Благие пожелания

Заговорили о ней. Запели. Затосковали. Потому что теперь они чужие там.

Удивительное дело. Вот русские они. Приехали из Казахстана. А сразу вписаться в местную жизнь уездного городка не получилось. Долго к нему приглядывались людишки. Что за такая птица гусь к нам прилетела с далекой окраины великой империи. Тем более что народишко сначала пришлось погонять по лесам. Уж больно шалил он в заказнике. Браконьерничал.

А как иначе? Кургальджино — место отдаленное. Не каждый доберется на старом «Москвиче» или «копейке». А здесь лес рядом. Вокруг него деревни. А в деревнях мужики с ружьями.

Привыкли, что лес — их дом родной. До Москвы рукой подать. Оттуда частенько наезжают начальнички. Им, значит, можно? А нам нельзя! «Не-а!» — отвечает он.

И пошла в скором времени о нем дурная слава: «Охотовед новый ну просто зверь! Ни днем ни ночью от него покоя нетути. Лютует! Добрых людей хватает».

Короче, заработал он себе отчаянную репутацию. Но понимал, что в одиночку ему не управиться. Ибо народ тоже кушать хочет. И вот что он удумал. Собрал как-то у себя всех самых знатных браконьеров. И молвил такую речь:

— Мужики! Вы люди серьезные. Охотники важнеющие. Все тропы знаете. Повадки звериные постигли. А то вам неведомо, что зверь у нас на убыль идет. Потому как перестройка, гласность, ускорение, с одной стороны, довели народ до ручки. А с другой — власть в своих либеральных начинаниях ослабела. И в связи со всем этим в лес потянулись все, кому не лень. В том числе и такая дрянь, как новые русские в малиновых пиджаках и с цепями на шее. Если так дальше пойдет, то живности в нашем лесу вообще не останется. Никакой. А так как и вы, и я живем с этого самого леса, то я вот что предлагаю…

И вот что получилось у Володьки Озерова. Взял он на работу егерями всех браконьеров из окрестных деревень. И вместе с ними стал защищать от разграбления заказник. Для того чтобы сохранить его как источник жизни для себя и своих семей.

Так вот и сегодня получилось. «Залетные» на большом джипе еще не успели выстрела сделать, а ему уже доложили добрые люди, что кто-то «безобразничает в нашем лесу». Ну а дальше все понятно. Вскочил он с теплой кровати. Надел быстро свой зеленый лесной мундир. Прихватил скорострельный карабин. И вместе с Василием и Иваном дал ходу. В лес. Загонять нового зверя.

Несмотря на все его старания, разговор с «охотниками» начинается на повышенных тонах.

— Да ты знаешь, хто мы такие?! Кого мы знаем! Да если я завтра позвоню Ивану Петровичу, что ты меня тут задержал! Да еще и стрелял в колесо моей машины, тебя завтра же уберут с этого места, — не переводя духа, напирает и куражится лысый пузатый мужик в светло-синем спортивном костюме «Адидас», видимо, главный среди этих горе-охотников.

Но Володька Озеров знает, что даже если они знакомы с Иваном Петровичем — это ничего не значит. Потому как Иван Петрович выручать их не будет. Нужные Ивану Петровичу люди появляются по-другому. Он сам звонит ему, Володьке. И говорит: «Так, мол, и так, дорогой! Там приедут к тебе завтра человечки от меня. Ты им покажи, что да как. Пусть кого-нибудь стрельнут…» Ну и так далее…

И никакому Ивану Петровичу абсолютно не понравятся все эти самодеятельные наезды на его владения.

Но главное сейчас — не поддаться на провокацию. Не вступать в беседу на повышенных тонах, которая как бы уравнивает их и может закончиться неизвестно чем. Он представитель власти в этом глухом лесу. И это его лес. И это его люди стоят сейчас позади него с оружием наготове. И это не первые желающие поживиться на этой делянке…

Ему надо держаться строго, но спокойно. И сначала добиться, чтобы они предъявили свои документы. Если, конечно, таковые имеются у них вообще. И главное, в отличие от браконьеров он знает, что надо делать.

