Благими намерениями
Шрифт:
Оставив своих бойцов на попечении Селиванова, я первым делом узнал, где найти командира, и направился к нему. Сергея, который порывался тоже пойти со мной, я отвлек, приказав устроить моих ребят. Тот не стал спорить — видимо, то, что я не так давно был его командиром, сыграло свою роль. Митрофаныча я нашел сразу. Лагерь был относительно невелик — менее двух десятков шалашей, и отыскать здесь кого-то, еще и после того, как объяснили, где именно искать, было проще простого. Поэтому, пройдя мимо нескольких шалашей (при этом я не забывал внимательно осматриваться), я сразу же увидел Митрофаныча. Вся радость от мыслей, что теперь я наконец-то смогу сбросить с себя бремя командования и переложить ответственность за жизнь бойцов на чужие плечи, как-то разом исчезла. Он сидел на подстилке из веток и, склонив голову, потягивал свою извечную самокрутку. Я остановился в нескольких шагах, разглядывая старика. Вместо веселого, хитроватого ветерана двух войн, каким я его запомнил, передо мной сидел
— Как здоровье, командир? — Я наконец-то подал голос, обозначив свое присутствие.
Митрофаныч поднял голову и уставился на меня. Молчание затянулось. С легким удивлением, разбавленным ноткой неверия, старик рассматривал меня, а я смотрел на его лицо, испещренное глубокой сеткой морщин. Да, сдал командир…
— Алексий? — Голос Митрофаныча был настолько слаб, что я даже испугался, как бы старика не хватил инфаркт от моего неожиданного появления. Мало ли… Вдруг подумает, что уже галлюцинации начались и ему стали являться призраки погибших товарищей.
— Он самый. — Я улыбнулся и, хотя к горлу подступил комок, постарался говорить успокаивающе. — Живой я, Митрофаныч. Не волнуйся — не призрак.
Подойдя вплотную, я вытянулся по стойке «смирно» и доложил:
— Боец Найденов с группой прибыл в ваше распоряжение! — и, немного расслабившись, подмигнул. — Примешь в отряд?
Мы сидели рядом уже почти полчаса. Я закончил рассказ о своих похождениях после того, как очнулся в погребе Ежи, и снова повисла тишина. А потом рассказывать стал Митрофаныч. Похоже, мое появление чуть оживило командира. По крайней мере, вид у старика уже не был таким потерянным, а голос звучал чуть бодрее.
— Ты, Алексий, как крикнул тогда, так мы в окопе немецком сидели да отстреливались. Не знаю, сколько на нас немцев перло — кто их считал-то? Так вот, услышали мы тебя, да в окопе тут же и залегли. А потом грохнуло. Нас там, в окопе, чуть не завалило — потом, когда в себя пришли, еле откопались. А немцев-то вообще снесло. Ну, мы, как выбрались, сразу и уходить начали…
Ушли они просто чудом. Насколько я понял, группе крупно повезло в том, что на момент взрыва немцы уже подошли практически вплотную — на расстояние броска гранаты. Еще чуть-чуть, и бойцам, засевшим в окопе, настал бы конец. Тупо забросали бы гранатами. Но взрыв прогремел вовремя, и расстояние, на которое подошли немцы, оказалось для них фатальным. Все же молодцы ребята! Смогли сдерживать противника достаточно долго! И потом уйти. Уходили по тому маршруту, который мы обозначили перед началом операции. Бросив убитых и раненых — иначе остались бы там все. Уйти помог опять же взрыв. Поскольку тот отряд немцев, который непосредственно вел бой с группой Митрофаныча, был практически уничтожен, а подкрепления еще не подошли, несколько минут форы у группы было. И они, даже раненные, использовали эту фору на все сто. Группа скрылась в полях. А потом, поскольку немцы полностью блокировали тот район, был прорыв из окружения. Группа, форсировав тракт возле Подолян, двое суток укрывалась на болоте. Форсирование реки неподалеку от Дроздова, и снова побег от вновь напавших на след немцев. И опять немцы блокировали район, и новый прорыв… И с каждым таким прорывом группа таяла. Израненные и обессиленные, бойцы еле дошли до тех лесов, где когда-то укрывался отряд капитана Зыклова. Еды практически не было, запас патронов подходил к концу… На последний бросок к спасительной стене леса ушли последние силы, и, кое-как запутав следы, бойцы устроились на отдых. Отдыхали ровно двое суток. А на третьи — только выставленный караул заметил среди деревьев цепь немцев. Трое бойцов, лежащих в секрете, не раздумывали долго. Митрофаныч, со слезами на глазах, рассказывал, как рано утром они услышали несколько выстрелов, в ответ на которые грохотом отозвался чуть ли не весь лес. А потом звуки стрельбы ушли в сторону от остального лагеря — бойцы уводили преследователей в другом направлении. И снова пришлось бежать, путать следы… Уже не надеясь, что кто-то их дожидается, но все равно упрямо продвигаясь к месту встречи. Наконец последний рывок — переправа через реку, и жалкие остатки группы вышли к своим, дождавшимся вопреки приказу.
— Мы сразу оттудова, с мельницы той, ушли, — рассказывал Митрофаныч. — Не стали дожидаться, пока и там все тропы перекроют. Подались в леса, да далеко все же уйти не получилось. Раненых много, а припасов… Тут и остановились.
— А что за новые люди в отряде? — спросил я, глядя вслед прошедшему мимо незнакомому мужику в рваной одежде. — И у Сергея в группе, и вообще, смотрю, тут новых лиц много?
— Поднабрали народу-то, — ответил Митрофаныч. — Из местных. Кое-кто к нам пришел, кого-то в лесу встретили… Вон тот, который в драных штанах, с латкой на жопе, из лагеря, говорит, сбежал. Вчера только к нам прибился. Капитан Красной армии… А тот бородач рядом, то тоже беглый. Шатаются люди по лесу… Иногда сами к нам выходят, иногда находим где-то…
Капитан?
