Битвы за корону. Прекрасная полячка

— Настаивал, — пробурчал я.

Говорят, покойников нельзя поминать плохим словом. Либо хорошее, либо ничего. Традиция такая. Я и не поминал Дмитрия, хотя очень хотелось произнести в его адрес нечто из ненормативной лексики. Да, конечно, с деньгами обращаться толком его никто не научил, но ведь в Думе ему не раз подсказывали насчет расходов. И не только подсказывали. Как я слышал от Власьева, под конец бояре вообще наложили весьма жесткие ограничения на его покупки, благодаря чему поток иноземных купцов, почуявших славную поживу, слегка поубавился. Да и как иначе, коль государь покупает, а казна потом заявляет, что не собирается оплачивать — иди и забирай товар обратно.

Зато касаемо действительно необходимых трат, к примеру выдачи зарплаты людям, тут все наоборот. На словах-то он всем увеличил жалованье вдвое, а на деле не удосужился выплатить и прежнего. Возможно, никто не напоминал, не спорю. Но у самого-то голова на плечах должна быть, чтоб понимать: вначале отдай основное, которое тебе рано или поздно все равно придется отдать, а потом, если останется, кути себе, проматывай, заказывай новый трон в Грановитую палату, дари своему польскому воробышку суперкарету, шикарнейшие сани, всякие дорогущие корабли, часы и прочее.

Вроде бы элементарная вещь, ан поди ж ты…

Пришлось ставить вопрос на Опекунском совете, что надо в срочном порядке удоволить людей, погасив задолженности. Поддержал меня даже Мнишек. Этот, очевидно, лелеял надежду, что в число «всех» включат и его самого, в смысле выплаты по финансовым обязательствам, указанным в брачном контракте. Но по моему настоянию выплаты начали с низов: подьячих, стрельцов и так далее. Начали и… не закончили — нечем.

— И без того в Казенную избу серебро малым ручейком льется, а ты норовишь и тот до дна осушить, — встрял Романов.

— Восемь тыщ и двести семьдесят два рубля с тремя алтынами ныне есть, — уточнил Власьев и развел руками, пожаловавшись: — Но нам Аптекарскому приказу серебра подкинуть надобно, да изрядно, не менее трех тыщ. Скоро иноземным купчишкам травки лечебные заказывать, а за них плату враз подавай, не то вдругорядь откажутся привозить.

— Сбережение же здоровья государыни и будущего государя — дело первостепенной важности, — вставил словцо и Мнишек.

Тогда-то мне и пришла в голову идея насчет экономии. Я хмуро покосился на ясновельможного, торжествующе взирающего на меня (мол, снова я тебя уел), и задумчиво протянул:

— Кто бы спорил. А что за травы такие? Может, их и на Руси можно прикупить, чтоб подешевле?

Власьев пожал плечами, а Романов сердито заявил, обращаясь ко всем:

— Видали? — И, повернувшись ко мне, сердито выпалил: — Нас-то почто вопрошаешь? Чай, ты в нем заглавный, не мы.

— Ладно, разберусь, — покладисто согласился я и после заседания направился прямиком в Аптекарский приказ.

До этого я был в нем всего однажды, заглянув туда на следующий день после того, как меня назначили его начальником. Почему Ксения посоветовала Федору поставить меня рулить именно им, я понял, но возобновлять традиции Семена Никитича Годунова не хотел. Куда проще создать новый приказ, назвав его, ну, скажем, Тайных дел. Этот же пусть так и занимается исключительно лечением царской семьи. А коль с этим лечением вроде бы процесс налажен, к чему соваться, тем более в медицине я ноль.

