Благородная дичь

— Только что вернулся домой наш барин, — сказал старик, — я всегда радуюсь, когда он приезжает домой засветло. Он очень часто ездит верхом по лесам в темноте, никакие просьбы и уговоры не помогают.

— Разве это опасно? — спросила Паула. — Я думала, что в окрестностях Рестовича совсем тихо.

— Как для кого! Вы, например, совершенно спокойно можете гулять по лесу, а барин... — совсем другое дело. А теперь этот шалый парень Зарзо опять появился здесь. Что ему нужно в Рестовиче?

— Лесник Зарзо? Я думала, что он уже уволен?

— Конечно! Уже на прошлой неделе говорили, что он скрылся, и я благодарил Бога, что мы, наконец, избавились от этого злющего парня; но он, должно быть, был где-нибудь недалеко, и сегодня Янко видел его. Тут что-нибудь да кроется, и надо держать ухо востро!

— Разве вы не говорили этого господину фон Бернеку? — с тревогой спросила молодая девушка.

— Конечно, говорил, но он только пожал плечами, и сказал: „Пусть только посмеет попасться мне на глаза!“ — вот и все! Ведь он не знает ни страха, ни осторожности. Этот негодяй Зарзо что-нибудь да замышляет! Я готов дать голову на отсечение, если это не так!

Паула молчала, она нашла крайне „немилосердным“ непреклонное, суровое „нет“, которым Бернек ответил на все просьбы и уверения лесника, теперь же ей казалось, что он был прав в своей суровости.

— Вот и профессор Роснер уехал, — снова начал Ульман, — это был такой приветливый барин, всегда веселый и довольный. Удивительная история вышла с его приездом!

— Я не нахожу ничего удивительного в том, что профессор захотел повидать своего бывшего ученика, когда он был тут поблизости; это вполне естественно.

Старик с таинственным видом покачал головой.

— Он вовсе не был тут; он спокойно сидел в Дрездене, когда барин послал ему телеграмму; после нее-то профессор и примчался сюда.

Молодая девушка, ничего не понимая, с изумлением смотрела на говорившего и, наконец, произнесла:

— Вы, вероятно, ошиблись. Они оба все время говорили о случайной встрече. Да и с какой стати они стали бы скрывать, если бы она была условлена заранее?

— Этого я не знаю. Ведь у нашего барина ничего не узнаешь: он все делает по своему, а почему и зачем — этого никто не знает. Он даже мне не доверил телеграммы, а велел Янко отнести ее на станцию и заплатил за нее уйму денег, потому что это было целое письмо в две страницы. Янка показывал ее мне, я мог прочитать только адрес: „Профессору Роснеру, Дрезден“. Остальное было написано по-французски, чтобы никто не мог понять. Утром телеграмма была отправлена, к вечеру уже пришел ответ, а через два дня явился профессор; он, вероятно, ехал на курьерском поезде.

Паула с возрастающим недоумением слушала старика; она _{еще ничего не могла понять, но в ее голове уже зарождалось смутное подозрение.}

— В таком случае дело, вероятно, шло о чем-либо важном, — заметила она.

— Конечно, — подтвердил старый слуга, обиженный тем, что его не удостоили доверием, и в своей досаде болтавший о таких предметах, о которых в другое время он, вероятно, промолчал бы. — Ни с того, ни с сего никто не поедет за сотни верст из Дрездена сюда. Да и оба барина все время были вместе. Наш барин, между нами говоря, терпеть не может гостей, и _{вовсе не был в восторге, когда тетушка объявила о том, что приедет, а на этот раз был крайне любезен и чуть ли не на руках носил профессора, а то, что я слышал при его отъезде...}

— Что вы слышали? Пожалуйста, расскажите это мне! — с тревогой воскликнула молодая девушка.

Старик пожал плачами.

