, через много лет после кончины) был вынужден заботиться о двух сыновьях и двух дочерях, денег же хватало только на одного сына. К счастью, его посетила блестящая идея предложить худородному, но несметно богатому Гаю Марию выбрать себе в жены ту из двух его дочерей, которая придется ему по вкусу. Денег Гая Мария достало на приданое обеим дочерям, а также на шестьсот югеров земли вблизи Бовилл, перешедшей во владение Цезаря-младшего, доход от которой позволил ему получить место в сенате. Деньги Гая Мария устраняли все препятствия на пути представителей младшей ветви Юлиев Цезарей – ветви Цезаря-деда.

Сам Гай Юлий Цезарь – супруг Аврелии – оказался достаточно благороден и справедлив, чтобы испытывать искреннюю благодарность к Гаю Марию, в отличие от старшего брата Секста, который задрал нос и после женитьбы постепенно отдалился от остального семейства. Цезарь знал, что, не будь денег Мария, он не смог бы войти в сенат и не был бы в состоянии обеспечить будущее своему потомству. Без этих денег Цезарю никогда не позволили бы взять в жены красавицу Аврелию, представительницу древнего и богатого рода, о руке которой мечтали очень многие.

Безусловно, если бы Марий настоял, Цезарь с супругой перебрались бы в собственное жилище на Палатине или в Каринах. Более того, дядя и отчим Аврелии Марк Аврелий Котта уговаривали молодую чету пустить часть приданого на покупку дома. Однако Цезарь и Аврелия предпочли последовать совету Цезаря-деда и отказались от подобной роскоши. Приданое Аврелии было истрачено на приобретение инсулы – доходного дома, в котором поселились и хозяева, в надежде, что со временем Цезарь сможет купить особняк в более престижном районе. Найти более престижное место было нетрудно, поскольку инсула Аврелии находилась в сердце Субуры, самого многолюдного и бедного района Рима, зажатого между Эсквилином и Виминалом и населенного представителями всех рас и вероисповеданий, а также римлянами, относящимися в основном к четвертому и пятому классам, среди которых попадались и неимущие.

И все же управление инсулой пришлось Аврелии по душе. Как раз тогда, когда Цезарь впервые отлучился надолго, а ее первая беременность благополучно завершилась, она с головой ушла в заботы домовладелицы. Разогнав агентов, она стала вести дела самостоятельно, обзаведясь множеством знакомств среди нанимателей. Она во всем действовала разумно и решительно, ей даже удалось приструнить членов сомнительного братства перекрестков, собиравшихся в стенах ее инсулы. Это братство, состоявшее из местных жителей и зарегистрированное у городского претора, должно было устраивать праздники в честь ларов, алтарь которых был установлен на перекрестке, прилегающем к инсуле Аврелии, а также чистить фонтан и убирать мусор. Квартальным начальником, возглавлявшим эту подозрительную коллегию, был некий Луций Декумий, коренной римлянин, но принадлежавший лишь к четвертому классу. Когда Аврелия занялась управлением инсулой, она обнаружила, что Луций Декумий и его приспешники собирают дань со всей округи, запугивая окрестных лавочников. Ей удалось положить конец их бесчинствам, а заодно приобрести в лице главаря этой бандитской шайки надежного друга.

Поскольку у Аврелии было мало грудного молока, она нашла среди жильцов своей инсулы кормилиц для детей, открыв крошкам-патрициям двери в мир, о существовании которого они иначе никогда не узнали бы. Результат можно было предвидеть: задолго до поступления в школу все трое овладели, хотя и в разной степени, греческим, еврейским, сирийским и несколькими галльскими наречиями и, помимо классической латыни, на которой изъяснялись их благородные предки, усвоили говор низших сословий и жаргон, свойственный исключительно Субуре. Они собственными глазами видели, как живет римский люд, пробовали всевозможную пищу, которую чужеземцы находили вкусной, и водили дружбу с членами братства Луция Декумия.

Аврелия полагала, что все это не причинит детям вреда. Впрочем, она вовсе не была бунтовщицей и не стремилась изменить мир, твердо придерживаясь принципов, в которых была воспитана. Вместе с тем она была натура деятельная, любознательная и не безразличная к людям. Еще в юности, когда Аврелия знать не знала забот, ее вдохновлял пример матери Гракхов Корнелии, которую она считала истинной героиней и величайшей женщиной в истории Рима. Теперь, в зрелом возрасте, Аврелия руководствовалась более практичными соображениями, опираясь главным образом на здравый смысл. Именно здравый смысл подсказывал ей, что болтающие на нескольких языках маленькие патриции – это вовсе не плохо. Более того, она полагала, что для них станет хорошей жизненной школой общение с теми, кому недоступно величие, которое по праву рождения принадлежит ее детям.

