Благие пожелания

— Откуда, майн фройнд? — спрашивает его герой дня Штирц.

— На талоны взял в нашем магазине при издательстве.

— Без очереди? — спросил с надеждой в голосе заведующий отделом партийной жизни и пропаганды Иван Альбертович Райзвих. И прояснил свой интерес:

— У меня с прошлого месяца еще два неотоваренных талона на водку осталось.

— Где там! — безнадежно машет рукой, усаживаясь за импровизированный стол, Андрей. — Разве сейчас где-то без очереди купишь? Отстоял! Ну поменьше, конечно, чем на улице. Но печатники набежали.

— Наливай по пять бульков! — устанавливает норматив раскрасневшийся Лео. — Деньги мы тебе соберем.

— Ты только пришел! С тебя тост! — напоминает Андрею его обязанность пожилой, замшелый литературный консультант Евгений Гильденбрандт.

Франк поднимается со стаканом в руке. Его треугольное личико выражает всю торжественность момента:

— Майн готт! Ну что сказать? Сегодня мы провожаем отъезжающего в Германию, на родину, нашего товарища и друга! История немецкого народа в России заканчивается. Это была тяжелая история. Но теперь открывается ее новая страница. Мне часто говорят: «Зачем вам это надо? Вы же там будете людьми второго сорта?» А я отвечаю: «А здесь мы сейчас кто?» Так пусть хоть наши дети станут настоящими немцами. И будут жить у себя дома. Давайте выпьем за то, чтобы у Владимира все там сложилось как надо. Да, мы верим в это.

Все дружно встали. Чокнулись хорошо. По-русски:

— Прозит!

А выпили по-немецки. По чуть-чуть.

Пропало их немецкое счастье. Вернее сказать, оно просто не состоялось. Вроде бы все уже было готово к объявлению немецкой автономии в Казахстане. Секретно подобрали столицу — Целиноград. Поделили должности. Провели работу среди людей. Говорили: «Потерпите. Скоро будет и на нашей немецкой улице праздник». Но не сложилось. Поднялись казахские жузы и роды. Выступили с заявлением, что не допустят разделения республики на какие-то дополнительные автономии. Пригрозили Москве. Соберутся, мол, старики, ветераны, орденоносцы. И выйдут маршем из Целинограда на Алма-Ату. Пойдут по степям от аила к аилу с лозунгами: «За единый и неделимый Казахстан».

Ну и власть, мягко говоря, но грубо выражаясь, сдулась. Партийная пресса сменила тон. Заговорила не об автономии немцев в Казахстане, а о развитии культуры. О немецких школах. Литературе. В общем, замяли вопрос для ясности. Но немцы еще ждали. И надеялись. На чудо.

Но чудес, как известно, на свете не бывает. И когда надежда умерла последней, начался исход народа. Сначала медленно. На пробу. Выехали первые семьи. Для воссоединения с немецкими тетками и дядьками в Германии. Которых, кстати говоря, не видели кто двести, а кто и все триста лет.

Пошли из-за границы письма. С фотографиями. Стоит какой-нибудь «облом» на фоне подержанного автомобиля стоимостью пятьсот западногерманских марок. А на обратной стороне приписка: это, мол, моя машина. В СССР автомобиль был огромадной роскошью. А подержанная иномарка — это вообще отпад и предел мечтаний. Глянет на такую фотографию вся многочисленная немецкая родня в славном городе Кентау. Охнет. И засобирается срочно на родину предков.

А потом процесс пошел. И принял лавинообразный характер: «Как? Федька Богер уже уехал? А я еще здесь!»

Инстинкт. Стадное чувство гнало людей вперед. Всех захватил процесс движения. Надо ехать? Не надо ехать? Никто уже об этом не думал. Все без сожалений становились в гигантскую очередь жаждущих воссоединиться соотечественников.

Дольше всех держались они. Журналисты, интеллигенты. Потому что пограмотнее, чем вся немецкая крестьянская масса. Поумнее были. Кое-что повидали в этой жизни.

Но и их ряды поредели. Чаще всего из-за родни. Ох уж эта родня по немецкой линии.

Так уж они тебя обложат. Так уж обработают.

Но Андрей пока держится. Врос он корнями в эту землю. И неплохо себя здесь чувствует. Работает в своей «Фройндшафт». Рассылает фотографии во все возможные газеты и журналы. Получает гонорары. Ему хватает. До поры до времени.

Но мало кто знает, что жил он здесь в основном мечтою. Когда у Дубравина с Галкою все рассыпалось, распалось — он даже воспрял духом. Но Галка была как мертвая. Ей, по-видимому, было не до него. И вообще ни до кого. Так что он ждал. Терпеливо ждал. Чтобы дать ей отойти. Остынуть. Все равно ведь жизнь свое возьмет.

Может, так бы оно и вышло. Но человек предполагает, а Господь Бог располагает.

Их редакцию в полном составе перевели в Алма-Ату. Все получали квартиры. Меняли прописку. Он тоже. Успел. А вот ее потерял. Вышла она замуж. За другого. Спортсмена. Отловил он свою золотую рыбку в хлорированной бассейновой воде.

С этого момента стал Андрей податливее на уговоры. Не хмыкал больше, когда родственники начинали расписывать прелести старой новой родины.

И вот сегодня их редакция отправляет первую ласточку. И хоть одна ласточка не делает весны, но она ее предвещает.

Андрей вместе со всеми поехал на вокзал. Провожать своего немецкого брата. Приглядываться.

И когда перегруженный переселенцами поезд на Москву издал прощальный гудок, а потом застучали колеса, что-то ёкнуло в его немецко-советской душе. И больно тукнуло в сердце.

XIII

Зеленый городок Талгар. Уж такой зеленый, что и домов не видать за садами-огородами. Только маленький очень. И народ живет тут разный. Коренные — русские казаки. Пришлые — уйгуры, казахи, дунгане. Ссыльные — немцы, чеченцы, турки.

Дичайшая смесь языков и обычаев. Но как-то уживаются.

Прижилась и она. Людмила Крылова. Закончила свой экономический техникум. Получила распределение. Приехала сюда. В райфинотдел. Приехала вместе со своими мечтами и надеждами. А о чем мечтает каждая девушка? Конечно, о принце! На белом коне. Поэтому во все времена такой популярностью пользуется сказка о Золушке. Вот он приедет, посмотрит на тебя, замарашку. Поймет, какая ты добрая да умная. Душечка-красавица! Оценит!

Крылова не исключение. Она тоже верит и надеется на то, что в один прекрасный день судьба улыбнется ей. И не какой-то щербатой гнилозубой улыбкой, а широко, по-настоящему. Во все тридцать два фарфоровых зуба.

После Дубравина она долго и мучительно пыталась понять, что же делала не так. Почему все распалось, раскатилося. И так больно ударило их всех. И красавица она, каких еще поискать. И умница. А вот не смогла подцепить мужичка. И все тут.

В конце концов плюнула. И о Дубравине старалась больше не вспоминать. А если вспоминала, то как лиса из басни то ли Эзопа, то ли Крылова: «Зеленый он еще! Недостоин моей любви. И моих слез. Да пошел он… Только время на него потратила. Драгоценное девичье время. Лучшие годы жизни. А он никто! И звать его никак!»