— Я попрошу вас предъявить ваши документы! Свои и на оружие, — твердо говорит он, поправляя ремень скорострельного карабина…

* * *

Уже возвращаясь домой на своей полноприводной «таблетке», он молча поглядывает на трофейное изъятое оружие и размышляет: «Да, это и есть самая настоящая борьба за выживание. Как и тысячу, и миллион лет тому назад. Мы бьемся за свои охотничьи угодья. А другие за свое место. За фирму. И так везде и всюду. Просто у нас все зримо. Натурально. Не завуалировано, как в других сферах. Там все опосредованно. Интересы скрыты. Деньги, вещи. Должности. Звания. А суть-то одна. Иметь больше корма. Создать лучшую долю для себя и своего потомства».

…Дочки, словно чувствуя что-то, выбежали на крылечко в ожидании отца. И пока он медленно вылезал из-за руля затормозившего рядом с домом автомобиля, пока доставал из кузова браконьерские ружья, внимательно и тревожно глядели на него. Но только он ступает на скрипящие деревянные ступеньки, бросаются к нему. Он обхватывает их. Обнимает, вдыхая родное тепло и чувствуя тонкие косточки позвоночников девчонок. Жена выскакивает навстречу со слезами на глазах. Лопочет что-то, причитает по-бабьи о том, что надо себя поберечь. Не связываться со всякими дураками. Он не спорит с нею. Просто обнимает. И радуется тому, что вернулся из сырого сумрачного леса сюда, в тепло. К тому, что вековечно из эпохи в эпоху называется семейным очагом.

И еще ему понятно, что за всеми этими охами-вздохами, причитаниями и советами, за всей этой женской белибердой ясно проглядывается вековечный страх потерять кормильца.

И он гордится собой.

IX

«Обложили, гады! Обложили!» — Алексей Пестров с утра пораньше уже дожидается главного редактора молодежной газеты Геннадия Птицына в буфете редколлегии, что располагается в самом конце длинного коридора знаменитого шестого этажа. Как раз напротив кабинета редактора.

— Валюша! Дай мне кофейку! — обращается он к буфетчице — толстой, не слишком опрятной тетке в синем рабочем халате с кудряшками и помятым лицом пьющего человека.

Необъятная Валентина зыркает на маленького тощего Пестрова неприязненным взором и, шмыгнув носом, отворачивается к плите, где у нее уже закипает кофейник.

Алексей усаживается в уголке буфета и думает о ситуации, сложившейся в Казахстане. Надо предлагать решение по Дубравину. «Оставаться ему там нельзя. Значит, сюда. На этаж. Но к кому? В какой отдел приглашать строптивого собственного корреспондента? Это надо смотреть по вакансиям. Ну и по работе. На кого он пахал больше всех? Получается по справке, на отдел морали и права. Значит, надо поговорить с Ольгой Петренко. Ей и карты в руки».

Валентина, покачиваясь, подносит на подносе чашку черного-пречерного кофе и молча ставит на поверхность стола.

«Опять вмазала, — неприязненно думает Пестров, осуждая ее. — С утра уже начала набираться. И когда ее отсюда уберут? И хамит. И пьет. И докладные на нее все время пишут. А ей хоть бы хны. Говорят, что она обсчитывает. Спекулирует дефицитными заказами, что иногда привозят сюда в издательство. А ничего не сделаешь. Торговая мафия. Обнаглела совсем!»

Действительно, интеллигентная публика закрытого для всех, кроме членов редколлегии, буфета люто ненавидела эту хамоватую, неопрятную представительницу торговли. Но поделать с ней ничего не могла. И скрывала эту неприязнь за учтивым лицемерием, только изредка опускаясь до льстивости. Это когда срочно требовались какие-либо продукты. А они требовались постоянно. Снабжение Москвы становилось из года в год все хуже и хуже.