Чего Аврелия действительно опасалась, так это возвращения Гая Юлия Цезаря, мужа и отца; на самом деле он никогда толком не был ни тем ни другим. Вероятно, чужеземная любовница и могла просветить его на сей счет, но он был не из тех, кто с легкостью заводит связи. Будучи истинной римлянкой, Аврелия не пыталась выяснять – и не хотела этого делать, – прибегает ли он к услугам других женщин, чтобы удовлетворять естественные потребности, хотя, наблюдая за жизнью своих квартирантов, видела: любовь зачастую доводит женщин до исступления, а то и толкает на убийства из-за ревности. Аврелия не могла этого понять, однако она признавала это как данность и благодарила богов за то, что те наделили ее трезвым умом и научили обуздывать чувства; ей и в голову не приходило, что и среди женщин ее сословия есть немало таких, которым знакомы муки ревности и отчаяние.

Нет, окончательное возвращение Цезаря чревато неприятностями. Аврелия была в этом твердо убеждена. Впрочем, она не истязала себя мыслями о будущем, а получала от жизни удовольствие, не слишком тревожась ни за здоровье своих маленьких аристократиков, ни за язык, на котором они щебечут. В конце концов, разве не так же обстоит дело на Палатине и в Каринах, где женщины доверяют детей нянькам со всех концов света? Разница в том, что там никто не заботится о последствиях, – дети становятся умелыми притворщиками, ищущими наперсниц среди служанок, которых знают гораздо лучше, нежели собственных матерей.

Впрочем, маленький Юлий Цезарь был ребенком особенным и весьма трудным; даже рассудительная Аврелия ощущала в сердце холодок, задумываясь о способностях и будущем своего единственного сына. В гостях у Юлии она призналась ей и Элии, что этот малыш сводит ее с ума, и теперь радовалась, что проявила тогда слабость, поскольку Элия дала ей дельный совет: найти для ребенка педагога.

Аврелия, как и все, слыхала о существовании исключительно одаренных детей, однако полагала, что такие рождаются не у сенаторов, а в гуще простонародья. Родители юных дарований часто обращались к ее дяде и отчиму Марку Аврелию Котте с просьбой дать их детям шанс проявить свои способности, на что у родителей не было возможностей; за это они передавали себя и своего отпрыска под его патронат, обещая быть его верными клиентами. Котта всегда охотно исполнял подобные просьбы, надеясь, что со временем у него и у его сыновей на службе окажутся талантливые люди. При этом Котта был человеком здравомыслящим; как-то раз Аврелия подслушала, как он говорил Рутилии, своей жене:

– К сожалению, дети не всегда оправдывают возлагаемые на них надежды. Либо огонек сразу начинает гореть слишком ярко и преждевременно гаснет, либо их захлестывает тщеславие и самоуверенность, чреватые крахом. Некоторые, правда, оказываются полезными. Такие дети – сокровища. Именно поэтому я никогда не отказываюсь помогать родителям.

Что Котта и Рутилия (мать Аврелии) думают по поводу своего одаренного внука, Аврелия не знала, поскольку не рассказывала им о его способностях и вообще старалась скрывать от них мальчика. Собственно, она прятала юного Цезаря почти от всех. Его таланты повергали ее в трепет и заставляли втайне мечтать об ослепительном будущем. Однако куда чаще это становилось для нее причиной глубокого уныния. Если бы она знала все его слабости и недостатки, ей было бы проще иметь с ним дело. Но кто может похвастаться, что постиг душу ребенка, которому еще не исполнилось и двух лет? Прежде чем продемонстрировать своего необыкновенного сына миру, Аврелия хотела лучше разобраться в его натуре, чувствовать себя с ним более уверенно. Она никак не могла избавиться от опасения, что ему не хватит силенок совладать с тем даром, которым наделила его причудница-природа.

Сын отличался чувствительностью, – это ей было известно. Обескуражить его было не трудно. Но горевал он недолго. Природа наделила его жизнерадостностью, какой сама Аврелия никогда не обладала. Его энтузиазм был воистину безграничным, мозг работал так стремительно, что впитывал сведения, как огромная рыба, втягивающая в себя воды моря, в котором живет. Больше всего Аврелию беспокоила его доверчивость, стремление маленького Цезаря подружиться с кем угодно, его нежелание прислушиваться к ее наставлениям, помедлить и поразмыслить получше, понять, что мир существует не только для того, чтобы удовлетворять его желания, ибо в нем часто встречаются весьма опасные люди.