Битва за смерть

— Команды трепать языком не было! — басовито прикрикнул сержант.

«Ермолаев», — вспомнил Алексей.

Вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в костре и далекими раскатами взрывов. Алексей был благодарен Ермолаеву.

— Меня зовут Алексей… то есть Алексей Витальевич Калинин, — нерешительно начал он. — После школы я поступил на исторический факультет Московского университета. У меня очень интересная специальность. История славянских народов. Если бы вы знали, насколько велико наследие славян! А как увлекательна дохристианская религия, которая впоследствии была предана анафеме. Всё, что осталось от нее, — это народные былины и сказки…

— Кхмм!.. — предостерегающе кашлянул в рукавицу Зайнулов.

Калинин замолчал.

— Сказочник, — иронично заметил кто-то из рядов. Солдаты было засмеялись, но улыбка замерла у них на устах под пристальным взором политрука. Алексею показалось, что сказал это Приходько.

Волнуясь и мучительно подбирая слова, Алексей не нашел ничего лучше, как произнести:

— Завтра на рассвете нам приказано выступить в район деревни Потерянная. Оттуда мы совершим марш-бросок к высоте Черноскальная! Предстоит тяжелый бой. Вам следует хорошенько отдохнуть, чтобы с утра быть готовыми к походу.

— А мы всегда готовы! — крикнул кто-то из рядов. Теперь Алексей точно видел, что это Николай Приходько. — Мы же как пионэры!

Строй развеселился.

— Товарищ лейтенант! — крикнул еще кто-то. — А что это у вас на верхней губе?.. Ой! Так это ж у вас молоко не обсохло!

Общение с красноармейцами начинало выходить из-под контроля. Обычно окрика старшины Семена Владимировича было достаточно, чтобы прекратить веселье. Но сейчас он молчал и в каком-то забытьи смотрел в темноту перед собой.

— Старшина! — крикнул ему Зайнулов, как бы напоминая, что тот должен выполнить свои обязанности.

Семен очнулся и взглянул на политрука. Кивнул. И рявкнул:

— Р-рота, вольно! Р-разойдись!

Ровные шеренги мигом рассыпались. Солдаты расходились, и уже было невозможно вернуть их обратно. Некоторые, проходя мимо Калинина, похлопывали его по плечу, что-то говорили — иногда по-свойски, иногда дерзко. Алексей, поникнув, смотрел на короткие языки костра.

— Они устали сегодня, — произнес Зайнулов, оправдываясь. — Бой выдался тяжелый. Многие их друзья погибли, и они пытаются выместить горечь. Отсюда эти шуточки, хихоньки… У вас тоже был трудный день, Алексей. Идите спать.

Калинин кивнул, вытирая нос рукавом шинели. Зайнулов ушел в темноту, а Алексей мучительно думал, что ему никогда не стать командиром. Не его это дело. К тому же первая встреча с бойцами прошла настолько плохо, что пренебрежительно-дерзкое отношение к нему со стороны солдат будет трудно преодолеть.

Последний боец, проходя мимо, похлопал Алексея по плечу. Это оказался Николай Приходько.

— Что-то ты погрустнел, Сказочник, — произнес он со своей извечной улыбкой. — Я знаю, как тебя развеселить. Держи!

Алексей подставил ладони и машинально взял горячий котелок. В ноздри ударил ароматный запах перловой каши.

— У меня даже нет пистолета, — отрешенно произнес Калинин. — И ложки тоже нет!

— Бери! — сказал Приходько, протягивая свою. — Пистолет будет потом.

— Спасибо вам, — с благодарностью глядя на Приходько, произнес Алексей.

— Только, ради бога, не надо цветов и медалей! — ответил Николай и скрылся в темноте вслед за остальными.

Алексей опустился на снег и, мучаясь от стыда за свои командирские промахи, начал жадно есть кашу. Мимо него, скрипя валенками по снегу и сгорбившись, прокрался неуклюжий красноармеец, у которого была настолько короткая шея, что, казалось, ее просто не было. В руке красноармейца покачивалась керосиновая лампа.

Этот танк Фрол Смерклый заприметил еще во время боя, когда выстрел из противотанкового ружья разорвал траки. Машина стояла целехонькая, только правая гусеница была распущена и утопала в снегу. Экипаж срезало очередью из пулемета при попытке выбраться из люка. После этого никто к танку не приближался, что было самым главным.

— Иван! — окликнул Смерклый командира взвода Ермолаева, как только старшина скомандовал «вольно».

— Чего тебе? — отозвался сержант, здоровый детина, коренной сибиряк.

— Слышь, сержант, одолжи лампу керосиновую! — Смерклый был родом из-под Вологды, где в маленькой деревеньке прошли сорок два года его нудной крестьянской жизни. Однообразная и окающая речь Фрола частенько раздражала сослуживцев, а прижимистая натура сделала изгоем во взводе. Но Ермолаев держался со всеми ровно, стараясь никого не выделять, быть может, из-за своих представлений о том, каким должен быть командир, но скорее из-за миролюбивого характера.

— Зачем тебе?

— Надо. — Фантазии Смерклого не хватало даже на простейшую ложь. — Надо мне… по нужде.

Ермолаев усмехнулся:

— Ежели каждый по нужде будет с керосиновой лампой ходить, то керосину на весь полк не хватит! — Сержант закинул на плечо свой вещмешок вместе с автоматом, собираясь найти место для ночлега. — Да возьми, мне не жалко!

Добыв лампу, Смерклый обходными путями, чтобы никто не видел, направился к танку. Он прошел мимо нового командира, который с задумчивым видом ел кашу из плоского походного котелка. Фрол усмехнулся про себя: «Ишь! Нашли командира. Только от мамки оторвали, а уже — командир роты!»

Темная громадина танка выросла перед ним. Фрол остановился. От стального зверя шел сильный запах масла и бензина. Смерклый зажег лампу и осветил пространство перед собой. Из темноты проступил огромный фашистский крест, выведенный на борту.

— Господи! Царица небесная! — промолвил крестьянин, отшатнувшись. — Намалюют чертовщины всякой, аж ходить страшно!

Мороз крепчал. Смерклый потуже запахнул шинель и, стараясь не разбить лампу, стал неловко взбираться на танк. Люк на башне был откинут. Прежде чем лезть в него, Фрол опустил внутрь фонарь. Скупой свет выхватил из темноты торчащие рукояти управления и стреляные гильзы на полу.

Он понюхал воздух. Чужой запах. Не русский какой-то. Порох, конечно, везде пахнет одинаково, но, кроме него, Смерклый ощутил нечто иное: запах одеколона или формалина. Фрол про себя назвал его «фашистским духом».

Глубоко вздохнув и перекрестившись, крестьянин неуклюже полез в люк. Однако сволочные фашисты и здесь успели напакостить, сконструировав проем на редкость узким. В результате Фрол застрял, причем самым неудачным образом — с прижатой к животу коленкой.

Он и тужился, и кряхтел, стараясь протолкнуть в люк негнущуюся ногу. И она, наконец, проскользнула. Не ожидавший этого крестьянин провалился вниз.