Насколько я помню из истории, командиров и коммунистов немцы в лагеря не сгоняли. Они их сразу… На месте. Значит, темнит что-то капитан: либо он сорвал погоны… то бишь петлицы, и скрыл свое звание, либо он такой же капитан, как и я.— И всех без проверки в отряд принимаете? — нахмурился я. — А если кто-то из них провокатор засланный?
— Проверяем, как можем, — пожал плечами Митрофаныч. — Селиванов сам этим занимается…
— Кстати, о Селиванове. — Я решил потихоньку переходить к заинтересовавшему меня вопросу о снабжении отряда. — Смотрю — он и контрразведкой занимается, и продовольствием, и, наверное, еще чем-то? Не много ли для одного человека?
— Так вот вышло, — ответил командир. — Я совсем недавно вообще ходить начал, а пока лежал, Селиванов взял командование на себя. Какой же из меня, лежачего, командир-то?
— А ты знаешь, как он продовольствие собирает? — продолжал допытываться я.
— По хуторам, говорит, собирает. Люди делятся…
— Делятся или Сергей продукты отбирает, если отдавать не хотят?
— Говорит, шо делятся…
— Понятно…
Хотя понятно далеко не все. Кто вообще здесь командует? Митрофаныч явно еще не оправился от ран… Селиванов? Или кто-то еще есть? Если командует Селиванов, то его тупая идейность может вылезти боком. Отправить бойцов в «ура-атаку» на вражеские пулеметы он вполне способен. Но это в перспективе. А уже сейчас, если он действительно устроил по окрестным хуторам продразверстку, отряд может лишиться (если уже не лишился) поддержки местного населения. Это не менее фатально, чем упомянутая «ура-атака». Это даже хуже. Восстановив против себя местных, отряд останется слепым и глухим — ведь большинство разведданных мы получаем именно от местного населения. Кроме того, нас, как бандитов, с чистой совестью просто-напросто сдадут… Надо что-то решать.
— Шо задумался, Алексий? — нарушил затянувшееся молчание Митрофаныч.
— Командир, я людей привел. — Я не отбросил, но аккуратно отодвинул последние мысли в сторону, оставив их в пределах досягаемости. — Со мной шесть человек. Один раненый — помнишь Дрыгунова Антона? Разреши, пусть это будет мой взвод. Привыкли мужики под моим командованием.
— Подрывным делом будешь опять заниматься? — прищурился Митрофаныч.
— И им тоже. Пока у меня есть пара идей, но надо их еще обдумать и план составить. Пока обсуждать нечего, но идеи многообещающие. А с мужиками я сработался, хотел бы и дальше с ними остаться. Что скажешь?
— Ну, раз просишь, пусть будут в твоем взводе. А вообще, будешь помощником командира. Паренек ты понимающий, видел уже тебя в деле. Идет?
— Спасибо, Митрофаныч, — искренне поблагодарил я и, постаравшись, чтобы прозвучало как шутка, спросил: — Много хоть немцев перебили, пока меня не было?
— Да какое там! — махнул рукой Митрофаныч. — На серьезные вылазки у нас ни людей, ни патронов, ни оружия не хватает. Почти все с нашей группы ранены… Кого тут посылать? Пару раз хлопцы полицаев на хуторах встретили, а так — сидим тут как грибы на поляне…
— Патронов у меня есть пара сотен.
При этих словах Митрофаныч оживился и на мгновение стал похож на прежнего командира, но потом снова как-то ссутулился.
— И где оружие взять — тоже знаю. Мы, как по лесам ходили, этого добра много припрятали. Так что чем немцев бить — у вас теперь будет.
Мы посидели еще минут пятнадцать, говоря практически ни о чем. Я всячески старался поддержать старика — надо будет расшевелить его и вернуть прежнего командира. Блин, не ломаются такие люди, как он! Я просто в это не верю! Может быть, временная депрессия от всего пережитого, может быть, что угодно. Но Митрофаныч полностью сломаться не может, и все! Пока мы разговаривали, я одновременно наблюдал за жизнью лагеря. Знакомых лиц почти не видно. Незнакомых — тоже не очень-то и много. В общем, если сравнивать с двумя партизанскими лагерями, в которых я уже побывал, теперешний лагерь сильно проигрывал. Как-то все… Никак. Ни движения, ни веселья, ни готовых к схватке с противником бойцов. Что же они, действительно сидят да зря местных объедают? Или Селиванов решил, что не имеет смысла начинать работать здесь, когда впереди ждет поход к Сарнам? Не нравится мне все это… Пожелав Митрофанычу здоровья, я поднялся и пошел обратно к своим ребятам.
В эту ночь мне никак не удавалось заснуть. Дело даже не в том, что меня прямо затискали товарищи, выжившие после гощинского моста. Даже те, с кем я не был близко знаком в нашем старом отряде. Для этих людей я вернулся с того света, и этим все сказано. И не в том дело, что мне несколько раз пришлось повторить свою историю с того момента, как я очнулся в сарае. Мысли… Кружащийся в голове водоворот гнал от меня сон, несмотря на усталость. Мысли и эмоции. Во-первых, я был несказанно рад тому, что Митрофаныч и остальные выжили. Даже рана стала как-то меньше меня беспокоить, а все вокруг будто окрасилось в радостные тона. Во-вторых… Радость от встречи с Митрофанычем и остальными, которых я уже мысленно успел похоронить, омрачала тревога. «Что теперь?» — этот вопрос гонгом звенел в моей голове, закручивая вокруг себя все остальные мысли. Что делать?