Благодарность

— Мне казалось, вам больше нравятся шоколадные конфеты.

— Да, они на втором месте. На первом — мармелад. Ваш отец причинил вам боль?

Я не могу сдержать вздоха.

— Да, Миша.

— Ах… Это прожило… тяжело.

Не знаю, о чем она говорит — об упражнении, которое я уговариваю ее выполнить, или о моей жизненной ситуации. Она выжидательно смотрит на меня, словно надеется, что я немедленно выложу ей всю историю.

— Надо съездить и узнать.

— Узнать о чем?

— Как поживает ваш отец.

— У него все отлично, насколько мне известно.

— Вы давно не виделись?

— Да, очень давно.

— То есть слишком давно. Вам непременно нужно выяснить, как у него дела. А вдруг ваши отношения налаются… наладятся.

— Нет-нет, Миша, ничего не наладится.

— Все так серьезно?

— Даже вспоминать больно.

— Вот как… но… возможно, следует…

Она не отводит от меня взгляда. Понять бы, что крутится у нее в голове.

— Ну же, Миша, продолжим занятие! Слушайте внимательно: антиквар, продавец аудиодисков, книготорговец, столяр-краснодеревщик. Какое родовое понятие объединяет эти слова?

— Исчезновение?

МАРИ

На протяжении нескольких недель Миша просто сидит у себя в комнате, не читает и не смотрит телевизор. Пребывает в каком-то полусне.

Я стучусь в дверь и ожидаю приглашения войти.

— Это ты?

— Да, Миша, это я. Как поживаешь?

— Помаленьку, помаленьку… Я и не знала, что ты придешь… Думала, завтра, а почему — сама не разберу. Я не была в этом… суверенна.

— Ну конечно, ты не была уверена, я ведь пообещала навестить тебя либо в пятницу, либо в субботу. Ты не слишком утомлена?

— Нет, все нормально. Дилемма не в этом.

— Не в этом? А в чем же тогда проблема?

— Слова… они от меня выбегают… — она долго размышляет, — …отскакивают… — Она вздыхает. — Вот, сама видишь…

— Вижу, Миша. Но все не так плохо, у тебя в запасе еще полно слов, и к тому же теперь ты изобретаешь новые. Ты занималась с логопедом на этой неделе?

— Да-да. Но это… это не то… Упражнения такие лож… сложные. Хочешь посмотреть?

Она протягивает мне листок со словами и картинками.

— Ты должна подобрать противоположные по смыслу?

— Нет, симомины.

— Синонимы?

— Ну да. Но мне клевать на эти си… штуки… Докопаться до верного слова — вот что труднее всего. И вообще, в занятиях нет никакого проку, я прекрасно понимаю, чем это кончится. Не останется ничего, ни словечка, вообще ничего, сплошная пустота. Никому не нужная старуха, которая что-то бубнячит себе под нос…

— О, так далеко дело еще не зашло.

— Скоро дойдет, можешь мне поверить. До конца уже рукой подать, Мари. Я имею в виду конец разумной жизни: ффюить — и все слова улетят от меня навечно. Когда придет конец физическому телу, мы не знаем, но конец моей разумной жизни близок, слова уже делают так: хоп! — и поминай, как зовется.

— Ну, все не настолько мрачно, Миша. Ты посещаешь занятия по тренировке памяти?

— Мне там не нравится. Мне больше по душе, когда тот парень приходит сюда… Знаешь, он очень красивый. Ты должна увидеть его.

— Миша, так одно другому не мешает: логопед бывает у тебя два раза в неделю, по вторникам и четвергам. А по средам ты можешь тренировать память на общих занятиях. Ты хоть на одном была?

— Была, больше не пойду. Ходит туда одна особа, которая отвечает на любой вопрос без запеканки… Ни секунды не медлит, опля — и выдает правильный ответ. Она помнит все слова, какие только можно, она чванится, и это действует мне на невроз. Зачем она посещает занятия, если и так все знает? И вообще, она могла бы одеваться по-людски, но где там, заявляется непременно в домашнем салате, будто это последний взвизг моды, представляешь себе…

— Возможно, так она чувствует себя комфортнее.

— Да, но все же одежда крадет человека. Почему ты смеешься? Ладно, веселись, если весело… Впрочем, мне кажется, у тебя есть дела поважнее. Тебе незачем приходить так часто. Совсем заскучаешь в моей компании.

— Стоп, Миша, мы это уже обсуждали. Я прихожу, потому что наши встречи доставляют мне радость.

— Ты попусту тратишь время. И потом, видеть меня в таком расстоянии… таком составе… в таком сострадании… В этом нет никакого проку, пойми.

— Слушай… Помнишь, ты навещала меня, когда я лежала в больнице?

— Да, помню. Ты болела. Ты была совсем… Ну-у…

На некоторое время она погружается в свои мысли.

— Ты ведь едва не умерла, знаешь?

— Знаю, Миша. Так вот, когда я коротала дни в той маленькой палате, ты много раз приходила ко мне, разве нет?

Она кивает.

— Вот и я могу навещать тебя, когда мне захочется.

Миша улыбается.

— Ты ничего не рассказываешь о себе… Как твои дела?

— Нормально, все идет своим чередом.

— Как на работе?

— Тоже нормально, спасибо. Я уже сама веду проекты, это очень увлекательно.

— Добираться долго?

— Нет-нет. На скоростном пригородном поезде — быстро и удобно.

— Заботишься ли ты о себе?

— Да-да, не беспокойся.

Она пристально взглядывает на меня.

— Ты причесываешься?

— Да, Миша, я причесываюсь.

— Вид у тебя немного… бедный. Ты питаешься как следует?

— Да, конечно.

— Знаешь, за наш стол в столовой посадили новую постоялку. Я тебе рассказывала?

— Постоялицу?

— Да. Ох и тараторка же она! Мне приходится делать вид, что я глухарь на это ухо, а значит, не обязана отвечать ей. Это просто ужас какой-то: она говорит, говорит и говорит, словно в мире нет никого кроме нее. Мы с Арманд… помнишь Арманд, славную такую даму? Мы с Арманд кое-что придумали. Вот что мы делаем…

Она изображает человека, который так поглощен трапезой, что не слышит своего собеседника.

— И как, срабатывает?

— Разворчалась, точно старая бабка. Мари, почему ты не попеняла мне: стоп, Миша, ты докатилась до того, что ворчишь, точно старая бабка? Я не хочу, чтобы ты думала, будто я жалюсь… жалуюсь, но мне полезно сделать выговор. Здесь не так уж плохо, это правда, люди очень милые, но родной дом мне все же милей.

— Я знаю, Миша, но ты больше не могла оставаться дома, помнишь?

— Да, помню.

Она задумчиво умолкает на несколько секунд, а затем наклоняется ко мне и шепчет, словно делится секретом:

— Мари, у меня есть к тебе одна просьба. Нужно подать обновку… в газету.

— Обновку?

— Да. Помнишь, мы так уже делали, когда искали тех людей.

— Объявление?

— Да.

— Ты хочешь подать объявление в газету «Монд»?

— Да.

— Ты хочешь, чтобы мы снова попытались найти людей, которые приютили тебя в детстве?