Да и штат в нем смехотворный — кем командовать-то? Подьячий, толмач, он же переводчик, и заведующий единственной аптекой голландец Аренд Клаузенд, которого, по русскому обыкновению, давно переименовали в Арена Глаза. Ах да, еще и царские медики, но они были на особом положении. Правда, с Клаузендом постоянно контактировали, подавая ему списки необходимых снадобий, отваров и настоев, на основании которых он составлял перечень требуемых закупок и представлял его в приказ. Далее следовало их приобретение, привоз, выдача Аренду, тот все перерабатывал и отдавал лекарям. По сути, обязанность главы Аптекарского приказа сводилась к подмахиванию очередного списка с перечнем нужных компонентов для лекарств.

Ну и зачем я там нужен?

Стоило мне заглянуть в крохотную каморку, которая называлась приказом, как обрадованный подьячий Варлаам Поздеев сунул мне в руки длиннющий свиток — очередной перечень трав, кои надобно закупить. Посмотрев в него и ничего не поняв — какой-то хуперикум перфоратум, какая-то мента пиперита и прочая заумная латынь, — я отодвинул услужливо протянутое перо и спросил:

— А почему так дорого?

— Дак иноземные, — словоохотливо пояснил Поздеев, повторяя слова Власьева. — Там-то они, может, куда дешевше, тока за морем телушка — полушка, да рупь перевоз.

— Плохо, что они у нас не растут, — посетовал я. — Мне бы эти деньги ой как пригодились. А может, растут? Ну-ка, переведи мне на нормальный язык вот это. — И я наугад ткнул пальцем в какой-то анисум вулгачи.

Подьячий обескураженно крякнул и повинился в невежестве:

— То Арен-аптекарь составлял, а я папежному языку не обучен, толмач же хворает, — и заторопился с пояснениями: — Но тут все без обмана. Когда завозят, мы с Глазом вместе их взвешиваем, а уж опосля деньгу выдаем.

— Та-ак, — почесал я в затылке. И что делать, коли я тоже папежному языку, то бишь латыни, не обучен? Это ж не пословицы какие — названия трав.

Но тут я вспомнил про Петровну. А если сводить ее на экскурсию к Аренду? Да, с этими анисумами у нее еще хуже, чем у меня. В смысле, я хоть названия прочесть смогу, пусть они мне и ни о чем не говорят, а ей и того не дано. Но она ж практик от бога. Да и зачем ей названия, когда аптекарь нам покажет травки. Я забрал список, так и не подписав его, и пообещал вернуть позже, ибо надо вначале согласовать его с одним известным лекарем.

В единственной на всю Русь аптеке, расположенной в каменной пристройке близ каменных приказов, построенных в Кремле по повелению Бориса Федоровича Годунова, пахло… Ну, в общем, как на сеновале. Даже сильнее. Но и специфичнее — все-таки травы лекарственные, хотя в первой из комнат, где мы находились, трав никогда не было — лавка, стол и… суетливый толстячок-провизор Клаузенд.

Узнав о цели визита, он вмиг раскритиковал мою идею. Дескать, закупаемое выращивается в специальных hortus sanitatis, что означает «сады здоровья», [47] а потому о закупке таких трав на Руси нечего и думать.

— Жаль, — вздохнул я и, повернувшись к Петровне, грустно заметил: — Как чувствовала ты, когда отказывалась идти со мной. Зря только красоту наводила.

Та, действительно одетая в самое нарядное, ответила мне не сразу, старательно принюхиваясь к чему-то.

47

Так в Европе назывались специальные аптекарские ботанические сады.

— Про хортусы евоные я и впрямь не слыхала, — задумчиво протянула она, — а запашок знакомый. Нашими травками-то несет, родными, чую.

Я удивленно посмотрел на нее, затем на аптекаря. В травах Петровна дока, ошибиться не могла, и коль чует, то сомневаться не приходилось, следовательно…

«Может, Клаузенд жульничает? — закралось у меня подозрение. — А что, старик тут не один десяток лет трудится, вполне мог додуматься, что к чему, и на паях с подьячим устроить мелкий бизнес, прикупая травы гораздо ближе, а в своих заявках…» Додумывать не стал, решив проверить до конца, и велел Аренду провести нас туда, где хранились изготовленные им настои.