Битва за Рим

– Нет, мой повелитель.

– Тогда что ты здесь делаешь? Немедленно выполняй!

– Но, великий царь, божественный владыка, он при этом назвал тебя варваром!

– С его точки зрения, я действительно варвар, – веско сказал царь. – Более у него не будет повода так меня называть. Если цивилизованного человека отличает стремление тратить силы на подобное занятие, когда в этом нет необходимости, так тому и быть: потратим силы и мы. Отныне люди, мнящие себя цивилизованными, не найдут в моем поведении ничего заслуживающего подобного упрека.

«Куда же ты денешь свой норов? – подумал Гордий, не собираясь делиться с царем этими мыслями. – Гай Марий прав: ты и впрямь варвар, о повелитель!»

Итак, трупы были убраны с поля битвы под Евсевией-Мазакой, тела сожгли; над пеплом насыпали высокий курган, который, впрочем, совсем терялся на фоне горы Аргей. Сам же царь Митридат не стал проверять, как исполнено его повеление: отослав армию назад, в Понт, он отправился в Армению. Путешествие было необычным: он захватил с собой почти весь свой двор, включая десяток жен, три десятка наложниц и полдюжины старших детей. Караван растянулся на добрую милю: здесь были и лошади, и повозки, влекомые быками, и носилки, и вьючные мулы. Передвигались со скоростью улитки, проделывая за день не более десяти – пятнадцати миль, зато не останавливались на привалы, невзирая на просьбы самых хрупких из женщин отдохнуть денек-другой. Эскортом служила тысяча вооруженных всадников – именно то количество, какому надлежит охранять царское посольство.

Это и было посольство. Новость о том, что в Армении теперь правит новый царь, застала Митридата в самом начале каппадокийской кампании. Ответ его не заставил себя ждать: он послал в Дастеиру за женщинами, детьми, вельможами, дарами, одеждой и прочим скарбом – всем тем, что нужно для посольства. Каравану потребовалось без малого два месяца, чтобы выйти на берег Галиса вблизи Мазаки; произошло это как раз тогда, когда до каппадокийской столицы добрался Гай Марий. Отсутствие царя в день прибытия Мария объяснялось тем, что он наносил визит своему странствующему двору, чтобы удостовериться, все ли его повеления исполнены в точности.

Митридат знал о новом царе Армении лишь то, что тот молод, приходится законным сыном старому царю Артавазду, зовется Тиграном и с раннего детства был заложником парфянского царя. «Правитель одного со мной возраста! – с ликованием думал Митридат. – Правитель могущественного восточного царства, не имеющий никаких обязательств перед Римом и способный присоединиться к Понту, образовав с нами антиримский союз!»

Армения лежала среди высокогорий, примыкающих к Арарату, и простиралась на восток вплоть до Каспийского, или Гирканского, моря; традиционно и географически она была тесно связана с Парфянским царством, властители которого никогда не проявляли интереса к землям, находящимся к западу от реки Евфрат.

Наименее сложный путь лежал вдоль Галиса до его истоков, затем через водораздельный хребет – в небольшое владение Митридата под названием Малая Армения и в верховья Евфрата, далее через еще один хребет к истокам Аракса и вдоль этой реки – к Арташату, городу на Араксе, служившему Армении столицей. Зимой совершить такое путешествие было бы невозможно, настолько высоки были все здешние горы, однако в начале лета оно доставляло немало удовольствия: в долинах цвели разнообразные цветы – голубой цикорий, желтые примулы и лютики, пламенные маки. Здесь не было диких лесов; их заменяли ухоженные лесополосы, защищавшие от ветра и снабжавшие жителей дровами. Лето в горах было настолько коротким, что тополя и березы еще не успели одеться листвой, хотя стояло начало июня.

На пути каравана не встречалось городов, не считая Караны, деревень тоже было совсем не много; даже шатры кочевников почти не попадались на глаза. Из этого следовало, что они поступили благоразумно, захватив с собой необходимое в пути зерно; фруктами и овощами разживались по дороге, мясо же покупали у встречных пастухов. Митридат хорошо платил за снедь, необходимую его спутникам, в результате чего остался в памяти простодушного горного люда справедливым, как бог, и сказочно щедрым.