— Правда, я ничего не понял, но все же это было странно. Я хотел доложить, что экипаж подан, и тут услышал из передней, как барин сказал профессору: „А теперь позвольте мне еще раз, нет — тысячу раз поблагодарить вас за ваше согласие! Вы были единственный, к кому я мог обратиться. Я вполне полагаюсь на ваше молчание, вы ведь дали мне слово, а что касается вашей супруги...“

„Она не проболтается, за это ручаюсь вам, Ульрих“, — сказал профессор. После этого они пожали друг другу руки, а я должен был доложить об экипаже. Госпожа профессорша _{там, в Дрездене, значит, тоже заодно с ними! Ну, вот я и спрашиваю вас, барышня: разве все это не странная история?}

Ульман был очень удивлен, не получив ответа на свой вопрос. Было уже темно, а потому старик не мог видеть, как побледнела молодая девушка. В это мгновение раздался звонок из комнаты Бернека, и старый слуга повернулся, чтобы уйти.

— Надо идти к барину. Идите лучше в комнаты, барышня, а то уже становится прохладно и с озера поднимается туман. Вы простудитесь в таком легком платье. Пожалуйте в гостиную!

Паула последовала за ним; она была совсем ошеломлена тем, что только что слышала. Ульман ушел к своему барину, а молодая девушка осталась одна в гостиной. Висячая лампа освещала только часть этой большой комнаты, остальная же — тонула во мраке. Паула забралась в самый темный угол и опустилась там на диван.

Теперь она знала все! Последние слова рассказа Ульмана выдали ей, откуда исходило то предложение, которое она сочла счастливой случайностью; теперь пред нею восстали многие факты, до тех пор, благодаря ее неопытности, совершенно ускользавшие от нее. Профессор ведь даже и не спросил, почему она расстается с госпожой Альмерс; он и не осведомился о том, способна ли она занять место в его доме, но прямо вырвал у нее согласие; к тому же он, будучи лишь директором гимназии, да к тому же с кучей детей, в сущности, не был бы в состоянии предложить такие условия, какие были предложены ей. Во всем этом был замешан другой человек, а именно _{тот, которому она причинила такую боль, и который взял теперь ее судьбу в свои руки.}

Среди той бури самых противоречивых чувств, овладевших молодой девушкой было ясно только одно: она ни в коем случае не могла принять предложение профессора Роснера и должна была, во что бы то ни стало, решительно отклонить его. Тут нельзя было ни раздумывать, ни колебаться, и в тот момент, когда дверь отворилась, и вошел Бернек, она решила это сделать немедленно.

— Тетя вероятно в _{своей комнате? — спросил Ульрих, собираясь пройти мимо. — А я хотел с полчаса посидеть с нею.}

Паула поднялась с дивана, но осталась в тени, так как чувствовала, что ее волнение ясно отражается у нее на лице. Ей удалось только побороть дрожь своего голоса, и она проговорила:

— Могу ли я вас попросить уделить мне несколько минут?

— Пожалуйста!

— Вы, вероятно, знаете, что профессор Роснер предложил мне место в своем доме?

— Да, он говорил мне об этом, — последовал спокойный ответ, — и вы, как я слышал, согласились. Надеюсь, вам не придется раскаиваться. Роснер вскоре после своей свадьбы был с молодой женой в Ауенфельде, и я познакомился с нею. Они — очень милые люди.

Ульрих говорил с тем спокойствием, с которым говорят о совершенно безразличных предметах, но Паула не дала ввести себя в заблуждение.

— К сожалению, мне придется взять обратно свое согласие, — продолжала она, — завтра я сообщу об этом профессору.

Ульрих отошел на шаг назад и окинул ее быстрым вопросительным взглядом, но сохранил прежнее спокойствие.

— Вы так внезапно изменили свое решение? Это удивительно, и я нахожу это даже оскорбительным для профессора.

— Я думала, что предложение исходит лично от него, — твердо проговорила Паула, — а теперь знаю, что это не так, и потому не могу принять предложенное место.