В квинтилий они вышли к Араксу и продолжили путь вдоль его извилистого русла. Митридат следил за тем, чтобы местным жителям с лихвой воздавалось за все причиняемые караваном неудобства, хотя для переговоров приходилось прибегать к языку жестов, ибо знающие азы греческого жители остались далеко позади, за Евфратом. Царь выслал вперед отряд, который должен был сообщить в Арташате о его приближении; на подходе к городу с его лица не сходила улыбка, ибо он знал, что это длительное и изнурительное путешествие предпринято далеко не напрасно.

Армянский царь Тигран сам выехал встречать царя Митридата Понтийского за городские стены, окруженный стражами в свисающих до земли кольчугах, с длинными копьями, со щитами на спинах. Митридат любовался их крупными конями, тоже одетыми в кольчуги. Замечательное зрелище являл собой и повелитель армян, защищенный от солнца зонтиком. Стоя, он правил шестью парами белых волов, запряженных в золотую колесницу на маленьких колесиках. На царе была великолепная мантия, расшитая драгоценной нитью, сияющая, как огонь, и плащ с короткими рукавами. Голову его венчала высоченная тиара, охваченная белой лентой диадемы.

Митридат, закованный в золотые доспехи, в своей неизменной львиной шкуре, в греческих сапожках и с усыпанным драгоценными камнями мечом на сверкающей перевязи, соскочил со своего высокого гнедого коня и зашагал к Тиграну с вытянутой для приветствия рукой. Тигран сошел с колесницы и протянул гостю обе руки. Руки царей встретились, черные глаза заглянули в зеленые. Так началась дружба, в основании которой лежала не одна только взаимная приязнь: цари сразу увидели друг в друге союзников. Они вместе зашагали по пыльной дороге к городу.

Тигран оказался светлокож, но темноволос и темноглаз; длинные волосы и борода были тщательно завиты и переплетены золотыми нитями. Митридат полагал увидеть эллинизированного монарха; в Тигране же скорее чувствовалось влияние Парфии – отсюда прическа, борода, длинные одежды. К счастью, при этом он блестяще владел греческим языком, в чем преуспели лишь двое-трое из его ближайших вельмож. Остальные придворные, подобно простонародью, пользовались мидийским диалектом.

– Даже в таких сугубо парфянских городах, как Экбатана и Сузы, владение греческим является неотъемлемой частью подлинной образованности, – пояснил царь Тигран, когда он и гость уселись в два царских кресла рядом с золотым армянским троном. – Я не стану оскорблять тебя, усаживаясь выше, чем ты.

– Я пришел заключить с Арменией договор о дружбе и союзе, – провозгласил Митридат.

Беседа велась очень обходительно, что было не в обычаях столь чванливых и властных монархов: это свидетельствовало о том, что оба считали согласие насущной необходимостью. При этом Митридат, конечно, превосходил Тиграна могуществом, ибо он никому не подчинялся и правил куда более обширными и богатыми землями.

– Мой отец во многом напоминал парфянского царя, – рассказывал Тигран. – Своих сыновей он убивал одного за другим; я уцелел потому, что был в восьмилетнем возрасте отослан к царю Парфии как заложник. Поэтому, когда мой отец заболел, единственным оставшимся в живых сыном оказался я. Армянский посланник вел переговоры с парфянским царем Митридатом о моем освобождении. Однако назначенная им цена была непомерно высока: семьдесят армянских долин, все, что лежат вдоль границы между Арменией и Мидией-Атропатеной. Иными словами, моя страна лишилась своих самых плодородных земель. К тому же там протекают золотоносные реки, в которых находят еще и прекрасный лазурит, бирюзу и черный оникс. Поэтому я поклялся, что Армения вернет себе эти семьдесят долин, а я найду для столицы более подходящее место, чем эта холодная дыра Арташат.

– Не Ганнибал ли помог спланировать Арташат? – спросил Митридат.

– Таково предание, – коротко отозвался Тигран и вновь вернулся к своим имперским мечтам. – Я намерен расширить пределы Армении до Египта к югу и до Киликии к западу. Я хочу получить доступ к Срединному морю, хочу выйти на торговые пути, хочу иметь более теплые земли, чтобы растить хлеба, хочу, чтобы все граждане моего царства заговорили по-гречески. – Он умолк и облизал губы. – Как ко всему этому относишься ты, Митридат?